Страница 15 из 30
Рейды по горам продолжались. Теперь едва ли не единственной заботой Арсения было идти на какую угодно жертву ради того, чтобы спасти и защитить своих сослуживцев. Однажды ночью ополченцы вырезали несколько солдат из их взвода, которые стояли в дозоре. После этого Арсений каждый день смотрел график нарядов и караулов и, если видел, что в дозор назначили кого-то из женатых, шёл к командиру и просил вместо них отправить в дозор его, хотя радисты от дозоров освобождались.
– Куда ты сам на рожон лезешь?! – не соглашался командир. – А если тебя убьют?
– Прошу вас, господин командир, – настаивал Арсений. – У него ведь дети. А я что так, что эдак, всё равно не усну: у меня за него сердце болит.
Иногда Пантелис вызывался идти в дозор вместе с Арсением и говорил:
– Если убьют, так обоих.
– Не бойся, – отвечал Арсений. – Бог сохранит – и не убьют.
И действительно, когда ночью в дозоре был Арсений, стояла тишина. Никто не стрелял и не нападал, и Арсений всю ночь мог горячо и от сердца молиться.
Когда была возможность, Арсений спрашивал разрешения у командира и уходил из лагеря ради большего безмолвия и возможности помолиться. Однажды Пантелис, заметив его отлучки, решил за ним проследить. Он увидел, как Арсений зашёл в глубь леса и остановился в уединённом, тихом месте. Осмотревшись и убедившись, что его никто не видит, он начал «духовно изливать» всё, что скопилось у него внутри. Он умилительно пел церковные песнопения и делал много земных поклонов. Потом он опускался на колени и какое-то время стоял так, с воздетыми вверх руками, потом опять вставал на ноги и продолжал поклоны.
В Окружном военном управлении
Когда операции по «зачистке» в Навпактских горах закончились,[76] Арсения перевели в роту связи Окружного военного управления в Агринион. Рота располагалась в одном из зданий на главной площади города. В этом же здании находились кубрики радистов, и поэтому Арсений не выходил на улицу, за исключением посещений храма или каких-нибудь служебных надобностей. Другие солдаты, поняв его настрой, стали просить, чтобы он отсидел за них боевое дежурство. Некоторые вдобавок обманывали его, говоря, что в Агринион якобы приезжает их отец или сестра и надо пойти их повидать.
Арсений не разбирался, правда или нет то, что ему говорят, но с охотой выручал своих сослуживцев. В роте связи он обучился ещё и шифровальному делу и теперь мог заменять не только радистов, но и шифровальщиков. Он не сидел без дела: если линии связи молчали, брал веник, швабру и наводил порядок во всех помещениях. Из соображений секретности уборщиц в помещения связи не пускали. «Здесь несут боевое дежурство, – говорил себе Арсений. – Место, некоторым образом, священное, и потому оно должно быть всегда чистым и прибранным». Некоторые солдаты смеялись над ним и обзывали «золушкой» или «вечной жертвой». Однако ни один не сомневался в том, что Арсений – настоящий человек Божий.
В редкие свободные минуты Арсений садился где-нибудь в углу и читал книгу, избегая пустых разговоров. Другие солдаты обычно садились на балконе, который выходил на главную площадь, и часто звали Арсения посидеть вместе с ними на свежем воздухе. Но Арсений никогда не выходил на балкон. Однажды, когда по площади гуляли красивые девушки, сослуживцы шутки ради силой вытащили на балкон Арсения, чтобы он ими тоже полюбовался. Но духовно мудрый Арсений закрыл глаза, чтобы не дать места искушению. Постояв на балконе совсем немного, он вернулся внутрь.
Однако в другой раз любовь к ближнему заставила Арсения «покинуть затвор» и выйти на балкон. Один его сослуживец получил из дома письмо, в котором сообщалось, что его обручённая невеста его не дождалась и нашла себе другого. Солдат хотел наложить на себя руки. Арсений вывел его на балкон и сказал: «Смотри, какая погода хорошая! Пойдём на площадь, ноги разомнём? Тебе в какую сторону хочется прогуляться?» Они вышли на улицу, и всю прогулку Арсений с любовью и рассуждением разговаривал с сослуживцем. «Почему ты не думаешь о том, что могло получиться хуже, чем уже получилось? – говорил он. – Вот представь, что она бы тебя дождалась. Вы бы женились, у вас бы родились дети, а потом она взяла бы и выкинула то же, что и сейчас? Да Бог сделал для тебя доброе дело! Прославляй Его за это!»
Вечером одного воскресного дня сослуживцы вновь силой вытащили Арсения на балкон. «Эй, брат Акакий, – кричали они, – пойди послушай, что Венедикт говорит!» Площадь была полна народу, а с балкона гостиницы, находившейся напротив, в те минуты в громкоговоритель произносил пламенную проповедь отец Венедикт (Петра́кис).[77] Когда проповедь закончилась, Арсений пошёл взять благословение у отца Венедикта и познакомиться с ним лично. После этого каждый воскресный вечер он выходил на улицу, садился на скамеечку за зданием, где располагалась рота, и слушал проповеди отца Венедикта.
Некоторые из жителей Агриниона обращали внимание на светлое лицо благоговейного солдата. Хотя он жил в центре города и служил в роте связи Окружного военного управления, было заметно, что он не от мира сего.[78] Он уже был «радистом Божиим», то есть монахом, хотя ещё и без пострига. По ночам, когда сослуживцы засыпали, он тихо вставал, отходил в угол кубрика и совершал много земных поклонов. Иногда он молился, стоя на коленях на своей солдатской койке, с которой убрал матрас под предлогом, что на матрасе он не высыпается. Он продолжал поститься и не ел не только мясного, но и любой другой пищи, если она казалась ему вкусной.
Болезнь. Коница
Работая почти без остановки, максимально ограничивая себя в сне и пище, Арсений совершенно выбился из сил. В сентябре сорок девятого у него целых двадцать дней держалась температура 39,5 °C, но он никому об этом не говорил. И однажды прямо на боевом дежурстве у него закружилась голова, и он упал без сознания. Словно сквозь вату он слышал, как сослуживцы кладут его на носилки и говорят: «Ну что, Венедикт, поехали на капремонт». Арсения отнесли в госпиталь. Когда стали разбираться, оказалось, что он отсидел на боевом дежурстве шесть восьмичасовых смен подряд и всё это время совсем ничего не ел. Сослуживцы заходили на узел связи, видели, что он сидит перед аппаратурой, и уходили отдыхать. Арсений не захотел оставаться в окружном госпитале и попросил у командира роты связи дать ему отпуск в Коницу. Командир дал ему отпускной лист с незаполненной датой возвращения, сказав, чтобы он вернулся в роту, когда поправится. По дороге в Коницу Арсения остановил патруль военной полиции.
– Первый раз видим такой отпускной, в котором не написана дата возвращения в часть, – сказали они.
– Ну раз ротный выписал мне такую бумагу, значит, он уверен в том, что злоупотреблять его доверием я не буду, – ответил Арсений.
Придя в родной дом, Арсений никому не сказал, что болен. Но на следующий день его начало рвать кровью и он потерял сознание. Придя в себя, он почувствовал, что у него очень болит живот и он не может ступить и шага. В здании коницкой Школы земледелия в 1949 году располагался военно-полевой сортировочный госпиталь. Вызвали санитарную машину и отвезли туда Арсения.
В коницком госпитале Арсений пролежал 15 дней. Он был совсем измождён, и температура не спадала. Все палаты и даже коридоры госпиталя были заполнены искалеченными солдатами. На Гра́ммосе[79] продолжались жестокие бои, и вертолёты постоянно привозили в Коницу раненых. Однажды в госпиталь приехал с инспекцией генерал. Зайдя в палату, где лежал Арсений, он спросил его:
– Откуда родом, солдат?
– Местный, из Коницы, – ответил Арсений.
– Разумеется! Симулянт! – заорал генерал. – Другие на передовой кровь проливают, а он у мамки под боком больного из себя корчит! Три минуты на сборы – и вон из госпиталя!..
76
В мае 1949 года. – Прим. греч. изд.
77
См. о нём: Αρχιμ. Χαραλάμπους Δ. Βασιλοπούλου. Βενέδικτος Πετράκης, Ὁ φλογερός Ἱεροκήρυξ. Ἐκδ. Ὀρθοδόξου Τύπου, Ἀθήναι, 1975. – Прим. греч. изд.
78
Ср. Ин. 8:23.
79
Гра́ммос – одна из вершин в горах Пинд, неподалёку от границы с Албанией, в те годы – мощный укрепрайон ополченцев.