Страница 26 из 106
На другой день Юрий поехал во дворец, подбирая в уме слова, как ему лучше, изысканней приветствовать царицу и дать понять ей, что он не пойдет против ее воли и никогда не будет ставленником ее врагов.
Он был одет в парадный великокняжеский костюм, с чрезвычайно богатой и красивой отделкой. На нем был кафтан, немного ниже колен, малинового цвета, и поверх него синий плащ, с красным подбоем, застегнутый на правом плече. Воротник, рукава, подол были украшены золотом. От шеи до пояса шла золотая обшивка с тремя поперечными золотыми полосами. Сапоги у него были красные, сафьяновые, остроносые. На голове красовалась синяя шапка с красными наушниками и зеленоватым подбоем. Он был настолько наряден и привлекателен лицом, что горожане, торговцы, ремесленники и люди простого сословия толпами заполняли улицы и шумными одобрительными возгласами приветствовали русского гостя.
Подъехав ко дворцу, Юрий сошел с коня и в нерешительности остановился. Томительная и неведомая до той поры грусть овладела им, точно он расставался навек со своей привольной жизнью и обрекал себя на долгие и тяжкие страдания.
Меж тем во дворце уже собралось множество гостей — прекрасных дам, изысканных молодых рыцарей, сановитых князей и эриставов, соперничавших друг с другом в изяществе одежды и галантности обхождения. Среди них находился византийский царевич Алексей Комнен, сын Андроника, вокруг которого собралась большая группа вельмож, оживленно обсуждавшая с ним последние придворные новости. Но как только появился Юрий, все присутствующие обратились к нему, горячо и дружно встретили русского князя, открыто выражая ему свою радость и одобрение. Князь Юрий растерялся от волнения, совсем не ожидая такого приема. Но он тотчас же вспомнил своего отца, Андрея Боголюбского, который никогда, ни при каких обстоятельствах не терял своего княжеского достоинства и спокойствия. Вооружившись хладнокровием, кланяясь налево и направо, Юрий проследовал между гостями в главный зал дворца, где он надеялся увидеть царицу. В зале, украшенном позолоченными колоннами, Юрия встретила Русудан в пышном царском одеянии и сообщила, что она исполнила его просьбу, и царица изъявила согласие почтить своим присутствием пир, устроенный в честь русского князя. Это сообщение ободрило и в то же время еще больше взволновало Юрия. Он передал ей подарок для царицы и не успел оправиться от своего смущения, как появилась высокая фигура патриарха Микеля в сопровождении епископов, Абуласана и преданных военачальников. Он вместо приветствия, как полагалось, благословил князя Юрия и осведомился, доволен ли он своим пребыванием в столице.
— Благоверная отрасль великого русского государя! — произнес он с важностью. — Да будет исполнено мира и веселия твое сердце, ибо тебе предстоит держать скипетр и править обширной страной от края и до края!
Юрий едва поборол свое замешательство при этом неожиданном и лестном обращении к нему патриарха. Он не мог сразу найти слов, наиболее подходящих для такого торжественного случая, но, как видно, никто и не ждал от него никакого ответа.
Разнеслась весть, что прибыла царица, и взоры гостей обратились к выходу. Среди глубокой и напряженной тишины раздалось нежное пение, звуки тимпанов и цимбал; вошла царица Тамара, окруженная свитой. Юрий так же, как и все, смотрел на нее, не отрываясь, с сильным биением сердца, пораженный ее красотой и величием. Золотая ткань покрывала стройный стан царицы; мантия в изумрудах, диадема и порфира составляли ее царское одеяние. Корона из офазского золота была унизана драгоценными каменьями, и весь вид ее, могущественной и державной царицы, казалось, должен был напомнить князю о неосуществимости его помыслов и заранее внушить мысль о неизбежном отказе. Пораженный ее красотой, Юрий на мгновение замер. Весь пышный зал, пленивший его своим великолепием, сразу исчез из его глаз; он не видел никого и ничего кругом, потрясенный, стоял и смотрел на царицу. Если бы князь Юрий не был в таком смятении, лишившем его обычной находчивости и рассудительности, он заметил бы, как в зал вошел вместе с царицей молодой рыцарь и неотступным взглядом следил за ним. Но Юрий стоял, как глухонемой, и очнулся от своего неподвижного состояния в тот момент, когда твердая и властная рука Микеля коснулась его плеча.
Вблизи она показалась ему еще более прекрасной, поражая своей скромностью и величием. Вместе с восторгом он испытывал и невольный страх от взгляда ее больших черных глаз, сверкавших умом и живой наблюдательностью. Юрий забыл все, о чем хотел сказать ей, все слова показались ему пустыми и ничтожными, он боялся даже вымолвить приветствие, которое могло вызвать презрительное отношение к нему царицы. Вероятно, его немое, но искреннее восхищение тронуло и удивило Тамару; слабая, едва уловимая улыбка мелькнула на ее лице и пробудила к жизни застывшего в безмолвном созерцании князя. Он, неожиданно для самого себя, обрел слова и воскликнул:
— О богоподобная царица! — Я раб Ваш. Мне ли, слабому и безгласному, слагать хвалу Вам, когда никто из смертных не сможет достойно восхвалять Вас! Повелите мне исторгнуть свою жизнь и бросить ее, как опаленную солнцем траву, к Вашим ногам! Ибо не подобает жить тому, кто раз увидел Вас и у кого сердце насмерть ранено Вашей красотою!
Он преклонил колено пред нею, выражая в глубочайшей степени свою почтительность и покорность, а все дивились его смелости, с какой он высказал свое признание.
Но еще более сам Юрий дивился собственному душевному состоянию, испытав в одно мгновение столько чувств, сколько не изведал за всю свою бурную и неудачливую жизнь. Чувство любви, до сих пор незнакомое князю, охватило его с неудержимой силой и его не могли ограничить и сдержать ни доводы рассудка, ни внутренние, ни внешние преграды, стоявшие между ним и царицей. В этот момент князь Юрий не подозревал, что никогда при всей своей изобретательности и находчивости он не нашел бы лучшего способа сломить недоверие и гневную досаду царицы, чем этот внезапный порыв, где так просто и непосредственно вылилось его восхищение и преклонение перед нею.
Вероятно, Тамара угадала душевное состояние князя. Вместо того, чтобы отнестись к нему с негодующим презрением, как к неосторожному смельчаку, дерзнувшему искать ее руки и сердца, она снисходительно посмотрела на него, милостиво приветствовала гостя из дальней, но дружественной страны и пожелала ему приятно провести у них время. Князь Юрий от звука ее тихого, мелодичного голоса пришел в еще большее возбуждение.
— О, незаходящее солнце! Пока Ваши лучи светят, нам тепло и хорошо, даруйте нам радость, чтобы мы всегда Вас славили! — воскликнул Юрий вне себя от восторга и низко поклонился ей, как бы свидетельствуя, что передает в ее полное распоряжение свою жизнь и душу.
Неожиданное пылкое объяснение Юрия глубоко запечатлелось в сознании того молодого рыцаря, который сопровождал царицу. Гагели явился на пир с единственной целью увидеть князя, чтобы судить, насколько он серьезен как противник Сослана и как сильно подчинили его себе Микель и Абуласан. Он мгновенно постиг душу князя, поняв, что он занемог неизлечимым недугом — любовью к царице и тем самым делался послушным ставленником вельмож, домогавшихся через него получить власть. Гагели, передавший Сослану весть об отъезде в Палестину, видел все его горе, начиная с мрачного отчаяния, яростного гнева и кончая тихой меланхолией. Постепенно, однако, Сослан увлекся мыслью о высоких подвигах, зажегся жаждой славы и желанием скорей выполнить высокое поручение царицы и вернуться с победой на родину. И в это же время на пути его нечаянно вставал русский князь.
Гагели успел заметить, что Абуласан и некоторые именитые вельможи вели себя как заговорщики, тайно переговаривались между собою и слишком много внимания уделяли византийскому царевичу Алексею Комнену. Поведение их показалось Гагели подозрительным. Он с исключительным вниманием стал наблюдать за всем происходящим на пиру, стараясь постичь, чем заняты их мысли, чтобы предохранить своего друга от всяких роковых случайностей.