Командующий фронтом

— Сначала зайди на почтамт и опусти мое письмо. Я запрашиваю у благовещенских товарищей местную явку. Потом зайди в какой-нибудь профсоюз и попробуй устроиться на работу.

Ольга шла по улицам города. Он казался колючим, чужим. Мимо проходили офицеры, чиновники, пролетали автомобили.

В профсоюзе печатников Ольгу встретили сухо и предложили «заглянуть через неделю», в профсоюзе водников ее приняли радушно, но ничего не предложили. Она вошла в библиотеку. За барьером сидела худая, миловидная девушка.

— Могу ли я записаться в вашу библиотеку? — спросила Ольга. — Я была в союзе, но работы для меня не нашлось, вот и зашла к вам попросить книгу.

— Паспорт с собой?

— Нет! Есть удостоверение Томского университета.

— Хватит и этого.

Девушка занесла Ольгу в список читателей и спросила, какую книгу ей дать.

— Сразу две, если можно: роман Чернышевского «Что делать?» и Гарина-Михайловского «Детство Темы».

Дома Лазо обрадовался книгам.

— Попытайся достать мне книгу Ленина «Две тактики социал-демократии в демократической революции» и «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса. Я знаю, это почти невозможно, но вдруг повезет. Хочу вспомнить еще несколько книг, которые давно собирался прочесть, но не было времени.

Он исписал два больших листика убористым почерком. В списке Ольга увидела книгу Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», Меринга «История германской социал-демократии», Парского «Воспоминания и мысли о войне 1904—1905 годов», Инчикова «Этика японцев», Грулева «В штабах и на полях Дальнего Востока», Вольтера «Мемуары и памфлеты».

Ольга с утра до вечера бегала по городу в поисках работы, еды и дров. Она не знала, что ожидает ее и Сергея завтра, но жила надеждой, что в их убогую комнатенку заглянет солнечный луч. Быть может, это была надежда молодой женщины, которая любила мужа, готовилась стать матерью и с трепетом ожидала того дня, когда она положит рядом с собой младенца.

Сергею порой казалось, что его детство и юность прошли стороной и он не успел по-настоящему порезвиться, что в студенческие годы он не пел с товарищами на вечеринках «Gaudeamus igitur juvenes dum sumus»[14]. Быть может, виной тому был Тимирязев, заставивший его рано призадуматься над жизненными вопросами, но Лазо не жалел об этом. О своей первой встрече с Ольгой он вспоминал с чувством благодарности судьбе. Все ему нравилось в ней: женская теплота и необычайная строгость, детская улыбка и требовательность к себе.

Лазо томительно дожидался прихода Ольги домой. «И снова с пустыми руками, — думал он. — Я-то могу поголодать, а ей трудно, особенно сейчас». Ему хотелось говорить с ней об этом, но он сдерживал себя, хотя бы потому, что она умела не выдавать своего волнения.

А как велико было волнение Ольги! Бесцельно шатаясь по улицам в поисках работы или сидя с Сергеем перед пылающей печью, она едва удерживалась от того, чтобы не заплакать…

Жизнь капитана Корнеева сложилась, по его мнению, как нельзя лучше. Его, великовозрастного юношу, собирались исключить из восьмого класса гимназии за появление в нетрезвом виде и оскорбление преподавателя латыни нецензурной бранью. Но в феврале 1917 года грянула революция, и Леонид Корнеев, сфабриковав документ об окончании киевской гимназии, поступил по рекомендации своего дяди, штабс-капитана драгунского полка, в одну из частей и отправился в Галицию, на юго-западный фронт.

В полку Корнеев избил солдата, за что чуть сам не поплатился жизнью, — солдаты хотели учинить над ним самосуд. Корнеев трусливо сбежал в Киев. Он стал вести разгульный образ жизни, встречаясь с подозрительными людьми в игорных домах. Однажды он ловко подменил карту, и ему предстояло сорвать солидный банк, но партнеры заметили. Один из них поднялся из-за стола, подошел к побледневшему Корнееву и дал ему пощечину.

Осенью того же года Корнеев уехал из Киева и очутился в одной из банд, действовавших на Украине. За два года после этого он успел побывать у Корнилова, Деникина, Шкуро и в конце концов осел во Владивостоке в калмыковской контрразведке. Он совершенно не представлял себе, кто такой Лазо и чем он командует. Для него Лазо был тем козырем, с помощью которого он надеялся сорвать большой куш с американского резидента во Владивостоке. Впрочем, Корнеев очень мало знал и о Моррисоне, но американец, прожигавший жизнь в лучшей городской гостинице «Версаль», вызывал в контрразведчике чувство затаенном зависти.

Направляясь к Моррисону, Корнеев всякий раз тщательно брился, делал маникюр и душился любимым одеколоном «Фиалка».

Моррисон забрасывал Корнеева вопросами и в знак признательности за какую-нибудь сногсшибательную информацию передавал контрразведчику тощий конверт с долларами и несколько пачек сигарет с золотым ободком.

Вечером под Новый год Корнеев сидел в номере у Моррисона и жадно курил сигареты. Американец, в превосходном темно-коричневом с красной искрой костюме, медленными глотками пил вино, угощая им разведчика.

— Я пришел не только поздравить вас с наступающим Новым годом, но и сообщить весьма важные новости.

— Очень приятно, господин Корнеев.

— Я пустил пробный шар в японскую разведку насчет беспроволочного телеграфа. Японцы обеспокоены и готовы оказать сопротивление.

— Вооруженное?

— Да! Они уже усилили охрану и спрятали в конторе пулеметы.

— Вот как! — усмехнулся Моррисон. — Пейте, Корнеев!

— А теперь вторая новость и главная: во Владивосток пробрался большевистский агент Лазо.

Моррисон, поднеся ко рту бокал с вином, остановился и поставил его на стол. Обычно сдержанный и замкнутый, американец неожиданно оживился:

— Вот вам блестящий бизнес, господин Корнеев. Поймайте Лазо и приведите его ко мне.

— Это не так просто. Надо подкупить много людей, господин Моррисон.

— Говорите прямо: сколько вы хотите?

— Десять тысяч долларов.

— Вы деловой человек, но больше пяти тысяч я не дам.

В этот же час Лимонов сидел у Катамуро.

— Сколько винтовок привез для Сибирского правительства пароход, прибывший из Сиэтла? — поинтересовался Катамуро.

— Сто тысяч.

— Какой системы?

— Ремингтон.

— Еще что привезено?

— Двести тысяч пар армейской обуви.

— И это все?

— Все, господин полковник.

— Вы не умеете работать, — упрекнул его Катамуро.

Лимонов пожал плечами.

— Почему в последнее время американцы интересуются беспроволочным телеграфом? — спросил полковник.

— Не знаю, но обещаю узнать. Зато могу вам сообщить, что во Владивосток пробрался коммунистический агент Лазо.

Полковник недоверчиво посмотрел на Лимонова.

— Если не врете, то за его поимку я могу пообещать двадцать тысяч иен.

— Приложу все усилия, господин полковник.

Новый год Сергей с Ольгой встретили горячим чаем, только вместо хлеба Ольга принесла сладкие коржи.

На другой день Сергей, дождавшись вечера, вышел погулять и, позабыв о грозящей ему опасности, добрел до Светланки.

Горсткой каменных зданий город брошен на крутые отроги Сихотэ-Алиня, причудливо изогнувшихся по кривизне Золотого Рога. С гор ползут красивые улочки. Летом парусники в бухте скользят по глади воды.

Владивосток весь внизу, на узкой ленте берега, в молах и причалах.

Сейчас в городе снега, как обычно, было мало. Сергей миновал гостиницы «Тихий океан» и «Золотой Рог», Русско-китайский банк, здание Морского собрания.

Прохожих, несмотря на ветреный вечер, было много. Неожиданно раздались крики мальчишек-газетчиков:

— Вечерний выпуск! Последние известия! Во Владивосток пробрался большевистский комиссар Лазо…

Прохожие покупали газеты и, кутаясь в шубы и пальто, поспешно уходили в боковые улицы.

Лазо тоже мог свернуть в сторону, но решил вернуться домой именно тем же путем, каким пришел на Светланку, чтобы затеряться в толпе. Он даже купил газету и спрятал в карман. Ему хотелось посмотреть, что о нем пишут, но остановиться на улице у фонаря он не рискнул.

14

Студенческая песня «Посему возрадуемся, доколе мы молоды».