В плену отражения

- Понимаю, - кивнул констебль, - понимаю… А я могу осмотреть ее комнату? Она ведь здесь жила, если я правильно понял?

- Да, только на выходные уходила домой. Это обыск?

- Нет, что вы. Просто хотел бы взглянуть, если позволите. Но, возможно, позже… Разумеется, если будет ордер.

- Пожалуйста. Вот идет дворецкий, он вас проводит.

Подошедший Джонсон отдал констеблю клочок коричневой ткани, который тот положил в карман.

- Но вы же понимаете, сэр, что это не может быть официальной уликой? – спросил он чуть виновато.

- Разумеется, - снисходительно улыбнулся Питер. – Я юрист. Это просто информация. Если чем-то еще смогу помочь, буду рад.

Констебль попрощался и ушел в сопровождении Джонсона.

- Что здесь нужно было полицейскому? – настороженно спросила Люси, которая встретилась с ними у крыльца.

Питер понял, что дочитать статью ему, видимо, не суждено, и кратко пересказал суть дела.

- Ни фига себе! – сказала Люси по-русски, присвистнув. – Хорошенькие дела у нас творятся.

- Как Пикси? – Питеру совершенно не хотелось обсуждать «хорошенькие дела».

- Отлично. Она молодец. Три кобеля и две сучки. Фокси стала бабушкой.

- Надеюсь, ты не собираешься оставить их у себя?

- Да ты что?! Правнуки королевских корги – с руками оторвут. Может, подарить одного твоей тетке? Мне до сих пор немного неловко, это же были ее собаки.

Питер молча дернул плечом: делай как знаешь. Ему не хотелось выглядеть мелко-мстительным придурком, но обида до сих пор не забылась.

Люси ушла, а он все сидел за столом, забыв о журнале. Ситуация ему категорически не нравилась. Наверно, его не слишком обеспокоила бы судьба Энни, если бы все это не было так тесно связано с ним и с Тони.

«Мне сказали, что она уволена», - вспомнил Питер слова констебля. Значит, он сначала разговаривал со слугами и только потом пошел к нему. Логично. Слуги много чего знают и могут рассказать. Кто всегда будет под подозрением, если пропала молодая горничная? Правильно, хозяин. Потому что это стереотип такой: раз в доме есть горничная, святая обязанность хозяина или его сыновей к ней приставать. Ну и… да… был грешен… однажды, давным-давно.

Дед рассказывал, что в викторианско-эдвардианскую эпоху в свод обязанностей экономки входило ограждение младшего женского персонала от рукосуев. Ну правильно, забеременеет – надо увольнять, искать новую. Поэтому экономка бродила вечерами по дому и прислушивалась. Чуть какой звук подозрительный – шла туда и, если обнаруживала неприличие, сообщала, что горничную (или милорда) срочно хочет видеть миледи. Впрочем, если животы все равно лезли на нос, винили в этом никак не экономку. Горничных, кого ж еще.

А если как-то узнают, что Тони с ней переспал когда-то? Ну и что, что дело давнее? Джонсон, конечно, будет молчать, но вдруг еще кто-то в курсе? Хлоя, к примеру. Которой та же Энни могла рассказать. Замечательно можно дело вывернуть, если с ней действительно что-то нехорошее произошло. У Тони молодая жена, Энни могла его шантажировать их связью. И вот это вот его внезапное превращение в живой труп… Вечером был такой молодец-огурец, а утром уже зомби. Такой же, как жена. Кто поверит, что это не притворство с целью обеспечить алиби?

Тони приехал в субботу днем, а Энни ушла из Скайхилла в пятницу утром. И домой в деревню не пришла. По времени не очень сходится, это уже хорошо. Но и тут можно всякого разного накрутить при желании. Хлоя, конечно, дерьмовый юрист, один игрушечный пистолет чего стоил. Но все-таки чему-то ее в университете научили.

Черт, и угораздило же его с ней связаться! А ведь все говорили: не женись на ней, идиот. Разве в XXI веке переспать – повод для знакомства? То есть для женитьбы? Откуда-то ведь взялось у него это: раз секс, значит, это отношения, значит, нужно жениться. Любил он ее? Трудно сказать. Сначала так казалось. Но если бы действительно любил, вспоминал бы все эти годы о Люси? Отправлял бы ей открытки? Видел бы… хм… сны?

А ведь и случилось-то все глупо, после какой-то разгульной студенческой вечеринки. Он Хлою и не знал толком, видел иногда на занятиях. Яркая, эффектная, дерзкая. Вытащила его танцевать. Удивлялась: не может быть, чтобы у такого парня не было девушки. У какого такого? У интересного. А кому в девятнадцать лет не польстит быть интересным? Особенно если учесть, что девчонки на него особо внимания не обращали. Не красавец и спортсмен так себе. Скорее, зашоренный на учебе ботан.

Он что, не видел потом, как она липнет ко всем его друзьям? Особенно к Тони и к Полу, хотя они приезжали к Скайхилл с девушками. А к Майку, который был помолвлен? Да все видел. Но убеждал себя, что это только игра, флирт, а на самом деле он единственный. И потом, после свадьбы… И ведь даже развестись хотел, не раз. Что останавливало? Детей не было, делить особо нечего. Или это его развод родителей так ушиб на всю жизнь?

Питеру было четырнадцать, когда мать ушла от отца, уехала в Девон к своим родителям. Он остался в Лондоне и видел, насколько отца подкосил развод. Порой тот казался по-настоящему жалким. До самой смерти у него в глазах было это выражение бродячей собаки, которая отовсюду ждет пинка. Почему-то Питеру казалось, что развод, даже по собственной инициативе, - это клеймо неудачника. И он терпел, терпел… Но история с Тони и документами стала последней каплей. Иногда Питер мог быть очень жестким…

===========================================

К ночи дождь прекратился, но ветер стал еще сильнее. Он выл в арках и переходах, и в этом вое мне чудилась дьявольская насмешка. Мартин уже спал, но я усилием воли разбудила его и заставила встать с постели.

Впервые попав в прошлое с Маргарет, я полностью отождествляла себя с нею. И хотя была всего лишь наблюдателем, ее мысли и чувства на время сделали нас одной личностью. Потом было четкое разделение: вот мое сознание, а вот тело Маргарет или Мартина. Но стоило мне взять управление на себя, неуклюжее, неповоротливое мужское тело непостижимым образом становилось моим – я воспринимала его как свое. Непривычное, неудобное, но свое. При этом оно не слушалось и сопротивлялось изо всех сил. Как будто я влезла в свинцовый скафандр. Нет, даже не в свинцовый. Это была какая-то тяжелая, плотная резина, которая пыталась вернуть свою первоначальную форму при малейшем изгибе.

Почти через пять столетий я буду точно так же красться под окнами Скайхилла, пробираясь на свидание. Впрочем, нет, не буду. Потому что это уже произошло. Произошло - но стало будущим для моего нынешнего настоящего. Вот такой пердимонокль.

Пройдя через двор и поднявшись по винтовой лестнице, я чувствовала себя так, словно пробежала марафон с нагрузкой. Да, непросто нам будет добраться до Рэтби. Шла я довольно шумно, но Элис не проснулась. Впрочем, она не проснулась бы, даже устрой мы с Тони оргию прямо в ее постели.

Маргарет лежала под одеялом, прикрыв глаза, вся такая томная, нежная, воздушная. Вышитая рубашка, волосы заплетены в две косы. Был бы сейчас здесь настоящий Мартин…

Это Тони, напомнила я себе. Не Маргарет, а Тони.

Прошлепав пингвиньей походкой к кровати, я рухнула рядом с ним, даже не скинув башмаки. Отдышавшись, медленно, по-хозяйски провела рукой по его телу, словно инспектируя, все ли на месте. Потом поцеловала в лоб и грустно сказала:

- Нет, не нравятся мне эти ролевые игры. Совсем.

- Мне тоже, - хмыкнул Тони. – Наверно, я лесбиянка. Рядом симпатичный мужчина, но почему-то тянет к женщинам. И не трогай меня, пожалуйста, инстинктивно хочется дать Мартину по рукам.

- Да пожалуйста, не очень-то и хотелось. И кстати, - усмехнулась я ехидно, - завтра у них все отлично получится, гарантирую.

- Фу! – поморщился Тони. - Я даже не знаю, как обозвать такое извращение. Слишком сложно. И ведь никуда не денешься. Если, конечно, не сбежать куда-нибудь прямо сейчас.

- А смысл? В другое Рэтби мы не попадем раньше Хеллоуина. Ладно, давай рассказывай. А то язык отвалится раньше, чем до середины дойдешь.