Меж двух огней

Прим садится рядом и протягивает мне раскрытую ладонь. На загрубевшей коже тут и там виднеются мозоли и волдыри, а тонкие пальцы испещрены порезами. Это рука не ребенка, что еще год назад доверчиво прижимался ко мне во сне и прятался за мою спину в поисках защиты, а взрослого, равного мне человека. Не младшей сестры, а верной союзницы и лучшей подруги.

— Я с тобой.

Чуть помедлив, накрываю ее ладонь своей.

— Расскажи мне, Китнисс. Расскажи мне все.

Мне не остается ничего, кроме как начать. Искренне и с самого начала.

========== Глава 8. Избранная ==========

Отвращение. Я помешиваю пюре из репы, размазывая склизкую массу по краям тарелки гнутой алюминиевой ложкой. Запах сероватого месива не вызывает даже намека на аппетит, но чувство голода оказывается сильнее. Желудок напоминает о себе болезненным спазмом. С усилием проглатываю вставший в горле пресный комок и тут же захожусь в приступе кашля, подавившись. Кто-то подходит сзади и с раздражающе громким стуком опускает свой поднос на стол, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

— Доброе утро, солнышко! Решила почтить нас, недостойных, своим присутствием?

Ненавижу этот голос. И его обладателя тоже ненавижу. Резко оборачиваюсь и со злостью смотрю на возвышающегося надо мной Хеймитча. Я могла бы испепелить ухмыляющегося мужчину взглядом, если бы не выступившие на глазах слезы. Мгновенно оценив ситуацию, бывший ментор бьет меня ладонью по спине, правда, чуть сильнее, чем нужно. На секунду забываю о своей ненависти и лишь судорожно хватаю ртом воздух, радуясь, что вновь могу дышать. Хеймитч садится на скамейку рядом со мной, хотя она длинная и я сижу на самом ее краю.

— Я снова спас тебе жизнь, детка. Мы в расчете или ты все еще злишься на меня?

— Иди к черту.

Порываюсь снова сбежать, но он ловит мою руку и до боли выкручивает запястье.

— Не так быстро. Нам пора серьезно поговорить, Китнисс. Я все еще твой ментор, если ты забыла.

— Ого, так ты можешь вести задушевные разговоры на трезвую голову? Вот это новость!

Я могу пересчитать по пальцам случаи, когда Эбернети называл меня по имени, и ни один из них не сулил нам ничего хорошего. Наверное, поэтому внутренний голос советует мне подчиниться все-еще-ментору.

Мы сидим друг напротив друга, разделенные узким деревянным столом. Комната, в которую мужчина привел меня, не больше спичечного коробка. С потолка свисает одинокая лампочка.

— Что это за место?

— Комната для допросов.

— Почему мы не могли поговорить в столовой?

— Там слишком много колюще-режущих предметов. Судя по тому, как ты на меня смотришь, живым оттуда я бы не выбрался.

Задаю вопрос за вопросом, бросаясь ими в Хеймитча, словно гранатами. Мне не нужны ответы, я просто как могу пытаюсь оттянуть начало разговора. Однако в какой-то момент моя фантазия иссякает и между нами тут же повисает тишина. Блеклый свет лампы бросает странные тени на лицо мужчины, превращая его в уродливую в своей мертвенной желтизне маску. Он ловит мой взгляд прежде, чем я успеваю опустить глаза, и с губ помимо воли срывается:

— Не могу поверить, что ты снова поставил на меня.

— Не могу поверить, что ты так ни о чем и не догадалась, — парирует мой неумелый выпад ментор.

Мне хочется по привычке разозлиться на него за колкие слова, но я не в силах. Может, потому что он говорит правду. Может, потому что какая-то часть меня понимает, что наши с ним обиды друг на друга — это очень по-детски, а мы оба уже давно не дети и никогда ими не будем. Может, дело и не во мне вовсе, а в самом Хеймитче: в его осунувшемся лице, пожелтевшей коже, черных провалах под воспаленными, налитыми кровью глазами и спутанных поседевших волосах. Я не вижу в нем ничего от того сильного и крепкого мужчины, что тренировался вместо со мной и Питом на заднем дворе своего дома. Теперь это высохший старик с лицом, испещренным морщинами, сгорбленной спиной и подрагивающими руками. Лишь глаза остались такими же, как прежде, — ярко-серыми, горящими холодным огнем. Два идеально круглых ледяных островка в океане крови. Два прохладных оазиса мира и покоя в жаркой пустыне, выжженной войной.

Вдруг Хеймитч умрет? Напоминаю себе, что меня это не волнует, но голос отчего-то звучит неуверенно и быстро теряет силу. Мне должно быть все равно — я же сама готова была растерзать его за то, на что он обрек Пита. Он? По телу украдкой пробегает стайка мурашек.

Мы с Хеймитчем стоим посреди каменных развалин.

— Пока ты была в госпитале, сюда с проверкой приезжала группа из Тринадцатого. Плутарх предлагал лететь и мне, но я отказался. Я бы не выдержал этого зрелища в одиночку. Ну, или без бутылки.

Чуть подумав, он добавляет:

— Знаешь, ты тут… единственный друг у меня.

Мужчина роняет последнюю фразу небрежно, будто что-то повседневное и незначительное, но я понимаю: это одно из самых искренних его признаний. Понимаю, что он действительно так думает. Я холодею от страха при мысли, что могу потерять своего ментора.

Как я могла попросить его отправиться на Арену и погибнуть вместо Пита? Ведь он… Ведь это же так… Так нельзя — выбирать между жизнями двух дорогих людей.

Как это — быть выбранным на жизнь? А на смерть?

Как мы можем так жить? Как вообще можно так жить?

Мы с Хеймитчем стоим рука об руку посреди каменных развалин. Долго, очень долго. Под ногами трещат чужие кости. Северный ветер вздымает в ясное небо серые облака праха. Все, что осталось от Дистрикта-12. Меня снова поставили перед выбором: я или они.

Нет, это не жизнь. Я больше не хочу выбирать.

Ответ на все мои вопросы приходит неожиданно и застает меня врасплох голосом Финника. «Помни, кто твой настоящий враг.»

Быстрым движением поднимаю руку, нащупываю свисающий с шеи тонкий провод с наушником на конце и вставляю его в правое ухо.

— Гейл? Я готова. Можем начинать.

Тишину мертвого Дистрикта прорезает голос Крессиды. По ее команде операторы занимают свои места и направляют на нас камеры. На каждой мигает красный огонек — «идет запись».

========== Глава 9. Живая ==========

Безысходность. Неотрывно глядя прямо в камеру, я во всеуслышание заявляю, что жива, и говорю обо всем, что старательно замалчивалось Капитолием последние семьдесят пять лет. О победителях, которые на самом деле проиграли и потеряли все, в том числе и самих себя, и об обыкновенной девочке из самого бедного района Дистрикта-12, которая еще надеется найти путь назад и все вернуть. Я предлагаю тем, кто готов меня слушать, присоединиться к моим поискам.

У меня на плече висят лук и колчан со стрелами, но одета я совсем не в костюм Сойки-Пересмешницы и даже не в военную форму Тринадцатого. Это была идея Крессиды — показать мирным жителям Панема, что я одна из них. А потому на мне широкие отцовские штаны со множеством накладных карманов, слегка растянутая майка и старая охотничья куртка. На лице нет макияжа, а вымытые с утра волосы заплетены в косу чуткими руками мамы.

День выдался на удивление солнечный и теплый для конца сентября. Я снимаю куртку и почти мгновенно жалею об этом: кожа болезненно зудит от осевшего на нее пепла мертвых. Хруст костей, ломающихся под нашими тяжелыми шагами, оглушает. Нос раздражают запахи горелой плоти и крови, а к горлу подступает тошнота при виде тлеющих и гниющих останков, над которым кружат мухи.