Страница 90 из 103
Вечер был очень теплым. Эмил расстегнул пиджак и ослабил галстук. Он медленно шел в темноте, прорезанной лунными дорожками. Может быть, сегодня он в последний раз так одинок. Он любил женщин, любил восхищаться ими и находил в этом эстетическое наслаждение, привык дарить им маленькие радости и терпеть их маленькое тиранство. Всего понемножку! Это его и погубило. Беда настигает как раз тех, кто осторожен. Он сложит лук Купидона, так ни разу им по-настоящему и не воспользовавшись.
Да и носил-то он его всегда чисто символически. Больше того, иногда он даже был ему в тягость, как в случае с Лаурой. Он ухаживал за одной женщиной, потому что у нее красивые руки, за другой — из-за великолепного голоса, за третьей — из-за прелестной улыбки. Даже странно, как мало достоинств находил он в женщинах и этим малым довольствовался. Он понимал, что для того, чтобы больше найти, надо больше давать. Но стоило роману далеко зайти, как он тут же шел на попятную. «Простите, видимо, произошло недоразумение. Я не благородный принц, у которого нет других забот, как угождать вам!» Он и с Мори не хотел быть принцем. Так в чем же тогда дело?
Дело было просто в том, что это было последнее его увлечение. Мори, несомненно, последняя женщина, которой он говорил о любви. Ему уже пятьдесят один, сердце и желудок пошаливают, тут уж не до похождений. Старик! В самое ближайшее время счастьем для него будет не хорошенькая женщина, а удачно проведенный курс лечения. Пришло время — он дрогнул и сражен. Ну как не прийти от этого в бешенство! Скоро наступит зима, которая заставит его втянуть голову в плечи и сложить крылья. До чего печальная картина!..
Но в печали спасение мира. Она как волна, которая набегает и откатывается, но неизменно появляется вновь. Что было бы с людскими сердцами, томящимися от страсти, если б не печаль из-за «дивного лика», как говорит Элюар. Она примиряет нас с противоречиями, которые нам до этого казались неразрешимыми, с мучительными для нас истинами. И не важно, что означает такая уступка — капитуляцию самолюбия или, наоборот, овладение собой. Важно то, что, когда мы в печали, мы не слишком боимся судьбы.
Эмил был глубоко опечален происходящим, но вместе с тем он обрел способность рассуждать трезво. Поведение Мори совершенно естественно. Было бы более чем странно, если бы она всерьез связала себя с ним. Эмил поразился, представив, насколько бы это застало его врасплох. Разве бы он мог достойно ответить Мори и в то же время не разочаровать ее в ряде ситуаций, которые теперь практически исключены? Щекотливый вопрос! Все это ей может дать ее нынешний молодой человек! Да! Он хотел бы с ним познакомиться…
Эмил распрямил плечи, повернул назад и закурил. Он возвращался. Сразу стало легче дышать, движения обрели прежнюю легкость и плавность. Странно! В конце концов, в основе всех его романов было тщеславие, а не страсть, да и кончались они как-то спокойно, без сцен. Подобные связи распадаются без особого ущерба для обеих сторон. Не стоит придавать этому слишком большое значение. Он мог допустить, что еще долго будет думать о Мори, может быть, будет сожалеть о том, что они расстались, и неизбежно — скучать. Разве ее можно сразу забыть! «Я запутался за пять минут, а теперь мне понадобится пять лет, чтобы выпутаться», — подумал он насмешливо. И в этом была изрядная доля истины.
IX
Но и Мори «запуталась», если этим словом можно передать всю силу влечения, которое она испытывала в объятиях Нэда, влечения, ставшего ее культом. Запомнить это навсегда! Она предавалась любви, охваченная страстью не только к Нэду, но и ко всему, что ее окружало, ко всему, что уже произошло и что еще только должно случиться: к солнцу и к светло-летнему сумраку, к приятным воспоминаниям и к тому хорошему, что ее ждет. Как будто ей дано в первый и последний раз слиться с ним воедино. Целуя удивительно красивые губы Нэда, она как-то вспомнила день окончания школы, когда Виктор подарил ей большого паяца, и рассмеялась. Нэд спросил, почему она смеется, и Мори ему рассказала. Он прикурил сигарету для нее и для себя, а у Мори опять пронеслось в голове: запомнить это навсегда! Запомнить, как он протягивает руку к сигарете, и саму эту руку — длинную, смуглую и сильную. Одна эта рука, освещенная солнцем, была способна вызвать у нее море эмоций или стать предзнаменованием счастья. Наконец-то она познала любовь, настоящую любовь, — эту неодолимую тягу к прекрасному, бесконечно нежную близость со всем тебе знакомым и неведомым, это совершенно новое восприятие смерти и ухода из жизни. К чему теперь надевать маску фурии или сфинкса? Однажды она попыталась снова выступить в роли чистой интеллектуалки и завела с Эмилом разговор о работе Плеханова «К вопросу о роли личности в истории». Напрасно! Упрекая автора за авторитарный тон, она с трудом подбирала аргументы, а перед глазами у нее неотступно стоял Нэд — как накануне он зарывался в ее волосы и жадно искал ее губы. Она поймала себя на том, что блаженно улыбается, забыв о Плеханове, а руками нежно сжимает бедра…
Эмил наблюдал за ней с чувством неловкости. Мори сначала не поняла, в чем дело, а поняв, смутилась. Эмил ее по-своему любит, и она должна помнить об этом. Но что значит «по-своему»? Они стояли на террасе ресторана, почти пустой, как всегда по утрам, и Мори видела свое отражение в зеркале под навесом слева. Она выглядела ужасно, была невобразимо худа и даже, можно сказать, опустилась. В то же время у Эмила, хотя он и похудел, был прекрасный цвет лица, да и сам он был как всегда элегантен и с воодушевлением рассуждал о Плеханове, что оказалось Мори не под силу. И вдруг ей захотелось бросить ему: «Милый мой, вы блестяще выпутались из этой любовной истории. Поздравляю!» Но Эмил мог расценить это как выпад, и, сказав, что она будет рада снова встретиться с ним, Мори ушла, погруженная в собственные мысли.
Мори не была мещанкой, но в последние дни собственный вид ее раздражал. И не так уж у нее все, в сущности, прекрасно. Она должна была сопровождать Нэда во время летних гастрольных поездок и везде бывать с ним. Это ее утомляло. Она перезнакомилась со множеством никчемных художников, актеров, поэтов. Был среди них, скажем, один поэт невысокого роста с плутоватыми глазками, который без зазрения совести заявлял, что создал новую философию, состоящую на шестьдесят процентов из буддизма, на двадцать из христианства и на двадцать из ислама. Разумеется, он был невообразимо горд собой. Что же предлагал этот человек, который не производил впечатления ни глупого, ни безответственного? Она не удержалась и, вопреки своим правилам, спросила тридцатичетырехлетнего коктейль-философа, в чем суть учения Гаутамы Будды о подлинной жизни. По выражению его лица сразу стало ясно, что он попался. У таких людей действительно нет ни ума, ни совести. Ей за них стыдно!..
У Нэда было множество знакомых. Как актер он постоянно ощущал потребность в общении с людьми, а как карьериста его интересовало, что о нем думают, а также планы соперников. Мори с натянутой улыбкой наблюдала, как он пустословит или о ком-нибудь сплетничает. Разумеется, и в этом Нэд был великолепен. Но сам факт, что он занимается никчемными вещами, сводил на нет все его достоинства. В качестве утешения Мори подумала как-то, что и великий Гуно плел интриги против великого Берлиоза. Хорошее утешение! Если бы она меньше любила Нэда, то сочла бы, что он издевается над ней, откровенно заигрывая с ничтожествами. Она же относилась к этому довольно спокойно. Немного позлословив, компания Нэда принималась пить. Взять две-три бутылки спиртного и распить их до захода солнца значило для них провести несколько часов в состоянии приятного нервного возбуждения, которое вызывает алкоголь в молодом здоровом организме. Ни к каким дурным последствиям это пока не приводило. Наоборот, участники вечеринки ощущали прилив сил и желание рассуждать о политике и искусстве, заниматься нежностями и танцевать. Особенно она. Между тем официально Мори считалась лицом без определенных занятий и социального статуса, то есть человеком, пристрастия которого — исключительно его личное дело. Она спросила как-то Нэда, почему он пьет, и тот ей с пафосом ответил, что пьет уже четвертый год, с тех пор как отец надавал ему пощечин за то, что он лежал в его присутствии. Мори все поняла. Четыре года назад Нэд вышел из-под власти отца, которого до этого, может быть, даже любил. История Эдипа бесконечно повторяется! Жалкая отговорка! Сначала он напился от обиды, а потом увлекся прелестями, которые дарит алкоголь, пока это в новинку. Нет, он не стал пьяницей и вряд ли им станет. У него другие склонности. Актер! Только на этом поприще он выкладывается без остатка и по-настоящему страдает, во всем остальном он хочет получать только удовольствия. Попросту говоря, он не упустит случая выпить, но ни за что не поставит выпивку на первое место. Ах, она забыла то, что было ясно с самого начала: Нэд крайне самолюбив, неуступчив и самовлюблен. Собственно, такому человеку, как он, никто не нужен. Значит, когда-нибудь неминуемо наступит конец, и они расстанутся, подумала Мори, и от этой мысли земля ушла у нее из-под ног, в глазах потемнело и навернулись слезы. Но расплакалась не она, а Нэд, который обиделся на то, что Мори не растрогали его переживания из-за ссоры с отцом. Мори обняла его, он прижал ее к себе, их пальцы переплелись, а губы слились в поцелуе. Он неслыханный эгоист, но как трогательно плачет! Она согласна, чтобы он мучил ее всю жизнь. Мори страстно поцеловала Нэда. Когда-нибудь… да разве это возможно?..