Иван-да-Марья

- Ну и ладно. Тоже мне, счастье великое. И ничего я в тебя не влюбился. Да еще без памяти. И не думал даже. Мне вот, может, давеча сосед Игнатьич верхом на корове Милке приснился. Так что ж, скажешь, я в них обоих влюбленный, что ли? Так не в моем они, знаешь ли, вкусе. Игнатьич - тот староват, пожалуй, будет, а Милка хромает на правую заднюю...

- Ой-ой... корова тебе приснилась, потому что ты пить хотел и о молоке подумал, и еще потому что кругом у тебя тут коровы. А сосед приснился... не знаю, почему сосед.

- Это оттого что психоаналитик из тебя, Мань, ну вот никудышний. Я бы, конечно, мог тебе по полочкам все разложить... но к чему? Ты и сама-то - фантом моего подсознания...

- Сам ты фантом, - обиделась Марья. - А я царевна. И ты в меня влюбленный. Только и мечтаешь, чтобы к батюшке моему явиться и в жены меня попросить.

- Неа, - зевнул Ванюша, - я ж тебе не Васька-балбес, чтобы... - тут у Ивана глаза сами собой закрылись, и он потихонечку засопел.

- Тьфу ты, - сплюнула царевна, - ну и сам дурак.

Переоделась она снова в свои лохмотья, шкуру ослиную сверху накинула, и в дом к Степановне возвратилась.

- Что ж, девонька, - спрашивает ее хозяйка, - отнесла ты сыну моему пироги?

- Отнесла, - отвечает. - Только спал он под деревом так крепко-прекрепко да сладко-пресладко, что я и будить его не решилась. Оставила корзинку с ним рядом.

- Ну и спасибо тебе, милая, - улыбнулась Степановна, - небось, найдет. А ты бы, девонька, помогла мне покамест. Старая я уже, да и устала с утра-то...

Ну, согласиться Марья, конечно, согласилась, а только никакая работа у нее не спорилась. Взялась полы в избе мести - такую пылюку подняла, что сама расчихалась. Села овощей к ужину почистить - все пальцы себе ножом изрезала. Пошла гусей кормить - так те ее чуть до смерти не защипали...

- Экая ж ты неумеха, - вздыхала Авдотья Степановна. - Ну вот прямо как сыночек мой младшенький. Его ж за то сызмальства Иванушкой-Дурачком и прозвали...

- Матушка Авдотья Степановна, да я ж научусь! - всхлипывала царевна, а про себя думала: нипочем мне этой науки не освоить... А еще думала: это какой же такой, интересно, Иванушка-Дурачок, когда он герой великий?

К вечеру, замаявшись, Марья снова заснула до возвращения Ивана с Василием, а назавтра все в точности повторилось. Проснулась царевна к полудню, а Степановна уж все дела по дому переделала. Вызвалась Марья сама на сей раз обед Иванушке снести, взяла корзинку и свой сундучок и на дальний луг отправилась. По дороге еще во второе свое красивое платье переоделась - то, что золотой нитью шитое - и явилась к пастуху красавицей-царевной.

- Здравствуй, Ваня!

- А-а, привет-привет! О чем сегодня расскажешь, о сон моего разума?

- Хммм, ты меня уж лучше прекрасным виденьем называй.

- Ну какая разница? Все равно сплю.

- Ну и спи себе. - Присела царевна на траве возле Иванушки, голову его на колени себе положила. - Ничего я тебе рассказывать не стану. Лучше уж ты мне расскажи.

- Что ж тебе рассказать такого?

- А вот почему ты, к примеру, воин великий, коров тут пасешь? А еще я в деревне слыхала, будто тебя тут отродясь не Иваном-героем величали, а Иванушкой-Дурачком. Это как же так выходит?

- Да очень просто. Потому что не воин я никакой, и уж не герой-то тем более.

- Да ведь меня-то ты спас? И против разбойника сдюжил...

- Эх, царевна! А еще из подсознания. Я ж и не спасал тебя вовсе! То есть не тебя я вовсе спасал, а брата свово - балбеса непутевого...

- Как так? - озадачилась Марья. Глядь, а Иванушка уже снова спит сладким сном. Стала она его трясти и тормошить, а только у Вани-богатыря и сон был крепкий - не добудишься. Ушла царевна в досаде. "Ах, негодяй, - думает, - я тебе покажу, как дрыхнуть! А мне теперь что - от любопытства лопнуть? Ну, ничего, ты у меня еще все расскажешь..."

И на третий день отправилась Марья к Иванушке на дальний луг.

Так уж вышло, что как раз в этот день и в этот же час одна из девок деревенских - охотниц за женихами - решила пастушка навестить. Вот идет девица и видит, что прямо перед ней в ту же сторону спешит приживалка Авдотьина в ослиной шкуре. Не захотела девка юродивой показываться, пошла следом незаметно. И видит: зашла безумица оборванная за дерево... а вышла из-за него красавица в дивном платье. Ни дать ни взять - царевна али княжна какая. А может, и вовсе фея. Колдовство! - решила девка и опрометью наутек кинулась.

А царевна, нарядившись в третье из своих бальных платьев - то, что бриллиантовыми звездами вышито, - явилась снова к Иванушке. Встала над ним и руки в боки уперла.

- Н-ну? - спрашивает так грозно.

- Ну чего - ну? - зевнул Ваня, открывая один глаз. - Хоть бы поздоровалась.

- Здоров будь, - не очень-то приветливо буркнула Марья. - Рассказывай давай.

- Между прочим, это ты мне снишься, а не я тебе. Чего это ты в моем сне раскомандовалась?

- А того! Что я, в тебя, может, влюбилась за то, что ты меня спас! А ты и не спасал, оказывается, вовсе! Рассказывай, говорю!

- Дура ты, Марусь. Хоть и царевна. Да разве этак влюбляются - за то, что спас? За что-нибудь влюбиться никак нельзя. И если ты, Мань, в меня влюбилась - так это не потому что я тебя спасал или не спасал, а просто так - потому что влюбилась.

- А ну не увиливай! - топнула ногой царевна. - Выкладывай уж давай все.

- Ну чего кричать-то? Щас расскажу...

И рассказал Иванушка царевне все как было. Осерчала Марья не на шутку.

- Я, - говорит, - думала, ты герой великий! Думала, ты жизней свой за меня рисковал! Я-то, дура, все ноги истоптала, пока тебя нашла! В чистом поле ночевала, хлеб черствый ела! В шкуре ослиной ходила! А ты... ты... дурак ты, - прошептала наконец царевна, расплакалась и прочь убежала.

А девка та, что Марьино превращение чудесное видела, тем временем в деревню воротилась и прямиком к Степановне кинулась.

- Авдотья Степанна! Авдотья Степанна! Че расскажу-то! Нищенка-то ваша...

- Та погоди ты, - замахала руками Степановна. - Отдышись попервой, да спокойно и расскажешь, чего там у тебя.

- Ну Авдотья же Степанна! Приживалка ваша, говорю... Ослиная Шкура...

Словом, рассказала девка, как дело было, да еще от себя кой-чего присочинила. Вдова ей, конечно, не поверила попервоначалу, да та ее за собой потянула - мол, место-то я приметила, где колдунья обличье уродливое с себя скинула, сами увидите...

Подошли они на то место - глядь, и впрямь лежат под деревом лохмотья да шкура ослиная.

- Видать, - говорит Степановна, - заколдованная она у нас. А давай-ка мы эту шкуру возьмем сейчас и спалим. Поглядим, что будет.

Взяла она ослиную шкуру, принесла в дом, да в печку кинула.

А тут в избу и Марья прибежала. Глянула на Степановну безумными глазами, вокруг осмотрелась...

- Прощайте, - говорит, - матушка Авдотья Степановна. Не увидеться нам с вами боле, - сказала так и прочь кинулась.

- Ну вот, - вздохнула вдова, - какая-то нам вконец заколдованная царевна попалась.

Тут и Иванушка подоспел.

- Где, - говорит, - Марья-Царевна?

- Нетуть, - отвечала Степановна, промакивая глаза платочком. - Заклятье на ней, видать, страшное.

- Какое еще заклятье? - удивился Ваня.

- Ну какие заклятья бывают? Знамо дело, какие. Чтоб, например, шкуру ослиную носить, покамест прынц какой прекрасный не полюбит. А я-то, дура старая, шкуру ту сожгла. Ну чего ей, бедолашной, оставалось? Горлинкой поди обернулась и улетела.

- Тьфу ты, - сплюнул Иван. - Ну вас, мамо, с вашими суевериями. Куда хоть побежала-то?

- Отуда, - махнула вдова рукой в окошко. Глянул Ваня промеж домов на лес, что на склоне горы далеко за деревней, да так и охнул.

- Так ей жеж в другую сторону вовсе... столица-то - вона где!

- Сказано тебе - заколдованная девка! И не смей в тот лес сам ходить. Там, говорят, великаны водятся.

- Эх...- почесал Иван затылок, - великаны-великанами, а придется мне, кажись, опять царевну спасать. Все ж душа живая. А вы за меня, матушка, не бойтесь. Я-то нигде не пропаду! И потом, я ее, поди, еще до леса нагнать успею, коли верхом поскачу.