Страница 38 из 111
Сказанное Симом осознали не вдруг. Выходит, изувеченный соплеменник прополз значительное расстояние, пока его жизнь не истончилась паутинкой и не оборвалась, вместе с последними каплями вытекающей крови. Набежавший на него хищник почуял отвратный дух паленого и, фыркнув, ушел на угор.
Следопыт двигался размеренно. Время от времени он замирал. Щурился. Трогал наст. Потом шагал дальше, изредка меняя направление.
Последняя тропа косоглазого огибала крупные валуны, выветренные на макушках бугры похожие на лисьи черепа, разбросанные тут и там. След нырял в слежавшийся снег рытвин. Тянулся шнуром через долину, рассеченную стенкой камыша, переходящую в подмерзшую, но так и не отвердевшую по всей плошали топь...
Солнце заспешило на ночлег, когда Сим окончательно встал. «Здесь!» Старик озирался. Его каплевидные глаза увлажнились от напряжения. Заостренные уши улавливали каждый звук. Он вздрогнул, когда Шиш шагнул ближе, недовольно глянул на охотника.
Прямо перед ними на сером, оголенном ют снега скате поблескивал веер брусничных капель. Ближе к камышам капли сливались в единое пятно. Непонятно, чем камыши могли привлечь Ме-Ме? Люди сторонились этих мест. Летом близ болота донимала мошка; по-крапивному секли кожу пауты; зло наседал, с гулом срывающийся из гущи рогоза, комар. Зимой здесь было много студеней, чем в окрестностях стойбища. Но главное — близ топи не водилась добыча. Скорее сам охотник мог стать добычей цепких окон, замаскированных окружьем осоки, подушками бурых, желтовато-зеленых, красноватых мхов и щитом из водяной звездочки и прочей влаголюбивой растительности. Разлагающаяся органика сдерживала топь от промерзания, отчего трясина легко раздавалась под тяжестью человека.
Растерянность Сима передалась остальным, хотя теряться, казалось, не было причины — болото сохраняло бездвижье. К далекому горизонту тянулись сбивчивые ряды кочек. Кочки щетинились сухими стеблями осоки и разнотравья, кое-где задавленного корнями черной ольхи. Малообитаемая летом, сейчас трясина выглядела совершенно мертвой — ни следа, ни звука, лишь на пределе видимости медленно отрывались, отслаивались от земли и белесо маячили над горизонтом полосы переохлажденного, подпитываемого от болота влагой, воздуха, да отчетливо шуршали нарождающиеся на ветках и стеблях кристаллы инея.
На что наткнулся Ме-Ме в столь безжизненном месте? Как он осмелился зайти сюда? Ведь косоглазый, не отличаясь особым умом и сообразительностью, имел достаточно рассудка, чтобы не рисковать попусту.
Мужчины сбились в кучу. Знахарь и Пхан держались вместе, подле Живущего За Рекой. Тонкое Дерево тянулся к Шишу, но его сдерживала боязнь показаться навязчивым или излишне робким. Поэтому он перехватил поудобнее древко копья, разминая застывшие пальцы, и остался на месте. Юноша ощущал волнение старших. Он очень переживал: сумеет ли он достойно встретить неведомую опасность? На всякий случай Тонкое Дерево решил следовать за Шишем. Коль непредвиденное случится, и тот возьмется за оружие, то пустит в ход копье и Тонкое Дерево. Ну а если Наставник сочтет незазорным уступить противнику, юноша покинет место схватки вместе с ним. Молодой охотник не догадывался, что охотник, в свою очередь, полагался на Пхана.
Бугристый, полумесяцем, шрам на, правой щеке старшего охотника побагровел — в ореховых глазах Сима мелькнул испуг. Следопыт заговорил:
— Смерть, которая настигла Ме-Ме, прыгнула на него из болота. — Голос Живущего За Рекой сел. — Я не вижу отпечатков лап этой смерти. Зато брызги крови говорят о многом, а мой нос чует запах, оставленный злыми духами. Запах болотных духов не нравится Симу.
Странный запах ощущали все. Местность была буквально напитана им — чуждым и тревожным. Казалось, разверзся вход в громадное волчье логово, откуда наносило миазмами потного хищного тела. Но напрасно раздувались ноздри охотников. Ничто не подсказывало им, с каким врагом предстояло столкнуться. Незнание усиливало страх. Шиш чувствовал себя так, словно в одиночку, блуждал по незнакомому лесу, где в слабом лунном свете всякий бугор, всякий вывернувшийся из чащи куст выглядит изготовившимся к прыжку хищником, где не остается ничего другого, как озираться, крутиться волчком, дабы вовремя отразить нападение. А оно все медлит. Враг видится всюду, а копье не находит цели. Ужас нарастает и нарастает. Возникает желание закричать, чтобы диким воплем отпугнуть нахлынувший страх, заодно нагнав ужас на вездесущего врага. В конце концов дрожащий человек испускает крик, потом переходит на бег. Пальцы ног больно цепляются за выступающие корни и неровности бездорожья. Бегущий шарахается меж стволов; его загнанный дух сжимается в ледяном ознобе...
Новый возглас Сима сбил охотников в кучу. Расщепленный Кедр высказал догадку: «Большой Клык?!» Следопыт протестующее отмахнулся: «Большой Клык ушел навсегда. Уже отец моего отца не застал зверя с двумя огромными клыками, каждый из которых был больше охотника». Сим развел руки, показав величину клыка навсегда исчезнувшего гиганта. «Большой Клык ел траву и листья деревьев. Он не мог бросать огонь, а запах его не был столь пугающим».
Живущий За Рекой попятился. «Надо уходить! Злые духи болота сильнее охотников. Сим чувствует это».
Следопыт пятился, пока не посчитал безопасным повернуть к болоту спиной. Пхан без колебаний доверился интуиции проводника. Все вздохнули облегченно, когда полоса камышей осталась далеко позади.
«Здесь мертвые служат живым.»
«Люди по большей части ссорятся из-за слов. Из-за слов они легче всего убивают и идут на смерть»,
Блестящезубый слег. Хворь пристала к нему после того, как Пхан наложил табу на болото. Пришелец с голым черепом стал молчаливым, перестал надоедать Шишу расспросами. Он даже не жаловался на хворь. Прежде суетливый и подвижный, чужак уже не вставал раньше других, чтобы обтереться снегом, как делал это раньше. Теперь он лежал неподвижно и день и ночь. Его не волновала еда. Первое время он еще приподнимался на встречу охотнику. Меняясь в лице и приоткрывая рот, будто собираясь сказать что-то важное. Но каждый раз спохватывался и молча ложился. Спутники Блестящезубого похоже одобряли сдержанность больного собрата.
А за пределами пещеры отступила трудная пора. Спасаясь от загонщиков, на речной лед выскочил крупный рогач. На скользком покрове матерый самец разодрал в прыжке пах. Обутые в шкуры, мехом наружу, охотники, хорошо держались на отполированной стужей и ветрами поверхности. Они добили оленя.
Едва разъятая на части туша изошла паром, набежали женщины с радостной вестью — перемерзла вода над отмелью. Отделив от реки затон, изобиловавший глубокими ямами — зимними стойбищами рыбы.
Вскоре через пробитые в толще льда отдушины выплеснулась на воздух бурлящая масса воды и рыбы. Сине-красные с пышными плавниками хариусы, серебристо-кремовые ленки, зеленоватые остромордые травянки и громоздкие, изумрудного отлива таймени рвались из проруби. Оставалось подхватывать широко разевающую рот рыбу острым костяным багром под жабры и отбрасывать на лед.
Но ни удлинившийся день, ни сладкий жир рыбьих голов не трогали больного пришельца. Кожа его усыхала, обретая холодно-серый оттенок. Щеки уходили вглубь, так плотно обтягивая челюсти, что по-щучьи заострившиеся скулы, казалось, вот-вот вырвутся наружу.
Временами больной полностью замирал. Сосредотачиваясь на одной-единственной, только ему понятной мысли. Он думал о том, что его шумная, полная споров и суеты жизнь завершается без малейшей надежды на поправимость содеянного. Изменить или, хотя бы, предсказать возможные последствия допущенных им ошибок он уже не мог. Судьба лишила его последней возможности — предупредить о грядущей опасности Людей Камня, и тем облегчить собственную душу. Открыться хозяевам — значило обратить их гнев против остающихся Длинноногих. Такое было сверх его сил. Десятки сознательных лет умирающий верил в точное знание. Он не страшился ошибок на пути к познанию Истины. Веруя в изначальное предназначение Разума. Неужели он был слеп? Кому во Вселенной даровано право что-либо предназначать человечеству? Разве есть в бездушном пространстве надчеловеческий интеллект? Способный на несколько ходов вперед определять логику существования Разума? Логику существования Длинноногих, уверенных в грядущем всесилии Интеллекта над Материей. Логику существования Людей Камня, с их интуитивным осознанием Мира и Космоса.