Страница 102 из 116
Точно так же не все активные участники работ исследуемого подразделения состояли в ее штате; например, Р. О. Шор изначально избирается «всеми голосами, кроме одного воздержавшегося М. О. Гершензона, в научные сотрудники» ЛС «под руководством М. А. Петровского».[1093] Что не мешает ей вскоре после зачисления на работу стать непременной участницей заседаний ФО и его структурных подразделений, происходящих при участии московских «лингвистов с философским уклоном».[1094] То же самое можно отнести и к Г. О. Винокуру.[1095]
Вероятно, штатная принадлежность того или иного лица к ФО имела куда меньшее значение, нежели «свободное научное объединение работников ГАХН вокруг особой темы» под руководством, «ответственным перед ячейкой по линии чисто научной».[1096]
Поэтому в нашей Хронологии ФО – это не только его сотрудники и сотрудники Академии, выступавшие здесь в порядке взаимодействия между различными подразделениями ГАХН. Это еще и гости «со стороны» – представители других научных учреждений и общественных организаций, либо командированные последними для установления их связи с Академией, либо приглашенные самой ГАХН для доклада об их научных изысканиях, которые по тем или иным причинам Академию интересовали.
Докладам сторонних для ГАХН лиц (В. С. Смышляева, В. М. Жирмунского, В. В. Виноградова, В. Н. Державина, М. А. Волошина и др.) также уделяется внимание в настоящей Хронологии, поскольку они позволяют понять, в каком направлении развивались собственные интересы ФО. Не все из докладчиков впоследствии оказались для Отделения и/или Академии в целом случайными гостями, не оставившими по себе следа. Некоторые из них по прочтении своих докладов пополняют ряды той или иной категории сотрудников ФО или других подразделений Академии (Б. А. Фохт).[1097] Другие, оставаясь в ранге гостей, получают возможность и дальше разрабатывать заявленную тему в рамках других академических ячеек (В. В. Виноградов)[1098] и служат связующими звеньями между ГАХН и различными исследовательскими учреждениями страны (В. В. Виноградов, В. М. Жирмунский).[1099] Третьи впоследствии присутствуют в научной жизни ГАХН своими трудами, которые ее сотрудники анализируют в рамках академических программ. Так, посвященная вопросам художественного перевода теоретическая статья В. Н. Державина[1100] весной 1928 г. была представлена Д. С. Усовым в одноименной комиссии при ЛС ГАХН. Статья стала одной из немногих рассмотренных там теоретических работ по данной проблематике (в основном комиссия рассматривала частные примеры переводческой практики) и способствовала постановке (с планированием соответствующих докладов) вопросов о возможности теории перевода и о том, какой она должна быть. Участвовавшие в ее обсуждении Б. И. Ярхо, Ф. А. Петровский и сам Д. С. Усов размышляли о возможностях использования теории для практических нужд переводчика и о задачах в связи с ними теоретика. Теоретический доклад Б. В. Горнунга «Проблематика перевода», прочитанный в той же комиссии 24 мая 1928 г.,[1101] появился во многом благодаря несогласию автора с позицией В. Н. Державина. Основная мысль, к которой пришел Горнунг и которую он отстаивал в ответном слове оппонентам, заключалась в отрицании «нормативной теории перевода», но не теории вообще.[1102]
V
Сходные вопросы – о применении теорий к конкретному материалу и о поиске для его анализа адекватного языка, – судя по документам ГАХН из РГАЛИ, решались в это время и в других структурах Академии.
Еще в ноябре 1926 г., при обсуждении доклада Н. И. Брунова «О древнерусском архитектурном стиле» в Подсекции теории и Комиссии по изучению архитектуры СПИ, Д. С. Недович выражет сомнение: «Правильно ли, ввиду своеобразия русского искусства, пользоваться терминологией западных стилей?» По его мнению, «можно говорить лишь о заимствовании крупных черт стилей Запада, говоря же о русском искусстве, необходимо выработать новую терминологию». В ответном слове докладчик сообщает, что его выступление «является первой частью большой работы», и обещает изменить терминологию во второй.[1103] Терминологические занятия Н. И. Брунова, связанные, конечно, не только с ГАХН, не проходят бесследно – их многолетним итогом становится оставшийся в рукописи труд «Основные понятия мировой архитектуры» объемом 40 листов.[1104]
Впоследствии применение иноязычной (в первую очередь немецкой) терминологии к национальному искусству рассматривается как кризис искусствоведения тем же Н. И. Бруновым, М. А. Алпатовым и Г. В. Жидковым, которые выступили с инициативой создания специального кабинета по изучению русского искусства при СПИ.[1105] Интересно, что в числе участников работ вновь создаваемого подразделения предполагаются и философы;[1106] среди сотрудников Академии существовало понимание: теоретизирование по вопросам искусства отличает ее от других учреждений искусствоведческого характера. Вероятно, именно этим и объясняется то, почему ГАХН в период ее реорганизации не желала расставаться ни с возможностью теоретизирования, ни с людьми, могущими обеспечить ему должный уровень.[1107]
Однако общение искусствоведов с философами в рамках так называемой «комиссии Габричевского» (уже упоминавшейся нами группы, занятой описанием памятников пространственных искусств) выливается в бурные дебаты по терминологическим вопросам.[1108] Согласовать позиции им не удается вплоть до ликвидации Разряда общего искусствоведения и эстетики и увольнения его сотрудников. В отличие от последних представителям «искусствоведческой части» «комиссии Габричевского» находится место в составе Академии художественных наук и после ее реорганизации.[1109]
VI
Помимо выяснения персонального состава членов и гостей ФО в Хронологии также предпринята попытка выявить учреждения и организации, наиболее активно способствовавшие его пополнению; сведения о членстве в них интересующих нас лиц отражены в ряде примечаний.
Особо отмечены здесь руководимый Г. Г. Шпетом ИНФ АНИИ при ФОН I МГУ[1110] и (в меньшей степени) организованный Г. И. Челпановым при Московском университете еще до революции Психологический институт им. Л. Г. Щукиной,[1111] выходцами из которых были многие сотрудники ФО. В связи с Психологическим институтом в литературе 1920-х гг. (и нашей Хронологии) возникает забытая ныне ВНПА (и ее Организационный комитет под председательством того же Г. И. Челпанова) – поскольку, как отмечал в начале 1920-х В. М. Экземплярский, экспериментальная психология (важная и для ФО, и для ГАХН в целом) «в России культивировалась до последнего времени в тесной связи с педагогикой».[1112]
Внимание в Хронологии уделялось и разработкам, связанным с деятельностью сотрудников ГАХН в иных исследовательских учреждениях. Речь идет в первую очередь об их диссертационных работах, готовившихся, а иногда и защищавшихся в рамках НИИАиИ РАНИОН на темы, совпадавшие по времени с программами ГАХН и ее издательскими планами.[1113]
1093
РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 6. Ед. хр. 4. Л. 89.
1094
Там же. Оп. 14. Ед. хр. 15. Л. 14–15об., 18–18об.; Оп. 14. Ед. хр. 22. Л. 10–10об.
1095
1924, сентябрь, 23.
1096
РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 136об.
1097
1925, апрель, 25 и октябрь, 1, 6.
1098
1928, май, 3.
1099
Оба упомянутых деятеля состояли (в том числе) штатными действительными членами Ленинградского ГИИИ. В. М. Жирмунский был там председателем Отдела словесных искусств, В. В. Виноградов возглавлял Секцию художественной речи [Государственный институт истории искусств. 1912–1927. С. 35, 38].
См. также примечания к: 1925, январь, 20, 1927, февраль, 5.
1100
Державин В. Проблема вiршованого перекладу // Плужанин. 1927. № 9–10. С. 44–51.
1101
РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 6. Ед. хр. 65. Л. 28–28об.; Оп. 10. Ед. хр. 155. Л. 23об., 24.
1102
Там же. Оп. 6. Ед. хр. 65. Л. 27об.
1103
Там же. Оп. 3. Ед. хр. 67. Л. 8об.
1104
Византийский временник. М., 1973. С. 311.
1105
Образование союза (не только творческого, но и дружеского) этих сотрудников СПИ относится, вероятно, к сентябрю 1926 г. – времени проведения Конференции археологов СССР в Керчи. Н. И. Брунов был там секретарем Секции средневековой археологии и 7 сентября выступал с докладом «О некоторых константинопольских и греко-восточных чертах византийских памятников Крыма» (тезисы его доклада см.: Бюллетень № 3 Конференции археологов СССР в Керчи. С. 4). М. В. Алпатов состоял членом секретариата Постоянного президиума пленарных заседаний конференции и 8 сентября представил Секции средневековой археологии доклад «Крым, Малая Азия и Русь в истории средневековой живописи» (тезисы этого доклада см.: Там же. № 4. С. 4–5).
Позднее М. В. Алпатов вспоминал о том времени: «Моим другом… был Герман Васильевич Жидков. Первоначально он показался мне и Николаю Ивановичу [Брунову] бюрократом с портфелем. Молодость часто судит о человеке по внешности. Он был блондином с румянцем во всю щеку, и это было препятствием для того, чтобы оценить его достоинства, и отдаляло его от нас. Мы называли его “слюнявчиком”. Но требовалось, чтобы мы проторчали на скучных заседаниях археологического съезда в Керчи, чтобы сами собой отпали все препятствия к нашему сближению…» (М. В. Алпатов. Жизнь искусствоведа. Страницы воспоминаний. С. 189; Он же. Воспоминания. С. 214).
Все трое в настоящее время причисляются к «московской школе искусствознания», которая «в значительной степени» признается «делом ума, таланта и энергии [А. И.] Некрасова»; Е. А. Некрасова уточняет при этом, что речь идет об учениках Алексея Ивановича «по университету». В 1920–1930-х гг. все трое также считались «прямыми учениками» последнего (см. об этом: М. В. Алпатов. Воспоминания. С. 65, 248; А. А. Сидоров. Первые шаги советского искусствознания (1917–1921). С. 44; Е. А. Некрасова. Из истории науки об искусстве в Московском университете. С. 218; И. Л. Кызласова. История отечественной науки об искусстве Византии и Древней Руси. 1920–1930-е годы. По материалам архивов. С. 302, 319, 320, 321, 376) – несмотря на то, что позднее в воспоминаниях М. В. Алпатов сообщил, что разошелся с Алексеем Ивановичем еще в 1920-х, и приписал то же самое и покойному Н. И. Брунову (см.: М. В. Алпатов. Воспоминания. С. 64–65, 77, 104, 248). Никакими иными свидетельствами, которые подтверждали бы расхождение Николая Ивановича (да и самого Михаила Владимировича) с А. И. Некрасовым в указанный период, составитель Хронологии в настоящее время не располагает.
Скорее даже наоборот: например, в одной из публикаций конца 1920-х гг. А. И. Некрасов упоминает «блестящее выступление» в НИИАиИ М. В. Алпатова, 5 марта 1927 г. «исчерпывающе установившего керамический характер статуэтки Авраама» (цит. по: Ученый плагиат (В лагере буржуазных ученых). С. 16).
Кроме того, статьи друзей и их учителя вошли в гахновский сборник «Барокко в России», изданный под редакцией и с предисловием А. И. Некрасова (1926).
1106
В одних документах из фонда ГАХН в РГАЛИ она относится к Философскому разряду (1928, февраль, 3), в других – нередко обозначается как находящаяся в совместном ведении ФО и СПИ. См., напр.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 10. Ед. хр. 169. Л. 30.
1107
1929, февраль, 28, и март, 14, октябрь, не ранее 20, 1930, февраль, 12, май, 22.
1108
1928, январь, февраль, 13, 20, 27, май, 14.
1109
1930, февраль, 19–22, май, 12.
1110
См. примеч. 107–108, 111–112, 115, 117, 127, 137, 140, 154–155, 195, 208, 210, 249.
1111
См. примеч. 116, 124, 128–130, 137, 154, 195, 204, 233.
1112
Цит. по: В. М. Экземплярский. Экспериментальная психология в русской оригинальной и переводной литературе за последние годы. С. 125. О ВНПА см. примеч. 124, 128, 130, 204.
1113
1924–1925, 1926, март, ноябрь, 11.