Бремя Могущества

— Чужакам в Лоугрине приходится туго. Но это меня и не удивляет. Уж больно вызывающе они себя ведут.

— Это не в наш огород камешек? — сухо осведомился Говард.

Ричардсен задумчиво покачал головой и перегнулся через стол. В его глазах уже не было веселости, ее сменила озабоченность.

— Я говорю о тех, кто поселился за лесом. О мистере Балтиморе и его… ну, скажем, гостях. И вот что я вам скажу: никому не говорите, что вы с ним знакомы.

Говард понимал, что это был выстрел наугад, но все равно вздрогнул. Он просто не был готов к такому разговору. Этот человек знал больше, чем показывал. А Говард не мог пока понять, куда клонит его новый знакомый.

— Что вам известно о Балтиморе? — спросил он.

— Возможно, чуть больше, чем остальным, — не стал хитрить Ричардсен. — Он никогда не показывается в Лоугрине, но его прислуга делает иногда покупки у меня. И хотя этих людей болтливыми не назовешь, я за несколько лет все же смог кое–что выяснить.

— И что же вы сумели выяснить? — поинтересоваться Говард.

Ричардсен пожал плечами.

— Немного. Но достаточно, чтобы знать, что там не все чисто. Местным жителям известно, что мистер Балтимор держит у себя душевнобольных из зажиточных семей, но, как мне кажется, это не главное. За этим стоит что–то еще.

— А что, позвольте спросить?

На лице Ричардсена промелькнула улыбка.

— Именно это мне и хотелось у вас узнать.

— Как это понимать? — вмешался Рольф. — С чего это мы должны знать об этом?

— Меня это тоже могло бы заинтересовать, — согласился с мнением своего собеседника Говард. Он не спускал с Ричардсена пристального взгляда, но тот с честью выдержал это испытание. — Вы чтото скрываете от нас, мистер Ричардсен.

— Я мог бы упрекнуть вас в том же и поставить на всем этом точку, — мимоходом заметил Ричардсен. — Но у меня другое предложение. — Он бросил взгляд на хозяина, приближавшегося к их столику. Двое пьяных за соседним столом пытались поднять своего приятеля. — Доставьте мне удовольствие сопровождать вас, как моих гостей, и предоставьте остальное мне.

Тем временем подошел хозяин и нерешительно посмотрел на них.

— Очень сожалею, господа, — расстроенно сказал он, — но мне действительно пора закрывать. Уже за полночь и…

— Ничего, ничего, Фленелтоун, — махнув рукой, не дал ему договорить Ричардсен. — Мы и так уже собрались уходить. Я предложил мистеру Говарду и его спутнику остановиться на ночлег у меня. Надеюсь, это не в ущерб вашему заведению.

— Ах, что вы, — Фленелтоун смущенно усмехнулся. — У меня и так всего лишь три комнаты. Одна уже сдана, а в другой дрыхнет мой пьяный двоюродный братец, ну а третья маловата для нескольких человек, в особенности для таких приличных господ…

— Да, да, — снова не дослушал его Ричардсен и встал. Кивнув, он сказал: — Пойдемте, сэр. Фленелтоун прав — уже и правда поздно.

Говард и Рольф поднялись из–за столика. У Говарда было очень неспокойно на душе. Как просто Ричардсен объяснил хозяину причину преждевременного ухода Роберта. Комар носа не подточит! Какой уж тут покой? Он спросил себя, какие же еще сюрпризы приготовил им этот торговец?

Присцилла как вкопанная замерла у входа. Она попыталась привести в порядок мысли и разобраться, что же ей собрались поручить. Взгляд ее блуждал между завернутой в одеяло женщиной и Эккорном. Она поверить не могла, что Сантерс действительно совершил убийство, чтобы захватить миссис Санди.

И совсем уже не укладывалось в голове, что и она замешана во всем этом.

— Вы что, с ума сошли? — заикаясь, пролепетала она. — Что это за безумие вы задумали? Сантерс! Немедленно развяжи этой бедной женщине руки. Что она тебе сделала?

Сантерс не пошевелился. Положив ноги на стол, он продолжал сидеть, устало глядя на Присциллу. На его бледном лице было написано сдержанное изумление. По лбу, поблескивая в свете стоявшей на столе свечи, сбегали крупные капли пота.

— Вразуми ее, Эккорн, — как бы пересиливая себя, произнес он. — Малышка опять не соображает, что говорит.

Эккорн кивнул. Он отошел от стены и приблизился к ней. Его пристальный взгляд чуть ли не болью отдавался во всем теле Присциллы. Всего на секунду их взоры встретились, как бы стремясь проникнуть друг в друга, и тут Присцилла почувствовала, как ее словно завертело в бешеном водовороте, и ей показалось, что он вот–вот унесет ее куда–то.

Невольно поежившись, девушка отвернулась и с силой прижала ко лбу сжатую в кулак руку. По мозгу ее словно полоснули ножом, и острая боль на миг лишила ее сознания. Ей привиделся огненный вихрь, смерч, бешеный всплеск красок и мигание непонятных символов, какие–то тени, силуэты пронеслись перед ней, а потом…

На нее надвигалась обезумевшая толпа: вооруженные дубинами мужчины, другие с цепями и камнями в руках, пылающие факелы, искаженные ненавистью и злобой лица. Они срывали с нее одежду, держа на изготовку огромные тесаки, избивали ее, надругались над ней…

— Нет, — прохрипела Присцилла.

Этот чудовищный ураган стал еще сильнее, но она сопротивлялась ему, отбивалась от насильников, стремившихся утащить ее куда–то. Она чувствовала силу, она могла и должна была сражаться, она не имела права сдаваться, она должна была воспротивиться огненному шару…

И вдруг совершенно неожиданно все прекратилось.

Присцилла застонала от боли и облегчения.

Воздух куда–то исчез, улетучился из ее легких, оставив в груди судороги удушья. Пошатнувшись, она схватилась за притолоку, чтобы не упасть. Жадно хватая ртом воздух, она не могла отделаться от чувства, что вокруг нее продолжает бушевать пламя. Но теперь она видела его уже как бы издали, словно переживала сон наяву. Это было как видение на краю сознания.

— Мне… мне не хватает воздуха, — выдохнула она. — Можно… окно открыть?

Эккорн грубо расхохотался.

— Здесь нет окон, Лисса, — сказал он. — Хвала Аду, нет.

Лисса, колдунья, медленно кивнула, будто только теперь осознавая, где она. Мучительное чувство удушья прошло, и она чувствовала, как в ней начинают пульсировать новые силы.

— Мы что, в подвале? — осторожно поинтересовалась она.

— Можно сказать, что в подвале. В Святилище, если уж быть совсем точным. — Эккорн провел рукой по волосам и метнул взгляд на связанную миссис Санди, которая, должно быть, слышала их разговор.

— Я чувствую себя полностью освобожденным, Лисса, — признался он. — Наконец пришел день, которого все мы так долго ждали.

Лисса кивнула. В ее глазах запылал тайный огонь.

— Придет время, и мы достойно завершим задуманное нами, — холодно продолжал он. — У тебя будет достаточно времени, чтобы вкусить, что такое освобождение. Ее взгляд упал на Сантерса, молча следившего за разговором.

— Ты хорошо потрудился, Сантерс, однако это вовсе не повод предаваться отдыху. — Он указал на неподвижную, связанную по рукам и ногам миссис Санди. — Что должно быть совершено, будет совершено. За дело!

Лисса медленно отошла от двери к столу. Она все еще чувствовала слабость, но это уже была слабость чисто физическая, и значения она, не имела. Силы, бушевавшие в ней сейчас, сожгли и унесли прочь все, что тяготило ее еще несколько минут назад.

Сейчас она готова была расхохотаться при воспоминании о том, что испытывала к миссис Сантерс какое–то там сочувствие. В конце концов, одной человеческой жизнью больше или меньше — какое, в сущности, это имеет значение? Воспроизводя в памяти свои прежние ощущения, она думала о них отстраненно, словно речь шла о ком–то другом.

Сейчас необходимо было завершить то, что замышлялось еще в Иерусалимском Лоте. Андара, этот предатель, который оставил их всех в беде, позорно бежав, тот, на ком лежала вина за содеянное, за то, что все они погибли — с ним было покончено. Но оставался еще его сын. Заклятие до сих пор не свершилось.

Лисса опустилась на один из стоявших в подвале жестких, неудобных деревянных стульев и холодно наблюдала за тем, как Сантерс и Эккорн торопливо развязывали руки и ноги миссис Санди, вырвали ей изо рта кляп и повели ее к длинной деревянной скамье, стоявшей поодаль у стены. В руке Эккорна угрожающе блеснул кинжал, но она знала, что пока он не собирался воспользоваться им. Пока еще не собирался.