Солдат

Но судьбы высшей стратегии неисповедимы, как неисповедимы пути господни. Верховный главнокомандующий решил остановить наступление на «линии Зигфрида» и перебросить часть сил на север. И вот, чувствуя себя, словно свора гончих собак, которых отогнали в тот момент, когда они уже готовы были растерзать медведя, корпус двинулся на север и был включен в состав 9-й армии генерала Симпсона. Вместе с 7-м корпусом мы должны были захватить Рурские плотины. Это было второе наступление союзников с целью захвата громадных водохранилищ, представлявших смертельную угрозу для наших войск. Если бы немцы спустили из них воду, это могло бы окончиться катастрофой для наших войск, наступавших вдоль р. Рур. Как известно, поздней осенью 1944 года мы в первый раз атаковали громадную плотину Шмидта — одно из самых крупных бетонных сооружений. Захватить плотину Шмидта должна была 28-я пехотная дивизия, и это доблестное соединение с честью выполнило поставленную перед ним задачу. А затем дивизия совершила ошибку, которую могут допустить и самые закаленные войска. Когда наступление закончилось и немцы были отброшены, в дивизии ослабили охранение, забыли

о разведке, не позаботились об обороне своих позиций.

И когда немцы крупными силами стремительно контратаковали, 28-я дивизия была застигнута врасплох, понесла тяжелые потери и была выбита со своих позиций. Потерянную тогда территорию нам не удалось вернуть.

Как только корпус прибыл на отведенный ему участок фронта, я сам отправился на рекогносцировку покрытых густым лесом долин, где была разгромлена 28-я дивизия. Это было военное кладбище, безлюдная пустыня, населенная призраками. Мы нашли здесь остатки вооружения 28-й дивизии. Танки и грузовики были брошены на такой обрывистой, неровной местности, что их, видимо, и не следовало там использовать. С первыми теплыми весенними днями зимние снега стали таять, и из-под снега начали появляться тела убитых солдат 28-й дивизии. Раскинутые в самых разнообразных позах, они лежали в одиночку и целыми группами — так, как упали несколько месяцев назад.

Помшо, когда я ехал обратно через это кладбище непогребенных мертвецов, один из моих наиболее опытных командиров посоветовал мне в предстоящем наступлении ни в коем случае нс направлять через этот район новые части, только что приданные корпусу. Здесь должны наступать бывалые солдаты, которые не раз встречали смерть на поле боя и не отпрянут назад, увидев это мрачное зрелище. По его мнению, новички были бы потрясены видом такого множества погибших американских солдат. В первом бою не следовало подвергать их сильному испытанию.

Однако мне не пришлось воспользоваться этим разумным предложением. Сильные весенние дожди переполнили водой реки, и половодье, сопряженное с угрозой взрыва немцами плотины, заставило отсрочить наступление 9-й армии. Приказом верховного командования корпус был выведен с этого участка фройта и направлен в провинцию Шампань для оказания помощи 2-й английской армии в ее переправе через Рейн у Везеля.

Это была операция небольшого масштаба, несложная,, требовавшая правильной организации взаимодействия войск. Корпус должен был действовать в составе двух воздушнодесантных дивизий —6-й английской под командованием генерала Болса и 17-й американской под командованием моего старого друга Бада Манли, который нс-пытал меня как парашютиста в первом моем прыжке два года назад в Форт-Бениинге.

В 10 часов утра 24 марта мы сбросили эти дивизии прямо на огневые позиции немецкой артиллерии, прикрывавшей переправы. Попав под прицельный огонь немецких орудий, дивизии оказались в весьма неприятном положении.

Солнце уже взошло, но в лесах и низинах еще стоял туман. Волна за волной в полной тишине проносились над самой землей самолеты. На это время 2-я английская армия прекратила огонь из всех орудий, чтобы случайно не попасть в свои самолеты. Молчала и артиллерия противника.

Но за Рейном немецкие зенитные орудия открыли бешеный огонь, и мы понесли значительные потери. Особенно пострадал 513-й парашютный полк, которым командовал полковник Коутс. Тогда нам еще не хватало старых рабочих лошадок —самолетов С-47, которыми мы обычно пользовались для выброски парашютистов. 513-й полк, поддерживающие его саперы и парашютная артиллерия летели на 72 самолетах С-46, приспособленных для доставки больших грузов. Из этих 72 самолетов 22 мы потеряли от зенитного огня, причем 14 из них загорелось в воздухе после первого же попадания.

Это был единственный случай, когда мы потеряли так много самолетов. С божьей помощью большая часть парашютистов успела выпрыгнуть, так как в каждом самолете имелся звонок, который подавал сигналы для оставления самолета. Они как попало выбрасывались из двери и, насколько мне известно, ни один парашютист нс упал вниз вместе с горящим самолетом. Все же многие отважные парашютисты погибли, так как, оставаясь в го-рящих машинах до тех пор, пока не выпрыгнут все их товарищи, сами они не успели спастись.

После этой трагедии я отдал приказ ни при каких обстоятельствах-больше не использовать самолеты С-46 для выброски парашютистов. Эта машина становилась огненной ловушкой, если снарядом пробивало бензобак. Горючее стекало на фюзеляж, и всю машину охватывало пламенем.

Предметы снабжения доставлялись вслед за парашютиста ми. Для этого использовались большие четырехмоторные самолеты В-24 «Либерсйтор». Но и они понесли большие потери. Хотя они шли очень низко и зенитные орудия не могли вести прицельный огонь, зато солдаты

буквально изрешетили их, стреляя из винтовок и автоматов. Поэтому мы больше не пытались использовать и В-24. По существу форсирование Рейна было последней крупной воздушнодесангной операцией второй мировой войны. Мы многому научились в этой операции, но опыт обошелся нам дорого.

Я переправился через Рейн на английском «Аллигаторе» — гусеничной машине-амфибии, вооруженной пулеметом. Приближаясь к противоположному берегу, мы стреляли из пулемета по каждой копне сена или заросли кустов, за которыми могли скрываться немцы. Было ли что-нибудь за ними, мы, конечно, не знали. По-видимому, там все же никто не скрывался, так как мы не вызвали ответного огня.

Как обычно, со мной была личная охрана из трех солдат и адъютанта. Простившись, с нашими английскими друзьями, мы через густой лее Дирфортерсвальд отправились на поиски Бада Майли и его частей. Едва мы успели войта в лес, .как я увидел за поворотом тропинки, метрах в пятнадцати впереди себя, немецкого солдата, голова и плечи которого высовывались из окопа. Похолодев, я остановился как вкопанный и с изумлением рассматривал его, а немец пристально смотрел на1 меня. И вдруг я понял, что его открытые глаза ничего не видели. Он был мертв. Почему голова его не падала на грудь — нс понимаю, но это было именно так.

Тяжело дыша после этой неожиданной встречи, мы двинулись дальше. В глубине леса послышался шум, а затем тяжелый топот. Я махнул рукой, и мы спрятались.. Выглянув из кустов, я увидел одно из самых странных зрелиш, которое когда-либо наблюдал на войне. По узкой тропинке тяжело ступала большая крестьянская лошадь. На ней восседал американский парашютист. На голове у него красовалась высокая шелковая шляпа, винтовка висела за спиной, а лицо сияло самым безоблачным счастьем. Я вышел из укрытия. Увидев две звезды на моих плечах, солдат чуть не. свалился с лошади. Он не знал, то ли отдавать честь, приложив руку к этой шляпе, то ли соскочить и взять на. караул, то ли, черт возьми,* сделать еще что-нибудь! С минуту он ерзал на спине-лошади, но затем, увидев, что я буквально умираю со смеху, уселся плотнее. Улыбаясь, он рассказал мне, что нашел эту лошадь в сарае, а шляпу — в фермерском доме.

Этот случай показателен для американского солдата. Я уверен, что солдат любой другой армии не выкинул бы такого фокуса. Немецкий солдат, например, не сделал бы этого хотя бы потому, что ему грозил бы расстрел за неуважение к военной форме своей родины. Но этот человек был типичный американский парашютист, сильный и смелый, готовый сокрушить все вокруг себя. Будь я немцем, при встрече с этим солдатом мне было бы не до смеху. Парашютист'в шелковой шляпе мигом соскочил бы с лошади со сверкающим карабином в руках.