Исток

   — Азия тянется с полуночи на восход и до самого полудня, — говорил вислоусый. — В этой части мира всё красиво и пышно, там много всяких вкусных плодов и золота, там середина земли...

Окинув берег хмурым взором, Рюрик не обнаружил ни малейшего повода для упрёков — все драккары стояли наготове, припасы были уложены и даже старый бронзовый котёл сверкал на солнце чистым золотом.

   — Эгей, да это конунг Рюрик! — живо поднимаясь с земли, воскликнул вислоусый и низко поклонился.

   — Ты знаешь моё имя? — удивился Рюрик.

   — Ещё бы не знать!.. Я много слышал о тебе. Я даже однажды сочинил вису и желал спеть её тебе, но судьба никак не сводила нас прежде... Послушай!

   — Он пел нам и эту и другие свои висы, — подтвердил угрюмый берсерк Олаф. — Очень складно поёт.

   — Кто ты такой? — настороженно спросил Рюрик, спускаясь с коня и передавая поводья подбежавшему киевскому воину.

   — Я вольный бонд из Ущелья Туманов... Я служил разным ярлам и конунгам... Когда я был моложе, ходил в викинг, потом ходил с торговыми людьми. Сейчас судьба забросила меня сюда. А ты, я слышал, направляешься в Миклагард?

   — Да.

   — Прекрасный город... — вздохнул вислоусый. — Я много раз бывал в нём. Там тепло, там сладкое вино, там самые красивые женщины...

   — Ты хотел бы отправиться с нами?

   — Отчего бы и не пуститься в дальний путь... С добрыми товарищами дальняя дорога вдвое короче!

   — Назови своё имя, — потребовал Рюрик. — Какого ты рода?

   — Зови меня Бьёрном.

   — А где же твоё оружие? Разве ты не мужчина? — насмешливо поинтересовался Рюрик.

   — Был бы ты женщиной, я бы доказал тебе, насколько я мужчина, но поскольку ты конунг, я скажу тебе так: если ты пожелаешь взять меня с собой, ты сам дашь мне и меч и секиру, дашь лук с калёными стрелами, а я дам тебе варар — клятву верности и про каждый твой подвиг стану сочинять вису.

   — Вису?.. — задумчиво оглядывая вислоусого говоруна, спросил Рюрик. — Значит, ты — скальд?

   — Да, — с достоинством склонил голову вислоусый. — Я не буду хвалиться тем, что умею в полном вооружении прыгать выше человеческого роста. Я не умею, как некоторые берсерки, бегать по бортам драккара, играя сразу тремя мечами, на полном ходу, при сильном волнении моря. Хотя кое-что я умею. Я умею перебегать с драккара на драккар по одному веслу. Я умею во время битвы стоять и на носу и на корме драккара. И ещё умею сочинять висы.

   — Возьми его, конунг Рюрик, — сказал Олаф. — Он говорит, что жил в Миклагарде и всё там знает.

   — Он умеет говорить с греками на их языке, — добавил Рагнар. — Такой человек нам будет полезен.

   — А в родное ущелье тебя не тянет? — задумчиво спросил Рюрик. — Под крышу родного дома не захочешь попасть в скором времени?

   — Да какой же мужчина променяет дальнее странствие на боевом корабле — на вонючий каменный мешок? Послушай вису:

   — Что ж, языком болтать ты горазд, а вот поглядим, каков ты будешь в деле!.. Выдайте ему меч, лук и стрелы. Олаф, дай ему весло и сундук. Покажи свободное место у борта. Отходим!.. — скомандовал Рюрик, и варяги кинулись к драккарам.

Ласковое южное солнце согрело воинов конунга Рюрика, они заметно приободрились, но особенно повеселели, когда удалось благополучно миновать опасные днепровские пороги.

Когда суда вышли в лиман, боги снова проявили свою благосклонность — подул попутный ветер, на мачты драккаров живо взметнулись полосатые паруса, и корабли понеслись к Миклагарду, словно сильные чёрные птицы, а гребцы могли дать себе передышку.

Рюрик с удовольствием подставлял лицо тёплому ветру, сидя у кормила.

Угрюмый берсерк Олаф отдыхал поблизости, готовясь в любую минуту сменить конунга Рюрика.

   — Эгей, Олаф!.. Люди говорят, что ты большой охотник до женщин? — спросил вислоусый Бьёрн, устраиваясь у борта поудобнее.

Внимание воинов этот балагур привлекал с ходу, и на этот раз головы благодарных слушателей повернулись на голос скальда.

Олаф по природе своей был тугодумом, воодушевлялся и обретал резвость движений только в бою, а теперь он слегка оторопел от нахального вопроса, в котором подозревал скрытый подвох.

   — Что же ты молчишь, Олаф? — вполне дружелюбно продолжал Бьёрн. — Разве ты никогда не заглядывал к молодым вдовушкам?

   — Тебе какое дело? — рассердился Олаф. — Чего ты ко мне привязался? У тебя дела нет? Я тебе найду работу.

   — Просто я хотел предостеречь тебя от ошибок.

   — От каких ошибок?

   — От печальных, друг мой Олаф!.. И — увы! — непоправимых!.. Ты мужчина видный, на тебя многие женщины поглядывают, да и сам ты знаешь толк в них...

От неприкрытой лести Олаф растерялся ещё больше, поглядел на конунга, однако даже конунг в такой ситуации не мог ему помочь.

   — Ты, Олаф, вероятно, слышал про то, что в Миклагарде есть такие дома, в которых всякие непотребные женщины танцуют в чём мать родила?..

   — Все слышали, — пожал плечами Олаф.

   — В Миклагарде почитай в каждом закоулке хоть один бардак, да отыщется... А поблизости от Золотого Рога их и вовсе не счесть... Иной раз идёшь, думаешь — гостиница. Ан нет — бардак! И не хозяйка гостиницы постояльцев завлекает к себе, а гетера. Запоминай, Олаф, женщины такого рода прозываются в Миклагарде — гетеры.

   — Мне-то зачем знать?

   — Чтобы не оплошать.

   — Я никогда не унижусь до того, чтобы сходиться с невольницами! — с отвращением произнёс Олаф, и его обветренное лицо ещё больше побагровело.

   — А с чего ты взял, что гетеры — рабыни? Это самые свободные женщины во всём Миклагарде!

   — Ты же говорил, что они голыми танцуют! Ты солгал?

   — Я никогда не лгу!

   — Какая же свободная женщина согласится плясать без всякой одежды? — недоверчиво спросил Олаф.

   — Я тебе обещаю, что в первый же свободный вечер я поведу тебя в один бардак, и там ты сам спросишь у гетеры, кто её надоумил танцевать нагишом. Ты заплатишь ей несколько серебряных монет и будешь до утра задавать ей вопросы.

   — Ну да? — глуповато ухмыльнулся Олаф.

   — Точно! Только без меня ходить в такие дома я бы тебе не посоветовал.

   — Почему?

   — Миклагард такой опасный город... И особенно следует остерегаться хлебопёков.

   — А эти при чём? — удивился Олаф.

   — Самые опасные люди! В каждой пекарне есть глубокий подпол, в котором помещается мельница... И не такая мельница, как у нас — сидит себе молодка, жерновки покручивает да песенки напевает... В Миклагарде пекарни большие, муки нужно много, потому-то и мельницы большие, а жернова у них... Для тех жерновов и работники требуются крепкие да выносливые, вроде тебя, Олаф, — похлопывая тугодума по крепкой шее, сказал Бьёрн.

   — Большие жернова должна крутить лошадь, — мрачно заметил Олаф.

   — Легко сказать! Лошади в Миклагарде недёшевы. Каждая коняга стоит двух рабов. Пекари не настолько богаты, чтобы и одного раба в хозяйстве держать. А зерно молоть надо? Надо... Вот и смекай.

   — Чего смекать?

   — Как ты думаешь, хочется самому пекарю впрягаться в ярмо и жернова вертеть?

   — Думаю, что не хочется.

   — Правильно думаешь! А зерно молоть надо. Что пекарю делать?