Сказки для психов

Кувшин – не тот, купленный, а ее собственный, личный, еще недавно серый, пустой и высохший, раскрашивался красками этого спокойного утра, наливался, заполнялся разноцветными бусинами, словами, картинками… силами, желанием жить.

Марина подняла голову, вздохнула глубоко-глубоко, полной грудью, как дышала когда-то давно, в детстве, раскинула руки. Вобрала в себя серо-синюю реку, сиренево-розовое небо, зеленую разноцветную поляну, людей, спящих в палатках и машинах, весь этот сонный, еще не проснувшийся, но такой настоящий мир. И засмеялась.

Небо, еще недавно бывшее серым, наливалось алым, золотым, фиолетовым, расчерчивалось синими полосами. К спящей поляне приближался неторопливо и уверенно еще один день.

9-11.06.17

Арбузная тетушка

Миссис Аннабель слыла лучшей домохозяйкой среди всех домохозяек штата. Пирожки ее всегда поднимались, торты выходили пышными и нежными, полы блистали чистотой, а кухня дважды побеждала на конкурсе «Лучшая кухня года». Небольшой белый дом под красной крышей приветливо светился теплыми окнами, гостям в нем всегда были рады. Куры миссис Аннабель неслись только отборными яйцами, а зелень в огороде радовала глаз сочностью и густотой.

С раннего утра до позднего вечера миссис Аннабель была на ногах, и не сказать, чтобы такая жизнь ее утомляла. Муж ее, Роберт Смайлс-старший, работал страховым агентом, поэтому рубашки его всегда светились белизной, невзирая на дождь, пыль, летящую с рассвета до заката, и времена года. Вечером мистера Роберта всегда ждала запеканка с горячей подливкой и сладкий пудинг. Несмотря на растущий животик, мистер Роберт с аппетитом съедал все, что ему подавали, и удалялся на диван с газетой. Вечерний просмотр прессы, гольф-клуб по воскресеньям были для него обязательными. Возвращаясь домой, он знал, что дверь ему откроет жена, дома будет пахнуть чистотой, а пес Луни, живший у Смайлсов уже больше десяти лет, подбежит и оближет руку. И это правильно. Потому что наш дом – это наша крепость, всему в жизни свое место, и каждый должен заниматься тем, что у него лучше всего получается.

Сложно сказать, разделяла ли миссис Аннабель воззрения супруга, но детей она стремилась воспитать так, как предписывали правила. Правда, Бобби, Роберт Смайлс-младший, уже учился в университете в Чикаго и домой приезжал дважды в год – на Рождество и на летние каникулы – на пару недель, поэтому миссис Аннабель не вполне уверена была, дали ли всходы ее семена. На мягкие уговоры и увещевания матери Боб отмахивался, с вопросами шел к отцу, если ему это бывало нужно, а нужно ему было это нечасто. Но Сьюзен, родительская любимица, еще училась в школе. Нынешний год ей предстоял выпускным, а это столько хлопот… впрочем, радостных.

Так что, как видите, скучать миссис Аннабель было вовсе некогда.

Огорчение ей доставляли только две вещи в жизни. Во-первых, она была рыжая, и не просто рыжая, а усыпана веснушками так, что не видать ни бровей, ни ресниц. И Бог бы с ним, что глаза не зеленые, а серые, но ведь и они – серые в крапинку. Словно Господь, создавая миссис Аннабель, ради забавы кинул ей в лицо целую горсть коричневого риса, и ни одна рисинка не промахнулась мимо цели. Волосы миссис Аннабель еще и курчавились мелким бесом, и это приводило ее в отчаяние – попробуй-ка затяни их в узел так, чтобы ни одна прядь не выбилась. А у уважающей себя домохозяйки порядок не только на полках и на грядках, но и в волосах. То есть мы хотим сказать, прическа ее должна быть такой же аккуратной и гладкой, как у женщины из рекламы журнала «Мой дом».

Во-вторых, мистер Смайлс категорически не желал участвовать в выборе занавесок для кухни. «Сделай, как тебе больше нравится, дорогая», - вот и весь ответ. Занавески давно следовало поменять, но миссис Аннабель никак не могла решить, покупать ли их в клеточку или в полоску. В журнале «Мой дом» на этот счет давали разные рекомендации, а фотографии с образцами изображали кухни несколько другие: то не коричневый пол, а желтый, то оттенок кухонной плиты не такой, то посуда не того цвета и размера. И как тут угадать? А ведь миссис Аннабель надеялась, что фотографию ее кухни однажды опубликуют в журнале, как это случилось после первой ее победы в конкурсе.

И третье огорчение появилось совсем недавно. Однажды утром миссис Аннабель увидела у себя целую прядь седых волос. Сказать, что она расстроилась, значит, не сказать ничего. Добро бы блондинкой была, а то ведь – рыжая. А при таком цвете любой седой волосок просто-таки кричит о возрасте своей хозяйки за много сотен миль.

Увидев прядь, миссис Аннабель села на кровать и задумалась. Да уж, ничего не скажешь, подарочек – и как раз сегодня, в день рождения. Вечером соберутся гости, предстоит еще столько сделать, успеет ли она найти краску для волос и навестить парикмахерскую? И ведь болтушка Маргрит хоть и подруга, но обязательно раззвонит на весь город, что у миссис Аннабель… в ее-то годы! А ведь она совсем не старая еще, совсем!

Не старая. Миссис Аннабель вдруг стало горько. И талия – не как у девушки, конечно, но все же лишь совсем недавно их со Сьюзен перестали считать сестрами незнакомые люди. И грудь еще вполне, вполне… миссис Аннабель похлопала себя по фартуку. Правда, Роберт уже давно потерял к ней интерес, да и она к нему тоже; теперь их еженедельные объятия больше напоминают рутину. Впрочем, это ничего не значит, она любит своего мужа, ведь он – отец ее замечательных детей, и муж замечательный, и дом у них… о чем это она? Да, и морщинки у глаз… как же она раньше этого не замечала? И время летит все быстрее, и почему-то незнакомо, странно невпопад стало перестукивать в груди - слева, там, где находится сердце.

Да, когда пятый десяток подошел к середине, сложно не видеть очевидного. Но разве есть у нее время смотреться в зеркало? Если не довязать Роберту свитер до совсем скорой осени, ему нечего будет носить. А Сьюзен обещано новое платье. И яблок в этом году столько, что не успеваешь делать пастилу и варить джем…

Вздохнув, миссис Аннабель отошла от зеркала. Ну его. Пора чистить картошку – скоро муж придет на обед. А Сьюзен, как обычно, берет с собой в школу сэндвичи. И нужно начистить побольше, с запасом – ведь сегодня гости, а курицу она прямо сейчас поставит мариноваться.

День рождения миссис Аннабель приходился на конец августа. На то самое время на границе осени и лета, когда воздух становится прозрачным, дни – короткими, а ночи – очень темными и звездными. Еще не желтеет листва на деревьях, но уже носится где-то под облаками предчувствие близкого ненастья. В прозрачные, хрустальные эти дни всегда стиралась граница не только между летом и осенью, но и между сбывшимся и несбывшимся; не только дни становились короче, но и мечты – отчетливее и звонче. Когда-то миссис Аннабель казалось, что в один из этих ясных, словно нездешних дней с ней обязательно случится чудо: может быть, ей встретится фея из волшебной сказки, может, она найдет на дороге золотое колечко, а может быть, исполнится желание, загаданное на падающую звезду. Со временем мечтать она перестала, но короткое это, пронзительно-невесомое время нравилось ей всегда.

Вечером по случаю дня рождения Смайлсы ждали гостей – сестру Роберта и двух подруг миссис Аннабель. Еще накануне Сьюзен, ворча и вздыхая, жалуясь на притеснения, все-таки помогла матери вымыть окна, а Роберт подровнял газон перед домом. Розы уже давно отцвели, но вот-вот начнут распускаться астры, да и георгины уже топорщились лиловыми, оранжевыми и красными цветами.

Все в этот день почему-то валилось из рук. Подгорели пирожки; в маринад для курицы миссис Аннабель забыла добавить соль; суп выкипел и залил плиту. В довершение, едва она развесила во дворе выстиранное белье, пошел дождь. Ну, как некстати...

Еще один год, как же быстро он пролетел. И ведь если посчитать, большая часть жизни уже прожита. Прожита хорошо; у нее хороший муж, и дети такие чудесные. Около полудня миссис Аннабель сняла фартук и вышла из кухни. Поднялась, едва касаясь перил, по деревянной лестнице в спальню, из нижнего ящика большого, накрытого кружевной салфеткой комода достала старый, потертый, с обитыми кожей уголками альбом, присела на край кровати, осторожно отогнув вышитое розами покрывало. Страницы пожелтели от времени, стали очень хрупкими, и перелистывать их приходилось очень осторожно.