Похищенный

— Ты такая добрая, заботливая и мягкая, — сказал он Эмме в один из таких вечеров. — Шармила была намного холоднее. Она предпочитала брать, а не отдавать. Да я и сам такой, чего скрывать.

— Нет, ты совсем другой, — попыталась приободрить его Эмма. И тут она осмелилась. Может, настал подходящий момент, чтобы заговорить на щекотливую тему, которая уже долгое время не давала ей покоя? — Знаешь, мне кажется, тебе следует почаще видеться с сестрой.

— С Сашей? Зачем? Мы вместе встречали прошлое Рождество.

— Ну, на мой взгляд, ты можешь навещать ее и на другие праздники, — заметила Эмма. — Или звонить ей. Проводить больше времени вместе.

Эмма часто представляла себя, как знакомится с сестрой Оливера. Саша наверняка похожа на него, думала она, может быть, чуть более яркая. Они с Эммой сразу же найдут общий язык. Близилось Рождество. Эмма и Саша вместе отправятся выбирать Оливеру подарок, а потом Саша пригласит их на рождественский ужин к себе домой.

Оливер выглядел неподдельно озадаченным.

— Но она же не звонит мне. Как часто ты видишься со своей сестрой?

— У меня никого нет, — ответила Эмма.

— О, извини. — Оливер не отрывал взгляда от экрана телевизора. — Я забыл. Ты ведь говорила об этом.

— Знаешь, мне бы очень хотелось иметь сестру, — призналась Эмма. — Когда настают трудные времена, семья — единственное, на что можно положиться.

Оливер зевнул во весь рот.

— Видишь ли, — сказал он, — Саша на десять лет старше меня, замужем, у нее трое детей. Она, конечно, очень мила, но при этом, как бы тебе сказать, немного мещанка. Типичная буржуа. Никогда не пыталась сделать что-то со своей жизнью, как-то изменить ее. Честно признаюсь, я бы не знал, о чем с ней говорить.

— В таком случае, может быть, мне стоит позвонить ей? — предложила Эмма. — Пожалуй, так будет легче и лучше. Ну, ты понимаешь… Поговорить, как женщина с женщиной. Мы могли бы устроить семейный обед.

— Все хорошо, Эмма. — Оливер был исключительно вежлив. — Но все дело в том, что ты совершенно не знаешь мою семью.

Когда он позвонил ей в следующий раз, оказалось, что у него для нее важные новости. Он надеялся, что у Эммы не появились всякие мысли относительно их совместного будущего, потому что он не хотел, чтобы их отношения зашли слишком далеко. Шармила возвращается в Лондон, они собираются помириться и сделать еще одну попытку.

Эмма, пожалуй, ужаснулась бы, если бы уже не пребывала в таком состоянии, что шокировать ее было попросту невозможно. Она только что обнаружила, что менструация у нее должна была начаться еще три недели назад. Но так и не началась…

Глава седьмая

Пятница, 22 сентября

День шестой

Что-то случилось…

Пытаясь оттолкнуть от себя какой-то посторонний предмет, Эмма проснулась. Подушка, грубая и колючая, впилась ей в щеку. Она лежала на боку на диване, и тело ее подрагивало в такт ударам сердца. Она спала, и ей снился сон, который, впрочем, она не запомнила. У нее остались лишь смутные воспоминания о какой-то картине, сцене, в некотором смысле, которая рассыпалась на мелкие фрагменты и исчезла у нее из памяти.

Так все-таки, что же разбудило ее столь внезапно?

Прислушиваясь, она лежала совершенно неподвижно, но в квартире было тихо. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было жужжание холодильника, доносившееся с кухни. Эмма приподнялась на локте и обвела комнату затуманенным взором. Во рту у нее пересохло. Сколько же она проспала? Когда она решила на минутку прилечь, в комнате было светло. А сейчас лишь верхнюю часть стен, под самым потолком, окрашивали серые закатные сумерки. Ковер был покрыт растоптанными крошками. Под стулом валялась опрокинутая кружка.

Квартира выглядела пустой и холодной. Кроме нее, здесь никого не было. Какое-то время назад полицейские собрали свое оборудование и ушли. Они больше не искали Риччи.

* * *

Разумеется, они не сказали ей этого прямо.

— То, что сообщила нам доктор Стэнфорд, ни в коей не мере не повлияет на ход расследования, — пыталась уверить ее Линдси. — Нет никаких доказательств того, что вы совершили нечто противозаконное.

Но прошло уже целых пять дней с того момента, как Риччи исчез. Пять дней, и ничего! Ни единой улики, ни одной зацепки. Полицейские, несомненно, совершали предписанные правилами действия, но если они сами не верили в их эффективность, то Риччи не найдут никогда. Линдси опекала ее с покровительственным видом, снисходительно и свысока, с фальшивым участием и заботой, и на ее оскорбительно-жизнерадостном личике большими буквами было написано, что она выбрасывала из головы все мысли об Эмме и Риччи в ту самую секунду, как выходила из квартиры и бежала на встречу со своим воздыхателем. Эмма видела ее насквозь. Не успеешь оглянуться, как они арестуют ее за то, что она причинила вред Риччи. Она больше не доверяла Линдси. Она больше не доверяла никому.

— Я хотела бы остаться одна, — холодно заявила Эмма Линдси. — Если вы уже закончили обыскивать мою квартиру, то я бы предпочла, чтобы вы ушли.

— Эмма, мне кажется, что…

— Я сказала, что хочу, чтобы вы ушли отсюда. Вы не можете здесь оставаться, если я того не желаю. Я имею право побыть в тишине и покое в собственном доме.

Но после ухода Линдси тишина стала невыносимой, она буквально давила на уши. Эмма свернулась калачиком на диване и накрыла голову подушкой. Она лежала, дрожа всем телом, и пыталась думать. Ей срочно надо собраться с мыслями. Она не могла больше оставаться здесь. Она должна что-то предпринять. Если полиция не хочет ей помочь, она сама найдет того, кто сможет это сделать. Но кого? Был ли кто-нибудь в целом свете, кого судьба Риччи заботила так же, как ее?

Не было. Вот и ответ на этот вопрос. Не было никого.

* * *

Разумеется, ей звонили. Газеты наконец снизошли до того, что поместили фотографию Риччи на красном грузовичке на первых полосах. Но когда бы журналисты ни упоминали о его похищении, они всегда ставили рядом словечко «предполагаемое». Например, «предполагаемое похищение». Или: «Мать ребенка предполагает, что…»

Было кое-что и похуже. Линдси предупреждала, чтобы она не принимала близко к сердцу то, что прочтет в газетах, тем не менее Эмма испытывала шок, листая страницы и видя те ужасные вещи, которые пишут люди, с которыми они с Риччи никогда не встречались: «Как сообщают наши корреспонденты, у матери-одиночки возникли трудности в воспитании… После неудачного флирта с отцом ребенка, которого она с тех пор больше не видела… Некая Тернер, двадцати пяти лет, утверждает, что оставила маленького сына на попечении совершенно незнакомой ей женщины в дешевой забегаловке, в то время как сама…»

Эмма не могла читать дальше.

Позвонил ее прежний начальник из Центра телефонного обслуживания и пара бывших сотрудниц. Отметилась звонком и Клэр Бернс, которая жила теперь в Брайтоне. Все говорили, что им очень жаль и они надеются, что Риччи скоро найдут. Но никто из них на самом деле не знал его. Никто из них даже никогда в глаза его не видел.

Из Бата дозвонилась миссис Корнс, шокированная и перепуганная. Ее дрожащий голос казался на двадцать лет старше и беспомощнее, чем когда Эмма виделась с ней в последний раз. Она без конца повторяла: «Бедный Робби! Бедный маленький Робби!» Она предложила приехать в Лондон, но Эмма понимала, что старушке лучше оставаться там, где она сейчас. Ей удалось отделаться от нее, сообщив, что ее подруга, Джоанна, на время переехала к ней.

Но Джоанны рядом не было. Она дала о себе знать один-единственный раз. «Мне очень жаль, что так вышло с Риччи. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится». И больше Эмма не слышала от нее ни слова. Джоанна не зашла к ней. Очевидно, каким бы нелепым и смехотворным это ни казалось, она так и не простила Эмму за те слова, которые она бросила в адрес Барри в тот последний раз, когда они разговаривали.