Страница 5 из 64
М. Киеня
Льоренс Вильялонга
Спичка
Когда-то давно я задумал написать роман о том, что голубая звезда нашей мечты всегда остается бесконечно далекой, ведь мечта — недостижима. Моя книга так и должна была называться — «Голубая звезда».
В других романах, например в «Беарне», я рассказывал о зыбкости самого понятия «родословная», о том, что происхождение рода, которое обычно связывают с великими людьми, на самом деле уходит корнями в неведомое прошлое, теряясь в бесконечном лабиринте пространства и времени. Время, придающее выдержанному вину особый аромат, — истинный творец генеалогии. Мои предки в течение почти пятисот лет — то есть четвертой части всей христианской эры — безуспешно пытались укрепить родовое гнездо, которое постоянно распадалось.
Происхождение нашего рода неясно. Как следует из семейного архива, уже в 1484 году мои предки поселились на диких землях Тофлы и там, на высоте четырехсот метров, рядом с пропастями и облаками, жили до недавнего времени. Чтобы сохранить эти бесплодные каменистые земли, не столько приносившие доходы, сколько дававшие власть и влияние, приходилось лишать наследства побочные ветви нашего огромного семейства, а потому многие родственники постоянно смешивались с людьми без роду и племени, от которых, впрочем, все мы и ведем свое происхождение. Говорят, что не раз потомки тех, кто покинул Тофлу знатными сеньорами, возвращались туда простыми арендаторами, а то и батраками, понятия не имея о своих славных предках, ведь в те добрые старые времена потерять владения означало потерять знатное имя, которое без земель ровно ничего не стоило.
Известно, что эти земли были куплены у местной епархии, как и многие другие, хотя впоследствии родственники пытались доказать, что приобрели их у именитых владельцев — черта весьма характерная для XVIII века, удачно названного «веком праздного тщеславия». Именно тогда многие семейства придумывали себе фантастические родословные и возводили в Сьютат[9] и в отдаленных уголках острова настоящие дворцы, некоторые из которых сохранились и поныне.
Более древние постройки выглядят куда скромнее. Кан Сэк де Тофла сегодня напоминает скорее хлев или груду камней. Я был там всего раз в жизни, восьмилетним мальчишкой. В памяти остались воспоминания об огромном поместье, расположенном очень высоко, на неприступных скалах, рядом с Пенья де Кан Жерони, которая смотрит прямо на Биниссалем и тоже является частью этого владения. Я запомнил мрачные, потемневшие от времени портреты, спрятанную в толщу стены маленькую молельню, ключ от которой я берегу до сих пор, хранилище для воды, устроенное еще при арабах. Все казалось таинственным и значительным, словно пришедшим из глубины веков.
Но когда совсем недавно я вновь попал туда, после того как мой двоюродный брат Антони Арменгол-и-Вильялонга продал перед смертью свою недвижимость, впечатление было совсем иным: уже с дороги дом показался мне маленькой лачугой. Подъехав поближе, я понял, что снизу видна лишь часть стен, потому что флигель Кан Жерони можно разглядеть, только поднявшись на гору. Ворота были заперты, но ключ торчал в замке. Скот свободно разгуливал по двору, мулы и овцы вперемешку. Маленький жалкий пес, увидев нас, стал визгливо лаять, трясясь от страха.
Сверху открывался прекрасный вид. На высокие скалы, где расположено поместье, вела единственная узкая и крутая дорога, с высоты казавшаяся низвергающимся в пропасть потоком. Какой-то старик, услышав лай, вышел из дверей, приветливо улыбаясь. Он согласился показать нам дом. Я ожидал увидеть какую-нибудь интересную картину или мебель, но внутри не оказалось ничего, кроме старого стола и нескольких табуретов. В большой гостиной почему-то стоял невероятных размеров допотопный крытый фургон, который бог знает как удалось втащить на гору. Подведя меня к одному из окон, наш проводник попытался показать границы поместья, но это оказалось невозможным: горы плотно обступали дом. На старых картах Тофла изображалась большим клином между землями Аларо, Льюзетой и Биниссалемом и тянулась от Филикумис д’Айаманс до усадьбы Мурнета. Мой собеседник добавил:
— Говорят, когда-то давно все это было одно владение, до самой горы Балич.
— Может быть, так, может, и нет, — возразил я — А кому сейчас принадлежит поместье?
Он скромно улыбнулся, словно принц, вынужденный открыть свое настоящее имя.
— Несмотря на мои лохмотья, хозяин тут — я.
Старик объяснил, что у него есть и другие земли, но он предпочитает жить здесь, наверху, и наблюдать, как пасется заброшенный, почти одичавший скот.
В правой руке я держал банкноту, которую осторожно вытащил из кармана, чтобы отплатить нашему чичероне за любезность, считая его почти нищим. Узнав, что передо мной миллионер, я быстро спрятал деньги.
— Может, закурим, хозяин?
— Да что вы, я никогда не курю.
Он говорил с сильным мальоркинским акцентом, что было мне особенно приятно.
— Во времена прежних хозяев дом внутри выглядел совсем по-другому, но они увезли всю мебель.
— Да ведь вы можете купить себе и получше, — посоветовал я.
— Зачем? Я не привык сорить деньгами. Знаете, у меня женатый сын, правда, здесь, наверху, ему не очень-то нравится… Да и моя жена всегда ворчит, что этот дом слишком большой, чтобы убирать его каждый день.
Старик держался так просто и естественно, что его искренность заразила и меня.
— А ведь дом-то у вас разваливается, хозяин.
— Да, балки кое-где прогнили, — ответил он, — и эта стена, видите… Да нет, пожалуй что я сам развалюсь раньше. А сыну с женой, им другое подавай, им бы дачу с ванной, радио и телевизором.
— И с соседями под боком, у которых было бы точно такое же радио.
Он засмеялся.
— Что делать, молодежь хочет жить по-другому.
— Скажите, а вы знали мою тетушку Франсину?
— Еще бы! Вон справа — это ее комната, тут она молилась каждый вечер. Замечательная была женщина ваша тетушка, правда, последнее время не часто приезжала, говорила — больно дорога страшная. Знаете, ведь однажды ее фургон перевернулся… А когда шел дождь, этот фургон вообще заливало. Пойдемте, я покажу вам флигель Кан Жерони.
Я вспомнил, что Кан Жерони еще во времена моих прадедов отошел к побочной ветви нашего семейства.
— Эта часть дома тоже ваша?
— Нет, но ключи у меня есть. А хозяин — какой-то иностранец. Вбил себе в голову бог знает что и не хочет продавать, а сам почти никогда не приезжает. Раньше весь дом был в одних руках, ды вы, наверное, знаете.
Слова старика огорчили меня. Как раз в эту минуту я сидел в тени старого вяза и любовался, словно зачарованный, чудесным видом — смотрел на простирающиеся внизу холмы, на пик Мажор, на горы Алкудия, на равнины Биниссалем и Льюзета, на пик Святой Магдалены, и в голову неожиданно пришла одна странная идея…
Когда мы спускались вниз по крутой дороге (слава богу, наш пузатый старичок-автомобиль пока что держится молодцом, и тормоза у него в порядке), я отлично понял, почему тетушка Франсина боялась жить так высоко. На последнем повороте машину резко швырнуло в сторону, и одна из рессор лопнула.
— Господи боже мой! — воскликнула Мария Антония.
— Да, не захочешь возвращаться. Понятно, отчего моя прабабка никогда не спускалась вниз и всю жизнь провела на горе — нянчила семерых детей да вышивала алтарные накидки.
— И еще молилась, — добавила моя жена, — я слышала, она была такая же набожная, как тетушка Франсина.
— Да, говорят.
Внезапно машина сильно накренилась в сторону, послышался угрожающий треск.
— Ну вот опять! Мы не опоздаем, Жуан?
— Нет, — ответил шофер, — пока что дорога хорошая, но если опять что-нибудь случится…
— Лучше не надо, — сказала Мария Антония.
Уединение сегодня стоит дорого. К тому же какой-то иностранец в любую минуту может нарушить его, выставив по радиоприемнику в каждом окне Кан Жерони, а это уж никуда не годится.