Страница 106 из 125
— Это болезненный бред! — заявила Лавиния.
Мистер Майкельсон согласился с этой оценкой, но сказал, что бумагам дан официальный ход. А следствие, затеянное столь высокопоставленным чиновником, не может так просто уйти в песок.
— Тем более, что губернатор, кажется, лично заинтересован в его исходе, — добавил судейский.
— Я хорошо знакома с губернатором Ямайки, я имею в виду сэра Фаренгейта. Он бы никогда не опустился до столь идиотских домыслов.
— Да, я тоже слышал, что сэр Фаренгейт порядочный человек.
— Хотя и мой злейший враг. А это ничтожество… — она даже не нашла слов, чтобы определить свое отношение к личности мистера Фортескью.
Майкельсон дипломатично промолчал.
— Мне все понятно, — сказала Лавиния. — Он всегда ненавидел отца и соответственно меня. И пролез в губернаторы затем, чтобы наложить руку на наши богатства.
Майкельсон кивнул, показывая, что он тоже так считает.
— Но напрасно этот негодяй думает, что ему так просто удастся расправиться с Биверстоками. Даже его более мудрый предшественник понимал сложность этой задачи.
— Правильно, миледи, даже в случае установления вашей вины отчуждение имущества примет формы многолетнего процесса. Да и то — отчуждение большей частью произойдет в казну, а не в карман мистера Фортескью.
— Тем более, что вины никакой нет. Чтобы я сговорилась с испанцами?! — Она так ударила веером по краю стола, что одна из пластинок лопнула.
— Но, тем не менее, — вкрадчиво продолжал мистер Майкельсон, — некие бумаги уже лежат в канцелярии нашего прокурора.
— И?
— И завтра он захочет встретиться с вами.
— Я не поеду.
— Правильно, потому что в письме может содержаться приказ о вашем аресте.
Лавиния поиграла дребезжащим сломанным веером и отбросила его.
— Разумнее всего нам немедленно отплыть, — осторожно вставил Троглио.
— Н-да, — кивнула Лавиния, — до которого часа работает ваш банк?
Гость с берега расплылся в улыбке.
— Я, собственно, по этому делу и приехал.
— Ну-ну?
— Банк уже закрылся, появляться же завтра в городе, как я уже упоминал, вам не следует.
— Как же я сниму деньги? — сузив глаза по своему обыкновению и внимательно рассматривая толстяка, спросила Лавиния.
— Я помогу вам.
— Каким образом?
— Вы сейчас дадите мне вексельное письмо на сто тысяч песо, а я сегодня ночью доставлю вам шестьдесят тысяч на борт «Агасфера».
Это было одновременно и наглое предложение, и выгодное. Троглио промолчал, стараясь предугадать, какой будет реакция его вспыльчивой хозяйки. Вообще-то наглых предложений она не любила. Но на этот раз проявила гибкость.
— Ваша услужливость, мистер Майкельсон, будет мне стоить недешево.
Судейский низко поклонился.
— Но, насколько я могу судить, другого выхода нет.
Майкельсон поклонился еще ниже.
— Троглио, принеси вексельную бумагу.
Гость же достал из кармана своего камзола сложенный вдвое лист.
— Зачем терять время?
— Вы ехали сюда, будучи уверенным, что я приму ваше предложение?
— Я ехал сюда, будучи уверен в том, что вы умный человек, мисс.
— А если никакого письма в прокуратуре нет и вы меня надули? — спросила Лавиния, беря в руки перо. — Или вы, допустим, взяв сейчас это обязательство, исчезнете, и я не получу вообще никаких денег?
— Неужели вы думаете, что я посмел бы шутить с Лавинией Биверсток, — сказал он очень серьезным голосом, и красавице это понравилось.
Майкельсон не обманул, и, приняв на борт ящики с деньгами, «Агасфер» отплыл.
Капитан Фокс и Троглио зашли к своей хозяйке, чтобы узнать, куда прокладывать курс.
— На Санта-Каталану.
— Что?! — воскликнули оба. — Может быть, лучше прямо в ад? — добавил капитан.
— Судя по последним событиям, выиграть мы можем, только находясь у самого жерла вулкана. Но никто ведь не заставляет нас прыгать туда.
Удовлетворившись этим несколько аллегорическим ответом, капитан и управляющий отправились выполнять каждый свои обязанности.
Глава 19
Осада
Через две недели плавания, прошедшего без заметных происшествий и неприятностей (если не считать, что двигаться приходилось большей частью в бейдевинде), флотилия из четырех кораблей и пяти транспортных шлюпов появилась в виду берегов Санта-Каталаны. Эскадра, призванная охранять эти берега, состояла из двух галеонов и нескольких судов помельче. Дон Мануэль решил даже не пробовать сопротивляться корсарской эскадре в открытом море. Он велел снять пушки с обоих галеонов и укрепить ими батареи внешнего форта, а сами суда затопить у входа в бухту.
Завидев лес торчащих из воды мачт, сэр Фаренгейт помрачнел: втайне он надеялся на неопытность своего юного противника — теперь с этими надеждами приходилось прощаться. И даже признать, что с моря город Санта-Каталана полностью неприступен.
По своей форме остров напоминал тень, отбрасываемую графином. Причем испанская крепость находилась в том месте, где должна быть пробка, и чтобы взять ее, надобно было атаковать, продвигаясь по «горлышку», — лесистому перешейку шириною менее мили. Мрачно покуривая, капитан Фаренгейт отдал приказ о высадке. Пришлось повозиться с поисками удобной для этого бухты. Разумеется, никаких лоцманов найти не удалось, и поэтому один из шлюпов сел на камни посреди тихого, очень уютного на вид заливчика.
Тем не менее к концу дня на берегу было больше тысячи человек и около шестидесяти пушек. Высадку приходилось производить с соблюдением всех мер предосторожности. Испанцы, хорошо знающие эти места, вполне могли организовать вылазку. По расчетам капитана Фаренгейта, у них в крепости находилось тоже никак не меньше тысячи человек, если учесть экипажи затопленных галеонов.
Ночь была тревожной. Место высадки пришлось оцепить полусотней костров; до полутора сотен человек непрерывно бодрствовали с мушкетами и пистолетами наизготовку. Но испанцы и ночью не попытались что-либо предпринять. Драка в ночных джунглях, видимо, не относилась к числу любимых ими развлечений.
В течение следующего дня корсарская армия, продравшись сквозь заросли, вышла к стенам города на достаточно ровный и голый участок «горлышка».
Стены крепости были сложены из местного, чрезвычайно прочного, гранита. Стоило первым корсарским треуголкам показаться из сельвы, как высокий каменный борт окутался клубами порохового дыма, а через секунду прилетела волна грохота. В этом залпе не было никакого смысла — ядра не преодолели и половины расстояния до врага.
— Они приказывают нам лечь в дрейф, Натаниэль, — сказал Хантер.
— Придется выполнить их команду, — ответил капитан.
Целый день строились батареи для установки пушек.
— Да, крепкий орешек, — косились корсары в сторону гранитных вершин.
— Капитан что-нибудь придумает, — подбадривали себя и остальных оптимисты, долбя кирками краснозем.
И они были правы — в том смысле, что надо было что-то придумывать. Обычным порядком эту твердыню было не взять. Для «правильной» осады, широко принятой в это время в европейских войнах, не было ни времени, ни средств. Корсарские батареи были установлены скорее для очистки совести, чем для результативной работы; после того, как они дали два залпа, капитан Фаренгейт приказал прекратить стрельбу, чтобы не деморализовать войска: столь ничтожны были достигнутые их огнем результаты.
Все, что понимал капитан Фаренгейт и его офицеры, прекрасно понимал и дон Мануэль со своими подчиненными. Увидев, что пиратский кошмар не так страшен, как им рисовалось, они воспрянули духом. Бодрость и уверенность в себе у них быстро стали переходить в самоуверенность и шапкозакидательские настроения. Этому очень способствовала артиллерийская дуэль, в которую ввязался Реомюр на своей «Бретани» с батареями внешнего форта. Общеизвестно, что корсарские канониры на голову превосходят всех прочих, а испанских — так и на две головы. Горячий француз решил еще раз это доказать, и когда по нему, совершавшему патрульную девиацию вокруг островной крепости, дали залп две батареи внешнего форта, он повернул в направлении врага и ввязался в драку. В течение получаса ему, благодаря искусству канониров и рулевого, удавалось осыпать ядрами каменного соперника, оставаясь практически неуязвимым. Но так не могло продолжаться бесконечно. Испанское ядро попало в фок-мачту, и она с диким треском переломилась. Вторым ядром был расколот бушприт, а осколками сильно поврежден румпель. Пришлось срочно уносить ноги.