Начала любви

Печи дымили, паркет предательски скрипел... Великий князь наскоро оборудовал залу для встреч с друзьями — и на том его деятельная натура успокоилась, что никак не могло облегчить положение Екатерины. Привыкшая за два года к удобству интерьеров и наличию самых необходимых вещей, вынужденная теперь разрываться на два дома, она готова была устроить мужу истерику, но его величество случай отпахнул дверь будущей её спальни и, прикинувшись Сергеем Салтыковым, голосом того же Салтыкова поинтересовался, не требуется ли какой помощи.

   — Всё-таки вы тут одна, мало ли.

   — Ну что ж... — преобразившись и воспрянув духом, ложно раздумчивым голосом сказала великая княгиня. — Если вам уж так непременно хочется поучаствовать в организации моего, так сказать, быта...

   — Я к вашим услугам, — галантно сказал он.

После чего слуги и охрана несколько дней кряду возили на лошадях мебель из того дворца в этот. И обратно. Да, и обратно случалось. Слуги — это ведь такие люди, что просто слов нет. Счастливое исключение, каким была Маша Жукова, лишь укрепило великую княгиню в уверенности, что так же, как и во всей Германии, в России дворцовыми слугами и служанками делаются наиболее нерадивые, флегматичные, чтобы не сказать «ленивые», люди среди всех подданных. До тех самых пор, покуда Екатерина не касалась хозяйственных дел, дозволяя им двигаться своим ходом, иначе говоря, пуская дела на samotyock, она не испытывала желания вмешиваться в работу челяди. Но стоило ей только попросить кого-нибудь из слуг об элементарной помощи, как сразу же испытывала стороннее давление, этакий русский ветер. Кажется, что сложного: взять вот этот диван и перевезти его в Зимний дворец, где возле камина для него само собой образовалось вполне удачное место. Чего проще, казалось бы? Взять и — перевезти. Она ведь даже пальцем указала — этот, этот вот диван, с изумрудной обивкой.

Так нет же! Притащили голубой диван. Она уж смолчала, что на перетаскивание ненужного дивана они затратили половину дня, хотя с избытком, с отдыхом и неизменной болтовнёй часа хватило бы за глаза. Ну ладно, нужны им были полдня, пускай, тем более что заставить слуг шевелиться быстрее не могла даже её величество, — где уж тут молодой Екатерине. Но ведь это нужно набраться такой наглости, чтобы притащить ненужный диван, да ещё и спорить, уверяя, будто бы её высочество указали взять именно этот предмет мебели.

Слуги были и сами озадачены, как могли ошибиться, и сами имели расстроенный и даже несколько виноватый вид, они говорили «мы дико извиняемся» (вдумавшись, Екатерина была поражена самой этой фразой, вот уж поистине они дико извинялись), но вины своей так и не признали... Так что на простой диван потребовалось ухлопать полтора дня! Плохо понимавшая народный язык великая княгиня без помощи Салтыкова, наверное, вообще пропала бы напрочь.

Однако Сергей бывал рядом, причём он интуитивно понимал, как именно надлежит поступить в каждой ситуации: тут крикнуть, там подсказать, а в ином случае и самому взяться за угол какого-нибудь неподъёмного шкафа, легко пригибавшего к полу колени шестерых отнюдь не самых слабых мужчин.

Хотя от Екатерины никто помощи не ждал, она в некоторых случаях, когда приходилось двигать мебель в границах одной комнаты, пристраивалась рядом с Сергеем Салтыковым: может, и помощи-то от неё было с гулькин пух, даже наверняка именно столько было от неё помощи, однако сама великая княгиня была захвачена общим настроением переезда и устройства на новом месте.

К тому же, что было для неё важнее, так она могла беспрепятственно вдыхать потный аромат сильного мужского тела и видеть, как под рубахой сильно и эффектно напрягаются мускулы Салтыкова, оказавшегося куда крепче, физически мощнее многих иных мужчин.

Когда в первом, что называется, приближении необходимая ей мебель была перевезена и расставлена по местам, когда слуги с поклонами и извинениями за свою тупость покинули наконец покои великой княгини, Екатерина вдруг почувствовала, что невероятно устала, что вспотела, что хочет пить и в пересохшем рту не может даже найти слюны для того, чтобы элементарно смочить горло. Она присела на только что установленную кушетку — и сиденье показалось ей прямо-таки чрезвычайно удобным, так бы всю жизнь и просидела не вставая. Салтыков сел рядом, картинно приподнял руки и хлопнул себя по коленям. Екатерине в какой-то миг почудилось, будто левая сильная, с красиво набухшими от тяжести венами ладонь его опустится ей на правое колено, она даже заготовила мягкий, но однозначно возмущённый ответ, — но произошёл некий казус, некая чудовищная ошибка, и левая его ладонь углеглась на его же собственное левое колено. И опять, как в который уже, в тысячный, наверное, уже раз, — всё мимо, мимо, не в масть.

В России, судя по всему, знали грубость и необходимость, но вот о необходимой грубости тут даже и не слыхивали.

— Ну вот, теперь у тебя уже и дом есть, — сказал Салтыков.

Совместная физическая работа, как известно, это лучшее средство для перехода от «вы» к дружескому «ты».

   — Так говоришь, словно бы у тебя самого нет дома.

   — Да, — сказал, не глядя на Екатерину, уставший и несколько осевший помощник.

   — Что — «да»? — тихо уточнила её высочество.

И тут налетел вихрь, ураган, смерч.

   — Ага! Вот они, значит, где!! — Влетевший комнатным метеором великий князь минуты две-три безостановочно петлял меж предметов мебели, выписывая сложные кренделя и лихо, на полном ходу увёртываясь от тяжёлых кресел и уголоватого подсервантника из полированной берёзы. — В общем, так, — заявил он, остановившись наконец перед женой и грозно глядя прямо в лицо Сергею Салтыкову. — Я тоже хочу всё вот это. Обстановку, гардины, эти вот... — он сделал неопределённый жест.

   — Вазы? — подсказала Екатерина.

   — Вазы. Ну и вообще, чтобы у меня всё было ничуть не хуже. А то как же так, у жены моей, же-ны, это всё есть, а я, простите великодушно, чуть не на голом полу вынужден спать!

И когда Сергей с мужем ушли на половину великого князя определять будущее назначение вакантных покуда комнат, Екатерина отёрла лоб, оказавшийся вдруг на удивление влажным, более, пожалуй, влажным, чем сразу после окончания работы. И тут счастливая мысль сверкнула в её мозгу, сверкнула и вдруг одним махом озарила и обогрела душу. Господи ты мой Боже, ведь её только что едва не застукали, царица небесная...

Едва не застукали!!

Собственно, можно даже сказать, буквально застукали! Наедине с мужчиной!! Собственный супруг, причём и застукал, и лишь чудовищная его глупость не позволила благоверному понять, что же увидел он, ворвавшись без предупреждения в комнату... Говорят, будто на новом месте всегда плохо спится. Чушь какая. В первую же ночь великая княгиня так великолепно спала, как не спала в России прежде, и такой в ту ночь сон видела, что несколько дней ходила с подозрением на то, что после этакого привидевшегося и родить можно!

4

Петербургской зимой 1746/47 года досужие соглядатаи могли видеть три пары лошадей, каурую, серую и вороную пары, тащившие равное же количество открытых саней. Дорвавшийся до взрослой свободы и вкусивший прелесть лихой санной езды, великий князь как оголтелый, чуть ли не ежедневно, вместе со своими приятелями и приятельницами, с Николаем Чоглоковым и женой, выезжал с утра пораньше и сквозь лёгкую вьюжку, сквозь морозную дымку, по скрипучему, по бесшумному, по хрустящему и одновременно искристому снегу, а случалось, что и подминая недобрую сероватую позёмку, направлял разгульный поезд куда глаза глядят. И покуда сидел, накрывшись медвежьей полстью, да попивал прямо из горлышка вино (как, собственно, и подобает настоящему голштинскому солдату), всё было ещё ничего, однако, начиная с определённого градуса, великий князь делался буен, хватался за вожжи и принимался править санями. Поначалу Екатерина более других совестила мужа, пытаясь отвратить его от пагубой пьяной езды, но, как только сумела оценить все прелести медвежьей полсти, отношение её к шумным прогулкам изменилось на прямо противоположное. Ведь сами посудите, кому же ещё усаживаться в сани к великому князю, как не жене и лучшему другу? Так ведь? А как только Пётр брался за вожжи, Сергей Салтыков усаживался возле великой княгини, накрывался горячим мехом, брал себе ладонь Екатерины, и так вот, объединённые этой вполне пристойной лаской, практически в полушаге от ничего не подозревавшего супруга, катили и катили они по нехоженым снежным полям, возбуждаясь от скорости, от ветра и невозможной близости.