Страница 3 из 10
В числе прочих причин это сказывалось на уровне экономического развития страны, в которой отсутствовал общегосударственный рынок, а региональные связи не были толком налажены. Внешняя торговля напоминала торговлю европейцев с туземцами Микронезии: в страну ввозили самые разные товары, а вывозили исключительно сырье. Ко всему прочему «туземцы» сами в море со своими товарами не пускались, а ждали прибытия иностранного торгового каравана на берегу. К тому же страна не имела полноценного выхода к морю. Фактически у России был только один порт – в Архангельске, который тогда называли Городом. Внешняя торговля была сезонной и опять же напоминала отношения с чукчами или другими отсталыми, удаленными от центров цивилизации народами: в течение трех-четырех летних месяцев лед Белого моря отступал, и тогда караваны голландских, гамбургских, английских торговых судов, преодолев опасный путь вокруг Скандинавии, добирались до Архангельска. Лишь тогда город оживал, превращаясь в порт. Для предприимчивых голландцев это был не менее опасный переход, чем торговая экспедиция в Батавию – собственную колонию в Индонезии. Словом, страна задыхалась без выхода к морю, без порта, доступного большую часть года. Вот откуда взялась петровская мечта о море!
А уж о том, чтобы самим плавать на своих кораблях, со своими товарами в порты Западной Европы, и мечтать не приходилось! В стране не строили судов с большим водоизмещением. Несомненно, архангельские кочи были хороши для охоты на тюленей и лова трески, но они не идут ни в какое сравнение с европейскими (прежде всего голландскими) китобойными и рыбацкими кораблями, уходившими целыми эскадрами к Гренландии и Ньюфаундленду. Не говоря уже о тысячах вместительных торговых судов, бороздивших все океаны мира. Да, при царе Алексее Михайловиче на Оке, в Дединове голландцы построили один за весь XVII век путевый корабль. Однако судьба его оказалась печальной – спущенный по Волге до Астрахани, он так и сгнил в одном из протоков Волги. Ведь куда на нем плыть, никто не ведал: Каспийское море – все равно что большое озеро. Словом, экономический «слой» системного кризиса очевиден.
Налицо был и кризис военного дела. Несмотря на то что русские цари из династии Романовых приглашали на Русь офицеров-наемников и принимали первые воинские уставы, наметился кризис, крайне болезненно ударивший по амбициям властителей «Третьего Рима». Малоподвижная русская армия таскала с собой огромные деревянные щиты, из которых солдаты собирали «гуляй-город» и сидели в нем, отбиваясь от неприятеля. На память не приходит ни одной продуманной наступательной операции или четко организованного сражения. И это во времена великих полководцев вроде Густава-Адольфа, Валленштейна, Монтеккули! Россия десятилетиями не могла справиться с не менее архаичным войском Речи Посполитой, с трудом отбивалась от наскоков крымско-татарских орд. Не было у России в XVII веке такой войны, в которой русская армия не терпела бы обидных поражений. Дважды (в 1634 и 1659 годах) русская армия капитулировала вместе со своим главнокомандующим, генералами, знаменами, литаврами и пушками. Позор и унижение!
Со времен малоуспешных Чигиринских походов 1674–1678 годов стало ясно, что русская армия теряет боеспособность и как будто фатально обречена на неудачи. Крымские походы 1687 и 1689 годов это подтвердили, а попытки правительства царевны Софьи что-либо изменить в военном деле к успеху не привели. Петр и его окружение считали, что Крымские походы покрыли Россию позором из-за бездарности главнокомандующего – князя В. В. Голицына. Но пришел 1695 год, и Первый Азовский поход самого Петра закончился столь же плачевно. Лишь на следующий год, мобилизовав огромные силы, Петру удалось – да и то с немалыми трудами – взять Азов, устаревшую по тем временам турецкую крепость с немногочисленным гарнизоном. И наконец ставшая хронической полоса военных поражений завершилась сокрушительным разгромом под Нарвой поздней осенью 1700 года, когда армия потеряла всю артиллерию, знамена и генералитет, плененный Карлом XII.
Истоки военных «нестроений» крылись в разрушении фундамента, на котором с давних пор стояла русская армия, – поместной системы. Как известно, главным источником обеспечения служилых людей XVI—XVII веков было наделение их на время службы населенными земельными владениями – поместьями. В течение XVII века поместье эволюционировало в сторону вотчины – наследственного владения, то есть выданная на время службы земля (поместье) разными путями закреплялась в роду и становилась неотчуждаемой родовой собственностью (вотчиной). Это приводило к незаинтересованности помещика служить «с земли» и вело к распаду традиционной системы службы, основанной на иерархии поместных окладов. В то же время в провинции активные раздачи земель московским чинам приводили к разрушению уездного служилого города – военно-служилой организации уездного дворянства, бывшей важным элементом при формировании полков на войне. Поместная система, лежавшая в основе организации армии со времен Ивана Грозного, изжила себя. Время, когда помещик-воин со своими боевыми холопами являлся в армию «конно, людно и оружно», безвозвратно прошло. Как ехидно писал Иван Посошков, крестьянский мыслитель, о старой армии, «людей на службу нагонят множество, а естли посмотришь на них внимательным оком, то ей, кроме зазору, ничего не узришь. У пехоты ружье было плохо и владеть им не умели, только боронились ручным боем – копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов на неприятельскую голову по 3 и 4 и гораздо больше. <…> А естли на конницу посмотреть, то не то что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно: вначале у них клячи худыя, сабли тупыя, сами нужны и безодежны, и ружьем владеть никаким не умелые. Истинно, государь, я видел, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то, что ему стрелить по цели хорошенько. <…> И егда бывало убьют татаринов двух или трех, то все смотрят на них, дивуюца и ставят себе то в удачу, а своих хотя человек сотню положили, то ни во что не вменяют». И последнее: «Я у многих дворян слыхал: „Дай де Боже Великому государю служить и сабли из ножен не вынимать“».
Неудачны оказались и начатые еще во времена Михаила Федоровича попытки реформировать армию путем устройства «новоманирных» полков по западноевропейскому образцу. В конце XVII века такие полки составляли большинство армии. Но и они терпели поражения наряду с дворянской конницей. Это неудивительно, ибо основа обеспечения «новоманирных» полков была, помимо денежного жалованья, все та же – поместье, да и в солдаты шли, как правило, обедневшие дети боярские.
Привилегированные стрелецкие полки прошли свой собственный путь к упадку. Размещенные в столице, в особых слободах, стрельцы усердно занимались торговлей, что мало способствовало поддержанию их боеспособности. К тому же близость к властям предержащим, стремление последних подкупить и «приласкать» стрельцов – все это в условиях политического и династического кризиса приводило к распространению в стрелецкой среде преторианских настроений, превращало эту наиболее боеспособную часть армии в опасный инструмент политической борьбы.
Таким образом, в основе военного кризиса находился серьезнейший социальный кризис – недееспособной оказалась не только армия, но и вся система служилых чинов, которые, собственно, эту армию и составляли. У Петра даже не было необходимости разрушать старую чиновную систему – к концу XVII века она окончательно выродилась и быстро распадалась. Выход из этого социального кризиса царь видел в кардинальном изменении статуса одних сословных групп, ликвидации других, создании третьих. Следствием стала крупномасштабная социальная реформа.
Да, в России допетровской эпохи возникало все больше полков нового, регулярного строя – да вот толку от них было немного: не они ли провалили два Крымских похода и не они ли сдались под Нарвой в 1700 году?
Отсталым казалось и государственное устройство тогдашней России: архаичная Боярская дума, наполненная напыщенными представителями древних родов, а также родственниками царей и цариц, мало что решала – всем заправляли «ближние люди», влиятельные фавориты, «лежавшие на ухе» государя и думавшие только о собственном благополучии. Они ведали подчас десятками центральных учреждений – приказов с их расплывчатыми компетенциями и примитивным делопроизводством. Государство жило не просто без бюджета, но даже без примитивной сметы текущих доходов и расходов, абы как! Страна величиной с современную Россию делилась на огромные уезды, во главе которых сидели воеводы – своеобразные удельные князьки, целью которых являлось преимущественно личное обогащение. Все это неповоротливое государственное хозяйство, наполненное «крапивным семенем» приказного «планктона», было не в состоянии ни производить идеи, ни реализовывать что-либо стоящее на практике. То же военное дело было рассредоточено по десятку приказов, которые попросту не могли координировать столь важную государственную сферу, как оборона.