Солдат

Мы продвигались на север с полумиллионной армией!* Китайцы, лихорадочно подбрасывавшие подкрепления споим отходящим на север войскам, к моменту переми-. рия превосходили наши по численности, по-видимому, на . три четверти миллиона. Зная, как высок боевой дух кашей армии, я был твердо убежден, что мы могли бы гнать китайцев и дальше на север, вплоть до перешейка полуострова. Вместо этого мы остановились на самой, как считаю, выгодной линии фронта, линии, которую, я уверен, армия Корейской республики 29 сможет теперь удержать самостоятельно.

Однако ненастным вечером 11 апреля 1951 года мне и в голову не приходила мысль о возможности перемирия и мирных переговоров. В это время я вместе с министром армии Фрэнком Пэйсом, совершавшим инспекционную поездку, был в передовых частях. Шел снег. Один журналист — имени его я не помню, но его лицо еще живо u в моей памяти — подошел ко мне и протянул руку.

— Ну, генерал,— сказал он,— полагаю, вас можно

поздравить.

— С чем?

Теперь настала его очередь удивляться, г

— Вы хотите сказать, что ничего не знаете? — спросил он.

— Чего не знаю? О чем вы говорите?

Журналист не ответил, а молча повернулся и отошел. Я взглянул на Пэйса, но тот не подал вида, что слышал наш разговор. Поздно ночью па своем КП я получил срочную телеграмму. В ней сообщалось, что президент Трумэн освободил генерала Макартура от командования и назначил меня на его место. В течение нескольких часов и был главнокомандующим, даже<не подозревая об этом.

<

•%

ГЛАВА 27

%.

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ВООРУЖЁННЫМИ

СИЛАМИ ОНИ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

Покидая 8-ю армию, чтобы приступить к споим новым обязанностям в Токио, я испытывал чувство гордости за ее замечательных солдат, которые на грани поражения Сумели превратить эту армию в одну из самых стойких, опытных, боеспособных и храбрых в мире.

26 декабря 1951 года, по случаю своего вступления в должность главнокомандующего, я обратился к войскам с кратким посланием.

Суровые испытания выпали на их долю вскоре после моего нового назначения, и 8-я армия стойко перенесла их. Командиры всех степеней —от взводных до корпус ных — с честью выполнили свой долг. И бог vie оставил 8-ю армию, когда она под командованием генерала Ван-Флита сражалась так же храбро, как и под моим командованием.

Моя новая должность была чрезвычайно ответственной. Как командующий 8-й армией я отвечал лишь за успешные действия войск союзников в Корейской войне. А теперь, став главнокомандующим союзными войсками ООН. я нес ответственность за один из величайших ба стонов свободного мира. Мне нужно было охватить колоссальный театр военных действий, раскинувшийся громадной дугой от Алеутских островов до Формозы.

Являясь командующим 8-й армией, я должен был руководить передвижением боевых соединений по мере изменения ритма боя. О потенциальной угрозе со стороны Советского Союза тогда думали люди, занимавшие более

высокие посты, чем я. Была вероятность, что Россия нападет на Японию через северную часть острова Хоккайдо, лежавшего в радиусе действия авиации русских. Здесь сопротивление им могла оказать только 45-я американская дивизия. Па юге Хонсю стояла наготове 40-я дивизия, но на всей равнине Капто американских войск не было.

Считали также возможным, что русские, решив начать войну, могут сбросить атомную бомбу на корейские порты Пусан и Инчхон, через которые нашим войскам доставлялось пять шестых всех грузов.

Решение всех этих вопросов, в том числе и щекотливого вопроса о Формозе, откуда войска Чан Кай-ши угрожающе смотрели на красный Китай, предоставлялось раньше генералу Макартуру, а теперь ответственность за них перешла ко мне.

В полдень 12 апреля я вылетел в Токио для предварительного обсуждения всех вопросов с генералом Макар-туром. Прямо с Канадского аэродрома я направился к нему в штаб. Макартур немедленно и чрезвычайно учтиво принял меня. Я испытывал естественное человеческое любопытство и хотел посмотреть, как на генерала подействовало неожиданное отстранение от высокого поста. Он был такой же, как всегда,— спокойный, сдержанный, дружелюбный, готовый помочь человеку, который Должен сменить его. Правда, он несколько раз упомянул, что сменили его очень неожиданно, по в его тоне я не почувствовал ни горечи, ни озлобления. Выдержка этого выдающегося человека, так спокойно принявшего столь ошеломляющий удар, поразила меня.

Вопрос о том, чье мнение об этой войне было правильным, а кто ошибался, несомненно, будет предметом горячих дебатов до тех пор, пока будет вестись летопись истории. Я уже высказал свою точку зрения по основному спорному вопросу — о целесообразности преследования китайцев до р. Ялуцзяп. Я солдат и потому не подвергаю сомнению право президента как верховного главнокомандующего сместить любого офицера, с чьим мнением он не согласен, хотя искренне считаю, что отставку Макартура можно было осуществить с большим тактом/

За несколько часов мы с генералом Макартуром обсудили все вопросы, связанные с кругом моих новых обязанностей. После этой встречи я отправился обратно в

Корею, чтобы покончить там со своими делами и передать командование. Мы летели туда ночью на самолете типа «Коястиллейшек», принадлежавшему министру армии Пейсу. Это была машина с гораздо большей скоростью и удобствами, чем мой видавший виды В-17. Во время полета я по привычке занимался своими бумагами. Вскоре после полуночи внизу показались посадочные огни. Перед вылетом я приказал доставить меня на аэродром К-2 — главный аэродром около Тэгу. Уставший и полусонный, я был очень рад возвращению домой после долгого и трудного дня. Застегнув привязные ремни, я откинулся на спинку кресла и стал мечтать об удобной постели. Вскоре я с удовлетворением почувствовал, что мы коснулись земли, как вдруг самолет резко накренился и внутри все затрещало. Завизжали колеса, и по крыльям самолета, словно пистолетные выстрелы, застучал гравий.

Командир экипажа вышел из кабины с каким-то растерянным выражением лица.

— Вам нужен К-37, генерал? — спросил он.

-- Нет,— ответил я,— мне нужен К-2.

Нс знаю, что случилось,— сказал он, показав головой,— но это К-37.

А случилось вот что. Пилот установил связь с оперативным дежурным па К-2 и получил разрешение на посадку. До этого он ни разу не был на аэродроме К-2 и,, увидев в темноте К-37, принял его за К-2. Аэродром К-37 представлял собой посадочную полосу для легких самолетов, которую только недавно удлинили для приема двухмоторных С-47 и которая нс предназначалась для посадки больших четырехмоторных машин. Этот аэродром находился в той же долине, что и К-2, но километрах в восьми от него, около склонов большой горы. Даже для С-47 посадка на нем была сопряжена с риском. Позже пилот рассказывал, что он не видел этой горы и даже не знал о ее существовании. Теперь я был вынужден темной ночью трястись в Тэгу на виллисе и сообщить Пейсу, чго его чудесный «Констеллейшен» оказался в ловушке на крошечном аэродроме. «Констеллейшен» вскоре благополучно взлетел, но я уверен, что его пилот надолго стал предметом шуток.

Прошло всего двое суток после моего назначения главнокомандующим, а из Вашингтона уже прибил Джон Фостер Даллес. Он прилетел —да он и не скрывал

этого — взглянуть на меня и лично убедиться, что горя-. чий боевой солдат не окажется слоном в посудной лавке. Даллес был автором мирного договора с Японией, и в то время уже шла подготовка к его подписанию.