Закон парных случаев

Я достал из кармана листок, который мне дали в деканате, и набрал номер. Трубку снял юноша или совсем молодой мужчина – судя по голосу.

- Здравствуйте, могу я поговорить с Викторией Мельниковой?

На том конце молчали, было слышно только тяжелое дыхание.

- Алло? – неуверенно сказал я.

- Кто ее спрашивает? – странным, словно сдавленным голосом спросил юноша.

- Это сын ее университетской подруги.

- Мама… умерла.

- Простите, - такого я никак не ожидал. – Давно?

- Да. Семнадцать лет назад. Во время родов.

Какая-то смутная мысль мелькнула и исчезла. Так быстро, что я не успел понять, что это было.

- Что? – спросила Женя, когда я положил трубку.

Я пересказал ей разговор.

- Скажи, - спросил я, - у тебя бывает такое, что ты ешь что-нибудь, все хорошо, вкус нормальный, запах нормальный, но чувствуешь какое-то беспокойство? Как будто лампочка сигнальная мигает: что-то не так. А через час начинает тошнить. Или переселяешься жить в туалет.

- Ты хочешь сказать, что купил просроченный торт? – сделала большие глаза Женя.

- Нет. Я хочу сказать, что от этого разговора у меня тоже такое чувство, что сигнальная лампочка мигает. Только я не могу понять, в чем дело.

- Наверно, ты просто расстроен, что еще одна ниточка оборвалась.

- Может быть, и так. Честно говоря, я даже не знаю, как искать дальше. Я же не агент спецслужб. Ну, конечно, можно снова поехать в университет и попросить в деканате узнать, в какой школе училась мама. Поискать ее одноклассников.

- Аттестат отдают обратно после окончания, - возразила Женя. – Так что в университете ты ничего больше не узнаешь. Но, может, эта Булыга тебе что-нибудь расскажет.

- На Булыгу я сильно не рассчитываю. Они, похоже, с бабушкой раздружились еще до времени Икс.

- Подожди, не паникуй. Можно еще узнать, куда расселили соседей твоей бабушки.

- Как?

- Я точно не знаю, но выясню. А еще вот что. Ты же искал только родственников твоего деда по фамилии Закорчевские. А как насчет родственников бабушки? Ты знаешь ее девичью фамилию?

- Сейчас вспомню. Что-то такое птичье. А, да, Чижова.

- М-да, не слишком оптимистично. Однофамильцев будет море. Но ничего. У нас есть преподаватель архивного дела, очень позитивный дядька. Если он не ушел в отпуск, я его завтра поищу и постараюсь узнать, что можно сделать в таком случае. Видишь ли, я уже хоть немного, но историк, поэтому знаю, что любой исторический факт, любые сведения о любом человеке, если они письменно зафиксированы, можно разыскать. Но только если знаешь, где искать. И как. Кстати, если хочешь, давай завтра съездим на кладбище вместе? Я давно у матушки Ксении не была, соскучилась.

Я не стал уточнять, кто такая матушка Ксения, - наверно, жена кого-нибудь из священников церкви на Смоленском кладбище. Просто кивнул.

- Значит, так. Расписание такое, - сказал я. – Утром едем на кладбище. Ты идешь к своей матушке, а я схожу к бабушкиной могиле.

Женя посмотрела на меня с недоумением, но тут же улыбнулась:

- Хорошо. Потом я поеду искать Маркина, а ты, наверно, к маме в больницу?

- Ага, а после больницы к Булыге.

Я посмотрел на часы. С ума сойти, половина одиннадцатого!

- Ты останешься? – глядя в сторону, спросила Женя. – Я тебе на Сашкином диване постелю.

- А стоит?

- А если он правда тебя где-то караулит?

Упираться я не стал. И даже заранее купил на такой случай в аптеке снотворное. Две таблетки – и здоровый сон до утра. И никаких эротических поползновений. Правда, если вдруг Женя передумает и придет ко мне сама, ее снова будет ждать сюрприз – эдакий Финист Ясный Перец, которого вряд ли удастся разбудить. Впрочем… На всякий случай я купил и упаковку презервативов.

51.

Впрочем… Презервативы не понадобились. Снотворное сработало уже минут через десять. Это был не сон, а черная яма, в которую я провалился. Закрыл глаза, а открыл через секунду, но уже утром. Голова с трудом оторвалась от подушки – тяжелая, как чугунная болванка.

Женя на кухне готовила завтрак. Пахло кофе и яичницей с ветчиной. Мне еще ни разу не приходилось просыпаться в чужой квартире, где были бы только я и девушка, которая мне нравится. И чтобы эта девушка готовила мне завтрак. Было в этом что-то такое… семейное. Хотя по всем правилам эту ночь перед совместным завтраком мы должны были провести в одной постели, наверно. Ну и ладно, к черту правила.

Я стоял в дверях кухни и смотрел на нее. Она повернулась в мою сторону, улыбнулась, пожелала доброго утра. Я искал на ее лице следы разочарования – не нашел. Где-то на дальнем горизонте легким облачком пробежала досада и исчезла. Если она не ждала меня и сама не приходила ко мне ночью – ну и отлично. Я уже начал уставать от закона парных случаев.

- Ты купил себе зубную щетку? Это надо понимать как знак серьезных отношений? – Женя сняла со сковороды лопаточкой яичницу и разложила по тарелкам, искоса поглядывая на меня.

- Привычка, - пожал плечами я. – Не могу без бритвы и зубной щетки. Вот такой уж я… Забыл слово. Чисто… жуй?

- Чистоплюй, - поправила Женя и расхохоталась.

На кладбище мы ехали на метро – через весь город, с пересадкой. Народу было много, мы стояли, и я придерживал ее за талию. На этот раз она была вообще без макияжа, волосы забрала заколкой, похожей на огромную зубастую прищепку для белья, а вместо джинсов надела темно-фиолетовую длинную юбку.

Я вспомнил ее слова про девочку Лидию из фильма «Битлджус»: «Я сама странная и необычная». Да, Женина мрачная красота действительно притягивала взгляды. На нее смотрели и мужчины, и женщины. А я вспомнил еще одну цитату: «И нос, и плечи подымал вошедший с нею генерал». Я держал ее за талию даже тогда, когда нужды в этом не было, и поглядывал по сторонам: «Все видели? Это моя девушка».

Выйдя из метро, мы перешли через мост небольшую речушку в травянистых берегах, которую Женя назвала Смоленкой, и свернули на какую-то извилистую улицу. Было пасмурно и душно. И как-то дремотно. То ли погода влияла, то ли я еще окончательно не отошел от снотворного. Женя взяла меня под руку, и я вспомнил, как вел на бабушкиных похоронах под руку маму. Тогда меня это раздражало. А теперь вот понравилось. Особенно возможность прижать ее руку к себе своею рукой.

Мы перешли дорогу и через дыру в ограде попали на кладбище. Пахло мокрыми тополиными листьями и скошенной травой.

- Ты хоть помнишь, как идти к бабушкиной могиле? – спросила Женя.

Ее лицо странно изменилось – стало удивительно спокойным, отрешенным, словно она разговаривала со мной из какого-то другого мира. И мне вдруг показалось, что она намного старше и мудрее меня.

Я посмотрел по сторонам. Никаких ассоциаций.

- Мы шли от большой церкви, - с сомнением сказал я. – По главной аллее. Слева была еще одна церковь, маленькая. Потом свернули вправо. Там был большой такой металлический склеп, черный. Вот за ним и свернули.

- Понятно, - кивнула Женя. – Это нам надо почти все кладбище насквозь пройти.

Памятники, кресты, ограды. Огромные деревья и буйная трава. Цветы и венки. Мне показалось, что я задыхаюсь. Вот так суетишься всю жизнь, добиваешься чего-то – а конец один. Квартирка метр на два и два метра глубиной. И камень сверху. А надпись на камне очень скоро сотрется. И все…

- У Бога все живы, - словно в ответ на мои мысли задумчиво сказала Женя.

- Там – но не здесь, - возразил я.

- А я люблю кладбища, - Женя продолжала спорить с моими мыслями.

- Еще бы гот не любил кладбища!

- Я их всегда любила. С детства. С тех пор, как мама меня водила к папе на могилу. Бабушка мне говорила так: папа теперь на небе, ждет там всех нас. Я спрашивала: если он на небе, зачем ходить на кладбище. Она объясняла: наше тело – это как одежда. Человек ушел на небо, а одежда ненужная осталась. Что с ней делать – спрятать, конечно. А для живых это хранилище ненужных одежек – место, где можно вспомнить своих близких, подумать о них, помолиться. И вообще – подумать о жизни и смерти. Я на кладбища часто прихожу – и к папе на Северное, и к бабушке на Большеохтинское. А еще на Шуваловское, рядом с нами. Сяду на скамейку и сижу. Спокойно, тихо. На душе тихо. Печаль такая… очень светлая. Думаю: когда-то и я так буду лежать. И не поверишь – страха нет. Вот только комары на кладбищах ужасные, - тут она словно застеснялась своего серьезного тона и улыбнулась. - Огромные, как лошади, злобные. Так и норовят прокусить череп и выпить мозг.