Британские СС

– Я расследовал только убийства.

– А вы думаете, кроме убийств, на что-то смотрят? Успех полицейской службы и ее начальников оценивают исключительно на основании статистики раскрытия убийств. – Келлерман широко улыбнулся и поскреб румяную щеку. – Никого не волнуют действительно важные преступления – мошенничество, саботаж, поджоги, ограбления, вымогательство… Нет же, всех интересуют одни лишь убийства, единственный тип преступления, так редко совершаемый профессиональными преступниками. Так что вы там в своем отделе убийств – очень важные птицы. И потому хитрый старый лис вроде меня всегда поручает расследование убийств самым лучшим детективам.

– Понял вас, сэр, – произнес Дуглас с сомнением в голосе.

– Это я все к тому, инспектор, что я за вас горой. Что бы ни случилось. Помните об этом. Если вам нравится работать под началом у нашего нового коллеги, хорошо. Но если вдруг что не так, обратитесь ко мне, и я мигом вас от него заберу. Уж найду, кого к нему приставить.

– Благодарю вас, генерал. Мне пока не на что жаловаться.

– Ну вы вообще не из тех, кто жалуется, инспектор. Это мне хорошо известно. Просто знайте: моя дверь всегда открыта. Для вас.

– Спасибо, сэр.

От Келлермана Дуглас вышел с легким головокружением от недостатка сна, сладкого сигарного дыма и ударной дозы лести.

На столе перед Гарри Вудсом возвышался сугроб бумаг. В жандармерии, конечно, не думали, что убийство Питера Томаса может подпасть под юрисдикцию вермахта, пока Гарри не явился к ним с пачкой изъятых с места преступления талонов люфтваффе на бензин и письменными показаниями свидетеля об очкастом фельдфебеле и махинациях на черном рынке.

Обычно в подобных случаях военной и гражданской полиции удавалось договориться, и расследование отправлялось в ту организацию, к ведению которой относилась наиболее серьезная часть преступления. Убийство Питера Томаса по всем признакам должно было попасть в отдел уголовного розыска полиции Большого Лондона.

Но тут вдруг пришло экстренное сообщение по телетайпу из штаба верховного командования вермахта в Берлине с распоряжениями, в каждой фразе содержащими что-нибудь вроде «совершенно секретно» или «вопрос чрезвычайной важности». Абсолютно все документы и материалы по делу Питера Томаса надлежало передать штандартенфюреру Хуту в Скотленд-Ярд.

Разумеется, все, кому были адресованы эти распоряжения, прекрасно понимали: если заявить, что никаких документов по указанному делу нет, это будет воспринято в лучшем случае как медлительность и некомпетентность, а в худшем – как злостное неподчинение высокому начальству.

Так что Гарри Вудсу следовало бы не сыпать проклятиями, а отнестись с пониманием к людям, которые теперь слали ему ничего не содержащие папки и регистрационные карточки, бессмысленные служебные записки и прочие филькины грамоты, каждая из которых была зарегистрирована по всей форме с грифом «совершенно секретно» – так, чтобы отправителю было на что сослаться, если вдруг кто придет проверить.

Дуглас стал помогать Гарри разбираться с наиболее сложными документами. Некоторые формуляры на немецком они оба видели в первый раз. Обедать не пошли, сгоняли посыльного за чаем и сэндвичами и продолжили корпеть над бумагами. В такие часы оба забывали о разногласиях, и Гарри Вудс становился прежним, каким был до войны. Хут куда-то пропал. По словам секретаря, штандартенфюрер отбыл на срочное совещание, но Гарри был уверен, что немец задал всем работы и теперь отсыпается.

В половине третьего позвонил констебль Джимми Данн.

– Я его видел, сэр. Приближаться, конечно, не стал, но проследил. Он ушел обедать со своим помощником. Директор говорит, у него урок во второй половине дня. А зовут его Джон Споуд.

– Молодец, Джимми, – похвалил Дуглас.

– И он не учитель. Временно устроился, жалованье ему платят по дням. Взял в школе адрес. Сказал, что я из министерства образования, но вряд ли мне поверили. Сходил посмотреть, где он живет. Полуразрушенное здание в квартале Мэрилебон, на Мафекинг-роуд, недалеко от школы. Замки – одно название, коменданта не было на месте, так что я заглянул.

– И?

– Две комнаты, уборная на этаже. Не так плохо по нынешним временам. Грязновато, но вещи есть интересные. Например, очень красивый столик с инкрустацией, картины на стенах явно денег стоят. То есть я, конечно, не знаток антиквариата, сэр, однако вещи старые и в очень хорошем состоянии.

– Но он чист?

– Я на него ничего не нашел. Я бы сказал, что он чист, но не кошерен.

Так в английской полиции говорили о правонарушениях, на которые можно было закрыть глаза.

– Оставайтесь там, Джимми, – велел Дуглас. – Мне надо взглянуть самому.

Глава 10

Верхний этаж здания выгорел от зажигательных бомб. Сквозь зияющие дыры окон виднелись остатки перечеркивающих небо обугленных балок. Окна первого этажа были заколочены, как и у многих домов в этом районе, – цены на стекло стали неподъемными. Квартира подозреваемого находилась на третьем этаже. Дугласа привел туда Джимми Данн.

Он не ошибся, предположив, что мебель тут стоит денег. Комната содержала достаточно ценностей, чтобы одному человеку хватило лет на десять. Пожалуй, коллекция антиквариата тут была значительно лучше, чем в лавке Питера Томаса.

– Комендант дома еще не вернулся? – спросил Дуглас.

– Под дверью стоит бутылка молока. Похоже, он не ночевал.

Дуглас кивнул. По немецким правилам, после наступления комендантского часа в домах без особого на то разрешения могли оставаться лишь зарегистрированные проживающие, но это правило довольно часто нарушалось.

– Вам ничего здесь не кажется странным, Джимми? Или я просто старею…

– В каком смысле странным, сэр?

– В комнате дорогая старинная мебель, а на раковине треснутая мыльница. На полу бесценный ковер, а постель несвежая.

– Может, он просто скупердяй, сэр.

– Скупердяи нынче мыла вообще не покупают.

Дуглас стал рыться в ящиках комода, вороша рубашки и белье, преимущественно армейские.

– Должно же тут быть что-то личное… – приговаривал он. – Документы какие-нибудь, продовольственная книжка, пенсионное удостоверение…

– Большинство такие вещи с собой носит, – заметил Данн. – Дом всегда могут обокрасть, а восстанавливать бумаги тяжело и долго.

– Тем не менее он держит тут столько ценностей и даже не озаботился приличным замком. – Дуглас сунул руку в очередной ящик. – Ага! Что тут у нас?

Под старой газетой, которой было выстлано дно ящика, он нащупал конверт. Внутри оказалось полдюжины фотокарточек. Родители Споуда в саду загородного дома, рядом два маленьких ребенка. Мальчик на трехколесном велосипеде.

– Людям сложно решиться выбросить такие вещи, Джимми. Даже когда рискуешь жизнью, не так просто выбросить семью.

Следующая карточка представляла собой моментальный снимок жениха и невесты, слегка не в фокусе.

Дуглас внимательно просмотрел все фотографии. Самая большая была профессиональной – резкая, контрастная, напечатанная на глянцевой бумаге. На ней запечатлели группу лабораторных сотрудников в белых халатах, собравшихся вокруг человека преклонного возраста. Дуглас посмотрел на оборотную сторону. На штемпеле стояла дата и предупреждение, что фотография является собственностью информагентства, рядом был приклеен желтый прямоугольник бумаги с отпечатанной на машинке подписью: «Сегодня профессор Фрик празднует свое семидесятилетие. С ним в лаборатории группа коллег, которые работали над экспериментом, принесшим ему в минувшем году мировую славу. Посредством бомбардировки урана нейтронами с формированием бария и криптона он доказал прежде существовавшие теории о делении атомного ядра».

Такие узкоспециальные события редко представляли интерес для газетчиков. Дуглас проглядел приведенный ниже список ученых. Знакомых фамилий не было, за исключением доктора Джона Споуда и доктора Уильяма Споуда. Он снова посмотрел на фото, изучая лица людей, которые щурились от солнца мирным, спокойным, давно канувшим в прошлое днем.