Тамара и Давид

— Не нам указывать свою волю царице. Вам известно, что у нее есть избранник сердца, от которого она никогда не отступится.

Абуласан оставил без ответа замечание Русудан, предоставляя действовать в подобных затруднительных случаях патриарху, тем более, что Чиабер выжидательно молчал, не проявляя ни одобрения, ни порицания тому, что происходило на Совете. Но Микель, не задумавшись, ответил:

— Как послушная дщерь церкви царица не может выйти замуж за человека, который запятнал себя тяжким грехом перед церковью. Властью, данной нам свыше, мы не разрешим ее брака.

Чиабер молча отошел, думая про себя, что патриарх был несправедлив и что в отношении царицы он должен был соблюдать известное уважение и почтение и так грубо не посягать на ее свободу.

— Не нам, праху царей, входить во внутреннюю жизнь нашей державной царицы, — промолвил Чиабер, — ибо для нас превыше всего то, что ведет к ее благу, а не измышления и желания подданных, которые иногда накладывают тяжелые бремена, коих и сами понести не смогут.

Возражение Чиабера крайне не понравилось Микелю, который не терпел противоречий, находя свои постановления единственно правильными, разумными и определяющими поведение членов общества.

— Не наша ли великая царица заповедала нам блюсти добродетель и изгонять нечестивых?! — произнес он в запальчивости и в раздражении, — и не нам ли она говорила: «Покажите пример строгости надо мною», а теперь, когда в нашем царстве готово свершиться беззаконие, мы, облеченные силою свыше, должны молчаливо взирать, как строптивые и нечестивые укореняют здесь свое владычество?! С прискорбием мы должны напомнить некоторым заблудшим чадам, что царь Георгий III одержал победу над законным наследником Демной и остался на троне благодаря войску и предательству изменников, а церковь никогда не благословляла попрания прав престолонаследия, освященного древностью и обычаями предков.

Резкое напоминание патриарха о царевиче Демне, память о котором всегда тревожила Чиабера, произвело на министра удручающее впечатление, заставляя раскаиваться в том, что он выступил в защиту царицы и ее любви к царевичу Сослану. Хорошо зная крутой нрав Микеля, Чиабер тотчас же положил в сердце своем никогда больше не вступаться в происходившую распрю при дворе, так как ни тайно, ни явно, по многим соображениям, он не мог сочувствовать воцарению опального царевича, с которым у него были связаны самые мрачные воспоминания в жизни. Слова патриарха Микеля окончательно отрезвили Чиабера и с охлажденным умом, но с приятным и покорным выражением лица он подошел к патриарху под благословение.

— Вы призваны, святой отец, руководить нашими душами, — почтительно промолвил он. — Обличайте нас, когда мы говорим неправду, и наставляйте нас на путь истины и покаяния. Вы действуйте словом, а я буду действовать дозором. Будем совместно поддерживать правые начала и радеть о благосостоянии и величии нашего царства.

Покорная речь Чиабера смягчила гневное сердце патриарха, он благословил его и многозначительно произнес:

— Не подобает тебе, служителю порядка и благочиния, колебаться в мыслях и склоняться на сторону крамольника, которого мы в недалеком будущем изгоним из пределов нашего отечества. Царицу утверди в мыслях, что корона дана ей для царствования, а не для покрытия богохульников.

Русудан не сказала больше ни слова, видя, что всякие возражения бессильны сломить и переубедить патриарха, лишь ожесточат его, что может гибельно отразиться на судьбе Сослана. Она склонила голову под благословение и с покорным видом поцеловала руку патриарха.

— Употреблю все старания, чтобы исполнить Вашу волю, святой отец! Не торопите, ибо душа царицы насыщена печалью, трудно ей поддаться увещаниям.

— Время не терпит отлагательства! — сурово сказал Микель. — Безрассудно тешить себя надеждами, которым никогда не суждено воплотиться в жизнь. Скоро прибудет русский князь, и царица должна встретить его с подобающими почестями.

Чиабер и Русудан молча расстались с патриархом и в глубокой задумчивости вышли из покоев. Когда Абуласан остался наедине с Микелем, между ними произошла беседа, которой они не хотели открывать никому из своих единомышленников во избежание огласки и шума.

— Не говорил я тебе, что Чиабер — хитрый лис, который больше печется о своей выгоде, чем о пользе церкви? — промолвил после некоторого молчания патриарх Микель, — а Русудан — старая лукавая женщина, которая с одинаковым усердием готова служить богу и мамоне, лишь бы не потерять своего места при дворе и находиться при царице. Не особо ретиво являлась она выполнять наше поручение, и не ошибся ли ты, возложив свои упования на нее?

— Не ошибся, святой отец! — твердо возразил Абуласан. — Русудан готова умереть за царицу и пуще всего боится, что царевич Сослан втянет страну в раздоры и волнения и навсегда лишит царицу покоя.

— Хочу я поведать тебе главное и нерушимое, — произнес Микель. — Не страшно нам, если уговоры Русудан ни к чему не приведут, и царица будет отстаивать своего избранника. Крамольник мне сказал в храме: «Кто положит запрет на сердце царицы?» Теперь он увидит, что церковь положит запрет на непокорное сердце, и цареубийца не наследует престола Иверии. Другое нам страшно. Все наши усилия останутся тщетными и бесплодными, если нечестивец будет возле царицы и мы не примем меры к его окончательному устранению.

Абуласан хотел спросить патриарха, какие меры он думает принять для устранения царевича, но Микель, озабоченный своими мыслями, продолжал без всякого стеснения, так как хорошо знал, что Абуласан не только поймет его, но и приведет намеченные им планы в исполнение.

— Следует царице внушить мысль о том, чтобы отправить этого грешника для искупления греха в Палестину. Как известно, Саладин в битве при Тивериаде разбил крестоносцев, захватил крест, на котором был распят наш спаситель. Царица, узнав об этом, хотела предложить султану большую сумму денег и снарядить к нему посольство. Кому лучше, как не ее любимцу, ехать для этого дела к султану и вести с ним переговоры? По своему неукротимому нраву он ни перед чем не остановится, пробьется к самому Саладину и либо выкупит у него крест, либо обретет там погибель.

Абуласан выслушал Микеля с почтительным вниманием, долго обдумывал предложение патриарха и после тщательного взвешивания всех обстоятельств, наконец, ответил:

— Мудрому свойственно предугадывать события. Надлежит всемерно поддерживать мысль Вашу, так как она безболезненно и к общему благу разлучит царицу с ее приверженцем. Но не следует забывать, что наш мятежник отличается неимоверной силой, в храбрости и отваге никто не может с ним сравниться. Если пустить царевича в бой, то безрассудно ждать его поражения, — мы будем лишь содействовать его славе. Надлежит действовать не силой, а хитростью, которая скорее приведет нас к намеченной цели. Как известно, император Исаак не может простить, что у нашей царицы воспитываются Комнены, которые рано или поздно отнимут престол его сына. Он давно ищет случая захватить какого-нибудь важного заложника и через него получить обратно Комненов. Необходимо сделать так, чтобы царица отправила свое посольство через Константинополь. Мы заблаговременно направим туда доверенных лиц, которые известят обо всем императора Исаака". От Исаака он не скоро освободится, а за это время царица выйдет замуж за русского князя и забудет про царевича.

Микель задумался. Он был фанатиком в отношении церковных канонов и упорно боролся с вероотступниками, но в то же время он готов был даровать им прощение, если они искупали свою вину и приносили публичное покаяние. Его прельщала мысль, что Давид Сослан поедет в Палестину и привезет древо креста, так как, по его мнению, таксе опасное и невероятное дело мог совершить только человек, которому ничто не было страшно в жизни и который мог состязаться с самим грозным султаном. Про себя Микель полагал, что таким человеком именно и являлся Сослан. Кроме того, Микель считал приобретение креста великим, хотя и неосуществимым делом, и думал, что тогда иверская церковь возвеличится перед всеми церквами и не будет в зависимости от Византии. Ради этого он готов был примириться с крамольником, тем более, что за время его отсутствия царица сочеталась бы браком с русским князем, и Сослан больше не был бы претендентом на трон Иверии.