Солдат

Мы продвигались до тех пор, пока не достигли командного пункта командира 101-й дивизии генерала Макса Тэйлора. Я послал за виллисом и проехал еще километра три, пока не нашел генерала Гейвина и его $2-к> дивизию. Пока обе дивизии были вполне боеспособны, но до подхода наземных частей им еще предстояли тяже-тые бои.

Я чувствовал тогда и теперь думаю точно так же, гго наземные войска в этой операции действовали непростительно вяло. Если бы высшее руководство действо-зало более энергично, оно бы выдвинуло вперед броне-ганковые части. Из-за отсутствия же такого руководства 1-я английская воздушнодесаитная дивизия, сброшенная за Рейном, была почти полностью уничтожена. Ее сопро-гивление под Арнемом было не только памятником ант-тинекой доблести, по и свидетельством человеческой слабости, неспособности нанести удар решительно и смело. Основные цели операции достигнуты не были. Отрезать главные силы немцев в Голландии не удалось, и их фронт стабилизировался.

82-я и 101-я воздушнодесантные дивизии оставались за передовых позициях до конца ноября, когда они были этведены с фронта и вернулись под мое командование. В бою они_находились 58 дней и потеряли 658 человек убитыми, 1796 ранеными и 80 пропавшими без вести. Для отдыха и пополнения они были переброшены во Францию — в район Шампани, Мурмелон-ле-Грана, Еюипа и Реймса.

В то время мой штаб был разделен. Передовой командный пункт находился во Франции при 82-й и 101-й тивизиях, а главный командный пункт—в Англии, где троходила боевую подготовку 17-я воздушнодесантная цивизия. И вот 18 декабря в два часа ночи в своем штабе в Мидленде я получил сообщение по телефону из Франция о том, что немцы большими силами прорвались з Арденнах. Началось сражение за так называемый ^Арденнский выступ».

ГЛАВА Ю

ТАНКИ В* АРДЕННАХ

Это сообщение было получено с командного пункта 1-й армии генерала Ходжеса. В нем говорилось лишь с том, что генерал Эйзенхауэр вывел 18-й корпус из резерва н что 82-я и !01-я дивизии должны с максимальной быстротой следовать в район Бастони, Там они получат дальнейшие указания.

Получив это известие, я собрал офицеров транспортно-десантной авиационной группы и приказал им приготовить все самолеты С-47. Ранним утром на 55 транспортных самолетах мы вылетели во Францию. Со мной следовала и та часть моего штаба, которая до сих пор оставалась в Англии,— я хотел, чтобы теперь весь штаб находился в районе расположения моих войск. Мы уже давно пристально наблюдали за ходом событий, и я понимал, что это не просто вспышка военных действий или демонстрация. Это было что-то покрупнее. 17-ю воздушнодесантную дивизию Бада Майли я оставил в Англии с приказом как можно скорее следовать за нами.

Мы действовали быстро, и нам повезло. Когда взлетели наши самолеты, с Ла-Манша начал надвигаться густой туман. За последующие двое суток ни. один самолет не смог подняться с английских аэродромов. В этом тумане мы летели через Францию к Реймсу. К счастью, самолет вел замечательный летчик, мой личный пилот полковник Дж. Браун. Каким-то чудом, или благодаря ше' стому чувству, или еще чему-то, он сумел точно выйти к Реймсу, хотя у нас не было ни связи с землей, ни радионаведения. Город лежал внизу, под покровом низких облаков, и когда мы пробились сквозь них, я увидел в окно быстро промелькнувший шпиль церкви. Самолет шел значительно ниже его верхушки.

Мы приземлились на заброшенном поле, и я немедленно направился на автомашине на свой передовой командный пункт. Офицеры были в замешательстве главным образом, я думаю, из-за потока срочных бумаг от вышестоящих штабов, которые настаивали на скорейшей переброске двух американских воздушкодесантных дивизий к бреши, пробитой немцами в линии нашего фронта. Едва я вошел в помещение командного пункта, мой начальник штаба Д. Итон передал мне телефонную трубку. На проводе был начальник штаба 1-й армии генерал Кин. Он передал устные указания генерала Ходжеса, который предложил мне сделать все возможное, чтобы быстро ввести мои дивизии в бой.

Во исполнение этих указаний я отдал несколько распоряжений. Однако мысли мои занимал один вопрос. Во всей этой суматохе, поднятой вокруг немецкого наступления и наших оборонительных мероприятий, самой необходимой, на мой взгляд, была подготовка плана нанесения сильного контрудара к тому моменту, когда прорыв немцев будет ликвидирован. В то тяжелое время едва ли кто-нибудь думал о наступлении. Однако мои соображения были просты: если человек неожиданным ударом сбивает вас с ног, вы должны немедленно вскочить и перейти в контрнаступление — иначе вы побеждены.

Как только мок приказы были разосланы, я отправился в районы расположения IQl-й и 82-й дивизий. 82-я дивизия уже выступила, а последние подразделения 101-й дивизии покидали свой район. Выждав, когда отправился последний батальон, я выехал сам. Поездка была не из приятных. Нам удалось добыть несколько древних крытых грузовиков военного образца. Сквозь моросящий холодный дождь и густой туман, плотный, как дым, ничего не было видно. В любую минуту мы могли наткнуться на немецкий патруль.

Впрочем, нам угрожала еще большая опасность, чем встреча с немцами,— опасность самим наскочить на тяжелые грузовики дивизии, двигавшиеся по той же дороге. Обычно я чувствую' себя в машине довольно спокойно, но после того как мы несколько раз чуть не врезались в то и дело останавливавшиеся грузовики, мне стало немного не по себе.

— Что с тобой, сынок? — спросил я водителя.—Ты плохо водишь?

— Да, генерал, неважно,—ответил он.

Поменявшись с ним местом, я сам сел за руль, и мы поползли дальше сквозь туман и дождь.

К сумеркам мы добрались до командного пункта командира 8-го корпуса генерала Мидлтона. Обстановка в его шгабе была еще мрачнее, чем туман на улице. Но в этом ни в коем случае нельзя винить генерала Мидлтона — прекрасного солдата, отлично показавшего себя в двух войнах. Во время войны тревожнее всего полное отсутствие сведений об обстановке. Генерал Мидлтон знал, что часть его подразделений смята и что немцы пробили на его участке фронта большую брешь. Но так как связь штаба с передовыми частями была почти полностью прервана, генерал понятия не имел, где находятся его войска, где немецкие и откуда надо ждать нового удара.

Разговор с Мидлтоном мы закончили глубокой ночью. Поскольку в лесу были немцы, я решил, что до рассвета не имеет смысла продвигаться вперед. Развернув на полу затемненного командного пункта свой спальный мешок, я забрался в него и заснул. Проснулся я задолго до рассвета и, проходя через темный коридор умываться, наткнулся на группу людей. Впервые за всю войну я услышал разговора подобного которому мне еще не доводилось слышать. Кто-то произнес с тревогой в голосе:

— Черт возьми, пора выбираться отсюда!

— Не выйдет,— ответил другой*-* ведь они окружили нас.

Испуганный, возбужденный тон этих голосов поразил меня сильнее самих слов. Я был настроен иначе: парашютисты привыкли сражаться в окружении. Спокойно почистив зубы и побрившись, я почувствовал уверенность, что мы преодолеем любые опасности, какие бы ни принес этот холодный серый день.

Я собрал свою небольшую группу, и вскоре мы выехали, продвигаясь вслепую все на тех же проклятых грузовиках.

Когда мы уже отправлялись, я получил приказание перебросить 101-ю дивизию к Бастони. 82-я дивизия должна была продолжать движение к Вербомону. Я передал это распоряжение генералу Тони Мак-Одиффу, который временно командовал 101-й дивизией, так как генерал Тэйлор по моему указанию выехал в США для переговоров с генералом Маршаллом по ряду вопросов, касавшихся воздушнодесантных войск.

Читая приказание, я испытывал горькое сожаление. По-видимому, то же самое чувствовал и Тони. Ведь 82-я и 101-я дивизии уже давно сроднились: плечом к плечу сражались они в Нормандии, великолепно знали и глубоко уважали друг друга. Теперь они должны были расстаться: 101-я дивизия примет участие в славных боях за Бастонь, 82-я — в боях менее известных, но столь же ожесточенных.