Командующий фронтом

— Я ведь вам сказал, — невозмутимо ответил Корнеев.

— Не хотите говорить? Пожалеете.

— Угрожаете?

— Зачем? Я тоже буду молчать.

— Вы несносны, чуть что — обида. Нельзя же так ребячествовать.

— А вы скрытны и обманываете меня. Сегодня вечером я буду знать одну сногсшибательную новость, но заранее предупреждаю: можете просить, умолять, — я буду нем как рыба.

— Какой вы странный, я ведь не отказываю вам в информации.

— Тогда скажите прямо: с какой миссией едет сюда генерал Рождественский?

— Поднять всю контрразведку на ноги.

— Опять искать большевиков?

— Это старо.

— Зачем же?

— Выловить Лазо, — промолвил Корнеев. — Все восстания в селах связаны с его именем. Он неуловим: сегодня он во Владивостоке, завтра в Чите, к его услугам поезда, паровозы, аэропланы, автомобили. Говорят, что он готовит в городе адский взрыв — Владивосток должен взлететь на воздух.

Маленький капитан, по фамилии Лимонов, делал вид, что слушает рассеянно.

— Вы знаете, — прервал он Корнеева, — по совести скажу, не верю этим сказкам. Неужели один человек способен в течение дня быть одновременно в пяти местах, отстоящих друг от друга на сотни верст? Преувеличено!

— Своими глазами читал сводки, повсюду фигурирует одно имя…

Мимо прошел железнодорожник. Корнеев не договорил. Лимонов что-то напряженно обдумывал и вдруг, словно очнувшись от раздумья, обратился к своему собеседнику:

— У меня к вам деловое предложение, капитан. Давайте ежедневно встречать читинский поезд и придираться к каждому подозрительному пассажиру. Выловим Лазо и спрячем, а потом начнем торговаться: вы с американцами, я — с японцами. Кто больше даст — тому его и выдадим. А что заработаем — пополам. По рукам?

— По рукам! — согласился Корнеев, посмотрев на Лимонова с опаской — хоть и недалекий человек, а все-таки как бы не надул.

Поезд медленно подошел к перрону. Из вагонов вышли первые пассажиры. Радостные возгласы, объятия, поцелуи. Носильщики сновали в толпе, ловко пролезали в вагоны и выходили с чемоданами.

Лазо покинул купе вместе с генералом.

— Признайтесь, Николай Николаевич, что в последней партии ваша позиция была шаткой.

— Не могу, батенька, у меня была проходная пешка.

— Сейчас поздно доказывать, но я сделал бы мат вашему королю раньше, чем пешка продвинулась бы вперед.

Так они спорили, идя по коридору, потом вышли из вагона и столкнулись на перроне с капитанами.

— Машина на площади, ваше превосходительство! — доложил Корнеев, лихо козырнув.

Генерал замотал головой и, протянув руку Лазо, произнес:

— Adieu, mon ami[12], Анатолий Анатольевич!

— Adieu, Николай Николаевич, merci pour le plaisir que vous m’avez procuré![13]

Корнеев и Лимонов в свою очередь откозыряли Лазо и, подхватив генеральские чемоданы, устремились к специальному выходу.

Лазо последовал за ними и, обогнав их, вышел на привокзальную площадь.

Над домами поднимались белые струйки дыма. Городской шум доносился до вокзала. По площади прошла рота молодых офицеров с пением:

На углу Лазо подождал Ольгу, и они пошли рядом по Алеутской улице.

С Алеутской Лазо с женой свернули на Светланскую. Главная улица, тянувшаяся от Семеновского базара, расположенного на берегу Амурского залива, вдоль бухты Золотой Рог, упиралась в Гнилой Угол, а дальше шел земельный участок морского ведомства. На самой Светланке возвышались дома торговых фирм «Кунст и Альберс» и Чурина с К°. На некоторых улицах маршировали низкорослые японские солдаты, одетые в теплые шинели и меховые шапки.

Лазо и Ольга Андреевна долго шли по улицам большого незнакомого города.

Куда они шли? Ни одной явки, ни одного адреса. Вокруг тысячи враждебных глаз. Неуместный вопрос, чересчур смелый взгляд — и глаза контрразведчиков выследят жертву, пока она не попадет в их руки, как муха в паутину.

Чистильщик обуви рассказал им, как дойти до Рабочей слободки. Они обогнули Успенский собор, поднялись на Ботаническую и приблизились к улице Грибоедова. Отсюда уже была видна Голубиная падь, окаймленная сопками с трех сторон. На склонах сопок лепились дома с маленькими оконцами, за окнами, на ступеньках лесенок, — горшки с геранью и молодые фикусы. На самом дне пади большой, из красного кирпича, пивной завод «Ливония». Из трубы вылетал, стелясь туманом в морозном воздухе, густой, черный дым. На одном из склонов возвышалось четырехугольное деревянное строение с башенкой для флюгера. Здесь находилась воинская голубиная станция.

Голубиная падь считалась самым тихим и спокойным районом. Здесь жили мелкие чиновники, служащие банков, контор и почтового ведомства, рантье, скрывавшие свои доходы, состоятельные холостяки и старые девы. Сюда редко заглядывала контрразведка, считая Голубиную падь благонадежным местом.

Спустившись со склона, Лазо с Ольгой пошли по Некрасовской улице. В пади ветра не было. Путники устали и проголодались. Они искали на воротах полоски белой бумаги, на которых разными почерками владельцы обычно сообщали о сдаче комнаты. Сейчас Голубиную падь переполнили бежавшие из Советской России дворяне и купцы в надежде, что правитель Сибири Колчак, а то и атаман Семенов с американцами и японцами «прогонят» большевиков и «спасут Россию».

Лазо с Ольгой тщетно искали на воротах объявления. И вдруг промелькнула долгожданная бумажка. С трудом они прочитали полинявшие от ветра и мороза чернильные буквы: «Сдается комната». На стук вышел хозяин — старик-чиновник в обветшалой форменной фуражке.

— У вас сдается комната?

Чиновник прищурил глаза, словно примеряясь к новым жильцам, и равнодушно ответил:

— Да-с! А вы кто будете?

— Амурские железнодорожники, — ответил Лазо. — Только сейчас приехали в город.

— Плохо там? — участливо спросил чиновник.

— Второй месяц без работы. Может, здесь посчастливится.

— Дай вам бог счастья, — сказал хозяин и проводил Лазо и Ольгу в маленький приделок. Ольга заметила в углу теплившуюся плиту.

Выбирать нечего было, и они согласились, договорившись о плате. Хозяин затребовал паспорта, осмотрел их и, убедившись в подлинности, предложил:

— Ну что же, отдыхайте! Если хотите, возьмите в сарае ящик, он вам заменит пока стол.

Хозяин ушел. И вот наконец они одни. Положив на железную кровать тулупы вместо матраца, Ольга Андреевна развязала узел, достала две простыни, одеяло и разостлала постель. Молча они сидели перед плитой с открытой дверцей, грели озябшие руки, ожидая, когда задребезжит крышка на чайнике.

— Тепло, — вырвалось у Ольги. — Даже не верится.

Наступили сумерки. Из низкого окна комнатушки неба не было видно. Прошло несколько минут, и комната погрузилась в темноту.

Первым проснулся Лазо. Он сел на ящик, достал из чемоданчика блокнот и карандаш и написал коротенькое письмо:

«Дорогие друзья! Доехал до Владивостока хорошо и поселился на Некрасовской, 7, в доме чиновника Назарова. Я потерял адрес мастерской, в которой мог бы получить работу. Прошу вас сообщить мне адрес, ибо никаких знакомых у меня здесь нет и на работу устроиться трудно.

Ольга лежала, закинув руки за голову, и смотрела на Сергея. Перед глазами промелькнули события последних месяцев — скитания по тайге, зимовье Шкарубы, жандарм на Бородинском прииске и пьяный конторщик, тюрьма в Алексеевске, Гук и его дочка Леночка, преданный Агеев, верный друг Степан Безуглов. Через три дня канун Нового года… Что он сулит?

— Не спишь? — спросил, обернувшись, Сергей.

— Думаю, с чего начать сегодняшний день.

12

Прощайте, мой друг.

13

Спасибо за доставленное удовольствие.