Страница 1 из 103
A
В сборнике представлены повести современных югославских писательниц. Извечная женская способность прислушиваться к голосу чувств, сопереживать объединяет повести, исполненные в разной стилистической манере. По поводу «дамских» переживаний весело иронизирует Д. Угрешич, о любви юной и романтической пишет Г. Олуич, о любви, опаленной войной, рассказывает Н. Габорович, образ рафинированной интеллектуалки создает А. Б. Шубич, череда обделенных настоящей любовью героев проходит перед читателем в повести Я. Рибникар.
СБОРНИК ПОВЕСТЕЙ
Еще раз о любви
Дубравка Угрешич
Условные обозначения
Выкройка
О создании модели
Как Штефица Цвек, чистя зеленый горошек,
Штефица Цвек консультируется у Аннушки,
Штефице Цвек дает советы коллега по работе Марианна
Штефица Цвек следует советам
Штефица Цвек и мужчины
Сон Штефицы Цвек
Двойной авторский стежок
Штефице Цвек дает советы эмансипированная Эла
Штефица Цвек следует советам
Штефица Цвек спит со свиной головой,
Аннушка, весьма искушенная в вопросах депрессии,
Штефица Цвек и попугай,
Штефица Цвек размышляет о первой дефлорации,
Штефица Цвек вспоминает совет эмансипированной Элы
Штефица Цвек по горло в хеппи-энде,
Любовно-романтические отделочные детали,
Авторские вытачки
Как мама автора, а также тетя Сека, соседка Мая,
Окончательная обработка изделия
Гроздана Олуич
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
Нада Габорович
Антигона с севера
Звездная пыль
Анастасия-Бела Шубич
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
Яра Рибникар
I
II
III
IV
V
VI
VII
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
СБОРНИК ПОВЕСТЕЙ
Еще раз о любви
Нетрудно заметить, что авторы вошедших в сборник повестей — женщины. При составлении, разумеется, не было намерения представить «женскую прозу», скорее наоборот: сборник — еще один довод против искусственности такого деления, имеющего свою историю. В начале нашего века А. Блок, рецензируя «дамский» роман, не без одобрения приводил слова французского критика Реми де Гурмона: «Когда женщины пишут, — говорит Реми де Гурмон, — даже искренне, только для себя, в потаенных тетрадках, они думают о неведомом божестве, читающем, быть может, из-за плеча»[1]. Когда женщины пишут не только для себя, и того хуже — они могут довести человека со вкусом до убийства. Это известно из рассказа А. П. Чехова «Драма», в весьма комических тонах живописующего даму-авторшу — «на ней был турнюр с четырьмя перехватами и высокая шляпка с рыжей птицей». Финал чеховского рассказа («Присяжные оправдали его»), пожалуй, слишком оптимистичен, если учесть блестящую коммерческую карьеру, выпавшую в двадцатом веке на долю эскапистского «дамского» чтива, поставленного на конвейер предприимчивыми дельцами от искусства (надо полагать, мужчинами в деловых пиджаках, без турнюров).
Югославская литература тоже не обошлась без женской прозы, причем представлена она была в своем исконном — сусальном — виде, высмеянном остроумными классиками. В период между двумя войнами кумиром женских сердец была хорватская беллетристка Милица Яковлевич, не покладая рук трудившаяся в псевдоромантическом жанре. Остается гадать, была ли у писательницы «высокая шляпка с рыжей птицей», но у нее был эффектный псевдоним — Мир-Ям, а в творческом активе — вместительный сундучок любовных авантюр с завлекательными названиями: «Грех ее мамы», «Непобедимое сердце», «Холостяк в браке», «Похищение мужчин», «Дама в голубом» и т. д. О «феномене Мир-Ям» критика до сих пор упоминает не без некоторого смущения, словосочетание «мир-ямовская проза» стало нарицательным для обозначения легковесного, бульварного чтива, а в качестве похвалы женщине-литератору зачастую употребляется выражение: «В ее стиле нет ничего женского, сентиментального, мир-ямовского». Именно такой комплимент сделал критик В. Стеванович молодой сербской писательнице Биляне Йованович, в творчестве которой ощутимы феминистские тенденции. Критик одобряет ее «юмор, трезвость и цинизм». Пожалуй, юмора и трезвости в ее произведениях маловато, а вот цинизма переизбыток, поскольку женская самостоятельность сводится всего лишь к эротическому самовыражению и к оппозиции всему мужскому. В конечном счете проза писательниц, придерживающихся феминистского шаблона, именно мир-ямовская, с поправкой на новейшие веяния времени, у них общий со слащавой Мир-Ям знаменатель — социальная беспроблемность, которая традиционно ставится в вину «женской» литературе.
Обе эти тенденции периферийны для югославской литературы и к тому же осмыслены критически, о чем свидетельствует открывающий сборник роман хорватской писательницы Дубравки Угрешич «Штефица Цвек в когтях жизни», забравший в орбиту смеха обе линии «женской прозы» — «мир-ямовскую» и «феминистскую». Примеряя на свою героиню разные роли и стили поведения, рекомендуемые женской прессой и женской беллетристикой, писательница извлекает немалый комический эффект из столкновения модных рецептов и реальной жизни. В финале, подарив своей героине женское счастье — иронический хеппи-энд в духе псевдоромантических грез, — Д. Угрешич не на шутку задается резонным для специалиста (Д. Угрешич — филолог по образованию, автор научных работ по компаративистике и русской прозе) вопросом о причинах «неизбывности мелодрамы». Вопрос этот, к которому подводится и читатель — умелой расстановкой смеховых акцентов повести, звучит весьма своевременно, если учесть, что совсем недавно, в восьмидесятые годы, одно из загребских издательств переиздало переживательные романы незабвенной Мир-Ям, то ли ориентируясь на стиль ретро, то ли удовлетворяя возросший спрос читателей, приуставших от прочно утвердившейся в книжном быту сексуальной революционности, на романтические чувства.
Самая молодая в сборнике (род. в 1949 г.), дебютировавшая лет на десять позднее (в 1971 году книгой «Малый пламень», отмеченной литературной премией и два раза переиздававшейся) других авторов в сборнике, уже завоевавших прочное место в словесности, Д. Угрешич являет в своем художественном творчестве своеобразный сплав литературной теории и практики. Сборник не случайно открывается ее романом, своего рода живописным введением в те трудности, что неизбежно возникают перед женщинами-писательницами, взявшимися за любовную тему: читатели (особенно читательницы) жаждут красивой романтической сказки — критики, чуть что, уличают в сентиментальщине. Достойный выход, пожалуй, один: высказать свое художественное мнение без искательства, вместо сказки рассказать правду, может быть горькую, но выношенную годами раздумий и наблюдений.
Именно такой путь избирают представляемые в сборнике писательницы. Разные по манере исполнения и по исследуемому жизненному материалу (временной охват сборника — 60–80-е годы), повести объединены глубиной подтекста — психологического, философского, социального. Персонажей сборника, будь то юные, только что вышедшие из детства герои сербской писательницы Грозданы Олуич (в ее повести, давшей название сборнику, любовь предстает как одна из форм духовного освоения мира) или умудренный суровым жизненным опытом литератор из «Звездной пыли» словенской писательницы Нады Габорович, измеряющий свою мирную жизнь ценностями партизанских лет, отличает равно высокое представление о любви как о высшей ступени человеческой близости, требующей огромного духовного содержания и нравственной самоотдачи. Любовь, о которой рассказывается в повестях сборника, — трудная, иногда несчастливая, чаще любовь без хеппи-энда, как в повести боснийской писательницы Анастасии-Белы Шубич «Компенсация за жизнь». Описывая сильное, но не сумевшее устоять перед жизненными обстоятельствами молодое чувство, писательница вскрывает опасность эгоизма, таящуюся даже в самой несомненной любви, и утверждает вместе с тем, что подлинная любовь не исчезает бесследно, а делает человека духовно тоньше, обогащает его внутренний мир.