Страница 97 из 114
Второй Плевок грохнул снаружи, и шатер, лишенный трети опор, начал со зловещим скрипом заваливаться набок. Волчьи морды апостолов повернулись к Ковалю. Их возбужденные гениталии раскачивались, как дубины…
Бердер, прыгая на руках от балясины к балясине, точно серая обезьяна, каждым взмахом ног отправлял на тот свет одного, а то и двоих послушников. Потом что-то длинное настигло его сзади, руки Качальщика, сжимавшие поперечину, разжались, и он полетел вниз, в самую гущу противника.
Теперь Артур убедился окончательно в том, чему никак не мог поверить мозг. Элементарное здравомыслие мешало ему осознать и принять истину: Озерники перерождались. Наверное, эти превращения достались по праву лишь служителям высшего круга, апостолам, и, наверное, они были обратимыми. Христофор уверял Артура, что между праздниками, большинство возвращало себе нормальный облик, но, опять же, не все. Коваль тогда пропустил эти домыслы мимо ушей: парень немало натерпелся за месяц, могло и почудиться всякое…
Не почудилось. Артур не представлял себе, каким образом можно добиться такого слияния, но сомневаться не приходилось. Пока Качальщики выращивали умных тигров, медведей и ящериц, Озерники сразу принялись за людей. Возможно, первые из них, кто выжил после Большой смерти, случайно заметили свои способности. Возможно, эти недостроенные доки, в которых они проводили свои кошмарные мистерии, хранили гораздо больше древних тайн, чем казалось на первый взгляд. Возможно, что когда-то, больше сотни лет назад, обезумевшие от отсутствия женской ласки, аборигены активно начали грешить с козами…
И у коз, впервые в истории мира, попирая законы старины Дарвина, родилось потомство? И оценив это потомство, Озерники поступили наоборот, принесли местному козлу местную же девственницу…
И рано или поздно, от бесконечного числа бесплодных скрещиваний, они получили существа, воспетые древними греками. Тупоголовые копытные создания, способные передвигаться на задних конечностях, похотливые и злобные…
Но время шло, а от сатиров не было никакой пользы, разве что пугать дикарей в окрестных лесах. И тогда, чтобы сохранить власть, первые Деды начинают эксперименты с волками. Работать с волками оказалось гораздо интереснее, и сразу же пошла отдача. Волк гораздо умнее, волк признает вожака, слушается и приручается, хотя и не так, как собака. Волку можно поручить воровать детей, которых так трудно добыть естественным путем…
«А может быть, всё совсем иначе», — поправил себя Коваль, пятясь под натиском десятка распахнутых глоток. Он выхватил из-за плеча катану, но не успел даже сделать замах. Чуть не вывернув ему пальцы, сабля вырвалась из рук. Метательные клинки постигла та же участь. С ладони потекла кровь. Нож, будто живой, выпрыгнул из кулака.
До мужчин с волчьими головами оставалось не больше полутора метров, за их спинами поспешно улепетывали в запасную дверцу Деды, а Коваль так и не успел разглядеть оружия врага…
Прохор протяжно свистнул, у людей-волков разом встопорщились уши. В шатер ворвалась серебряная молния, Лапочка в шестом поколении. Тигры удались на славу, семь лет работы не прошли даром: из-под шерсти, по всей длине корпуса, торчком поднимались шипы, грудь и морду прикрывали подкожные костяные пластины, выдерживающие прямое попадание ружейной пули, а передние лапы Прохор утяжелил вдвое против задних.
Отцы попятились. Тигр шел напролом сквозь толпу, как горячий нож сквозь масло. Не успевшие увернуться кликуши так и остались лежать бесформенной грудой. Христофор разрезал веревки и тащил к выходу из юрты потерявшую сознание невесту. Зеленые еловые лапы под ногами у Артура хлюпали, как резиновый коврик, насквозь пропитавшись кровью.
Карапуз, кряхтя, поднялся на колени, словно нехотя смахнул с себя груду обезумевших Сынов, молотящих хилыми кулачками. Лицо чингиса заливала кровь, чей-то нож располосовал ему щеку; сосновая свая, на которую он налетел, треснула пополам.
Коваль почувствовал, как его поднимает в воздух и толкает в грудь. Впечатление было такое, словно он на полном ходу вылетел под снегоочиститель несущегося паровоза. Теряя сознание, успел поджать подбородок к груди и расслабить мышцы, но удар о землю всё равно получился нешуточный. Дикая боль пронзила позвоночник, а затем Артур увидел, как на него летит потолок. Две ближние подпорки треснули и начали заваливаться.
Сцепив зубы, он перекатился влево и разглядел, обо что стукнулся. Это была оторванная голова гармониста. Половина шатра обрушилась, погребая под горящими шкурами раненых. Тонко вопили сгорающие заживо мальчишки.
— Железо! — кричал из дыма Бердер. — Сбрось железо!
И тут Коваля озарило.
Магнит! Ну конечно, магнит! Эти мерзавцы каким-то образом создавали перед собой сильнейшее магнитное поле…
«Но это же невозможно», — пробормотал он, пытаясь подняться на дрожащих руках. Боль в спине заставила его снова упасть на колено. Из-за густого дыма Артур ничего не различал в двух шагах. Он слышал, как беснуется Лапочка и рычит снаружи, на лестнице, второй тигр. Он слышал, как матерится чингис и пытается избавиться от кольчуги. Потом он увидел огромные глаза Христофора; парень скрючился в три погибели, укрываясь под тяжелым столом, в обнимку со связанной невестой…
— Белого не упустите! — заорал губернатор, надрывая связки. Дым набивался в глотку, не давая вздохнуть. — Христя, давай к Прохору, Белого Деда держите!
Слева, из кучи тел, волчком выскочил Бердер, за ним тянулось облако кровавых брызг. От серой хламиды остались одни клочья. Хранитель силы вращался на пределе скорости, нанося удары всеми четырьмя конечностями; со стороны это выглядело как торнадо, вооруженное четырьмя клинками. Половина волков-апостолов бросили Артура и кинулись на помощь своим молодым собратьям.
Треснули и обвалились еще несколько перекладин, от раскатившихся по полу свечей занялись ветки. В шатре становилось нечем дышать. Красный Дед бежал, Водяной валялся на полу, запихивая в распоротое брюхо синие кишки.
Коваль поднялся на ноги, перед глазами плыли оранжевые круги. Он лихорадочно освобождался от кольчуги и сдвоенной портупеи, увешанной металлическим оружием. Не успел самую малость; ремень, точно живой, рванулся в сторону, увлекая за собой хозяина. Падая, Коваль с «мясом» выдернул пряжку, перекувырнулся, спиной чувствуя летящее костяное копье.