Исток

Сколь бы мудрым и справедливым ни был человек, сколь ни радел бы он об интересах государства, стоящие у кормила власти и близко не подпустят его к тем должностям, где осуществляется действительное управление империей.

Занимая должность начальника имперского ведомства почты и внешних сношений, которое ведало, помимо прочего, также внешней разведкой и службой тайного сыска, Феофилакт получал самые свежие и наиболее достоверные с ведения о положении империи в мире. Он видел, что ромейское государство с каждым годом утрачивает былое величие, терпит позорные поражения от арабов и славян, и понимал, что повлиять на ход дел можно, лишь вступив в тесный и сплочённый родственный клан правящей династии, лишь приблизившись к молодому василевсу.

Вдовствующий протоспафарий несколько раз предпринимал попытки вступить в брак с особами, принадлежащими к императорскому роду, но по тем или иным причинам ни один из намечавшихся брачных союзов так и не был заключён.

По мере того как подтачивалось здоровье василиссы, всё более расшатывалось и управление делами империи. В делах господствовал неимоверный беспорядок, империю грабили со всех сторон славяне, арабы и павликиане, а в столице все логофиссии управлялись дурно. Порядок, кажется, был изгнан отовсюду, а империя стремилась лишь к пышным показным празднествам...

Тогда-то Феофилакт впервые подумал о том, что великое государство должно функционировать слаженно вне зависимости от того, кто именно занимает трон.

Не ради сладостного упоения властью прорывался Феофилакт на административные высоты, но лишь ради блага Ромейской империи.

Монастырские воспитанницы высыпали к воротам, чтобы увидеть, как их подруга уезжает в столицу, и всякая, вероятно, надеялась про себя, что когда-нибудь и за ней приедут родители и на золочёной карете увезут к суженому.

Елена оглянулась и прощальным взглядом окинула высокие каменные стены монастыря, узкие окна келий, храмовые купола с облезшей позолотой...

Долгих десять лет провела Елена в обители.

Здесь её учили читать по Псалтири, учили грамматике и риторике, музыке и математике, а также шитью и прочему рукоделию, которым приличествовало заниматься девушке из благородного семейства.

   — Прощайте, милые подружки!.. — едва сдерживая подступавшие слёзы, сказала Елена. — Помолитесь за меня Господу, чтобы не оставил меня в сей трудный час...

Но Елена видела, что подруги уже все знали и вовсе не считали, что ехать в столицу на смотрины царских невест — столь уж тягостный и невыносимый жребий.

Девицы не сводили глаз с красавца конюха, а он медленно взобрался на козлы, громко чмокнул губами, огрел кнутом коней, и деревянные колеса загрохотали по вымощенной камнем дороге.

Теперь для Елены начиналась новая жизнь — загадочная, манящая, волнующая...

Елене казалось, что вся природа должна была ликовать вместе с нею, но по обочинам дороги лениво бродили собаки и поросята, рылись в пыли куры, высоко в небе кружил одинокий коршун, выбирая себе добычу.

   — Легче, легче, вы!.. — прикрикнул конюх, придерживая ретивых коней.

Красивому молодцу приходилось изо всех сил натягивать поводья, чтобы возок плавно катил по дороге.

Елена с грустью поглядывала по сторонам, словно навеки прощалась с тенистыми садами и зелёными виноградниками.

Стояла тёплая весенняя пора, когда солнце ещё не испепеляло полуденным знаем иссохшую землю, но уже ласково согревало нивы и пажити.

Василий глядел на дорогу, уходящую в горы. Через несколько вёрст будет развилка и каменистая колея свернёт направо, чтобы, миновав перевал, упереться в тихое селение... Где-то там остались братья и сёстры, там на тихом погосте покоятся родители.

   — Что пригорюнился, Василий? — спросил конюха протоспафарий Феофилакт.

   — Я, ваше превосходительство, родом отсюда, из этих мест... Вспомнилось детство, вот и загрустил.

   — Отчего же грустить? Детство — такая замечательная пора... Не так ли, Елена?

   — Да, — согласилась молодая госпожа. — Все тебя любят, на руках носят, крутом мамки, няньки, несут подарки, сласти, игрушки... Прекрасное время!

   — А я как вспомню — всегда хотелось только поесть досыта и хоть изредка поспать! — с непонятным ожесточением вымолвил Василий.

   — Почему же ты не ел досыта? — удивилась Елена. — У тебя был дурной повар?

   — Нечего было есть, — усмехнулся Василий. — Нас, детей, было много, а еды было мало.

Елена пожала плечами, недоумевая.

   — Если пожелаешь как-нибудь навестить родных — изволь, — предложил Феофилакт. — Я смогу отпустить тебя ненадолго.

   — Благодарю покорно, ваше превосходительство, но... ещё не время, — замялся Василий.

   — А я порой завидую жителям здешних селений... Насколько тиха и покойна жизнь в провинции! У нас же в столице — шум, гам, суматоха, коварные интриги, — задумчиво сказал протоспафарий Феофилакт. — Боже, как здесь хорошо! Никакой суеты, никакой грызни, никакого притворства...

   — Отчего бы и нам не поселиться в тихой провинции? — спросила Елена.

   — Я себе не принадлежу. Мой удел — служить великой империи там, где будет указано монархом... — уклончиво ответил Феофилакт. — Прикажет государь — поеду хоть на край земли.

Сзади послышался топот копыт, показалось облако пыли, протоспафарий поспешно съехал с дороги, а Василий в испуге натянул вожжи, останавливая лошадей, и вскоре застывший на краю дороги возок обогнала щегольская коляска, в которой ехала, вальяжно откинувшись на ковровые подушки, богатая красавица, окружённая служанками. Следом за коляской пронеслась дюжина всадников на поджарых арабских скакунах.

   — Я решил, что едет какой-то важный вельможа! По меньшей мере — стратиг фемы... Или императорский курьер. А оказалось — всего-навсего провинциальная матрона, — с усмешкой сказал Феофилакт. — Впрочем, стратиг фемы имеет власть только над людьми своей провинции и лишь до тех пор, пока он находится в провинции. Если же он покидает её пределы, то является частным лицом и не обладает правом на всяческие привилегии, коими бывает избалован в своей феме...

   — Хорошо быть стратигом, — простодушно сказал Василий.

Спустя несколько минут за очередным поворотом дороги Василий увидел роскошную коляску лежащей на боку. Насмерть перепуганные служанки помогали своей госпоже выбраться из-под обломков.

Спешившиеся охранники суетливо собирали сундуки, короба и мешки с поклажей, разбросанные во все стороны, и фальшивыми голосами проклинали на чём свет стоит дурные дороги.

Василий натянул вожжи, останавливая быстрый бег каппадокийских жеребцов.

   — Надеюсь, досадное происшествие не повлекло каких-либо серьёзных последствий? — осведомился Феофилакт у красавицы, отряхивавшей пыль со своих пышных нарядов.

   — К счастью, нет! — обворожительно улыбнулась незнакомка.

   — И вас, я вижу, ничуть не опечалила поломка столь дорогой и красивой коляски? — искренне удивился Феофилакт.

   — Могло быть хуже! — беззаботно воскликнула женщина.

   — Вашему оптимизму можно позавидовать, — любуясь ею, заметил Феофилакт.

   — Ничто так не поднимает дух, как сознание избегнутого несчастья!.. А коляску я куплю себе другую, потому что эта колымага, по правде сказать, мне давно надоела.

Елена несмело заглянула в глаза отца, словно испрашивая его позволения, а затем любезно предложила потерпевшей дорожное крушение красавице воспользоваться её возком.

   — Мы можем доставить вас до ближайшего постоялого двора... Новую коляску вы там себе не купите, но сможете отыскать кузнеца, который починит вашу, — сказал Феофилакт. — Впрочем, вы можете оставаться на месте...

   — Я еду с вами! — поспешно воскликнула женщина, оперлась на руки служанок и легко взобралась на сиденье рядом с Еленой.