Числа и числительные

Застрял?

Шаг назад. Осторожно, осторожно. Где-то возле лифтов был ящик… Вот! А еще смеются некоторые — зачем, мол, в наше время носить с собой нож? Вот для такого случая как раз. Крепкое лезвие поддело дверцу, пошатало, пошевелило язычок замка, что-то хрустнуло, щелкнуло, дверца распахнулась. Ну, и какой тут провод — куда? Крутились диски, подмигивали диодки, что-то жужжало. А-а-а! Некогда тут выбирать!

Он дернул вниз общий рубильник, погружая весь первый этаж в темноту, и тут же рванул вперед, придерживаясь левой рукой за стену. Вот угол, тут налево, прыжок, чтобы на трех ступеньках не поломать ноги… Черт! Чуть не упал! Дверь скрипит? Вперед! Он со всего маху влип в железную дверь, ведущую на улицу, а она почему-то не задержала нисколько, а скрипя распахнулась легко и широко, и он вылетел на улицу, распластавшись под грязным сугробом.

Есть!

Он приподнялся, окинул взглядом двор. Вроде, тишина? Никто не бежал следом, не преследовал. Никто не встречал впереди в засаде. Двор, замкнутый квадрат высоких домов с полукруглой аркой напротив подъезда, как будто вымер. Темные окна. Кое-где только мелькает свет на минуту — и опять темно. Как в войну прямо… Ишь, затаились. Лампочки горят над подъездами. Это он, выходит, как раз под лампочкой — на свету. Его же из всех окон видно.

Рывок вперед, с шипением припадая на ушибленную в падении ногу. Пригибаясь, как под обстрелом, добежал до детской площадки и присел за горкой, рассматривая черный зев арки.

Темно. Не видно ничего. Но если бы там стояли — курили бы наверняка. Были бы видны огоньки сигарет. Значит, ему опять повезло.

Под арку он ступил, настороженно прислушиваясь и принюхиваясь. Если уж не на слух — на запах всегда можно определить. Они пахнут иначе. Тут не перепутаешь…

Кажется, пронесло. В темном тоннеле — никого. И тихо, и пахнет привычно.

Еще десять шагов — уже видна слабо освещенная по ночному времени улица. Взгляд быстро налево-направо, а дальше — тихо-тихо вдоль дома, заранее присматривая себе место укрытия и возможные пути отступления.

Какое еще такси? О чем он там говорил друзьям? Вон две машины с выбитыми напрочь стеклами. А водители где? Вот то-то… Где, где…

Все совсем как в кино ужасов. Не хватает только воя стаи за спиной и жаркого дыхания в затылок. Он вздрогнул и обернулся назад. Нет, показалось. Фу-у-у… Сам себя так навертишь, так нагрузишь, что от громкого звука инфаркт можно получить.

К метро он не пошел, потому что у метро тепло и светло, и много киосков. Там наверняка тусуются местные банды. Придется отбиваться, а потом прорываться к вагонам, запрыгивать — и еще не факт, что это удастся. Значит, пешком, с надеждой, что кто-то все-таки поедет в его сторону.

Боль в колене почти прошла, и он прибавил шаг, изредка снимая шапку и вытирая лоб сразу промокшим платком. Тишина царила в городе. Тишина висела, оседала, скапливаясь в самых темных местах. Где-то вдалеке что-то трещало и рвалось — наверное, хулиганят с запрещенными фейерверками. Где-то далеко в другом направлении слышались крики. Но даже если бы сейчас совсем рядом раздалось «помогите, помогите», он не свернул бы. Некогда. Он шел домой.

В кармане завибрировал телефон. Друзья.

— Ты как?

— Иду пешком. Осталось немного. Пока тихо.

— Удачи!

— К черту вас всех! Не сглазьте!

Вот и его дом, вырастающий из сугробов с каждым шагом вперед. Вот и подъезд, хлопающий полуоторванной дверью.

Он взлетел на три этажа, задыхаясь, открыл дверь, захлопнул и прислонился к ней спиной. Уф-ф… Дышать полной грудью, раздеваясь у себя дома — это так хорошо! Пальто на вешалку — завтра почищу. Ботинки на полку — завтра почищу. Тапочки.

Он зашел в темную гостиную, щелкнул выключателем…

— Сюрпри-и-из! — со всех сторон с хохотом надвигались пьяные ярко раскрашенные, пахнущие духами, шампанским и шоколадом лица.

— А-а-а!

…

— Просыпайся, дурачок! Мне уже пора, мы с девочками договорились. Обед и ужин в холодильнике. Хлеб в хлебнице. Если захочешь выпить — я там тебе водочки оставила. Помой посуду за собой. Уберись в квартире. Сегодня уборка за тобой, ты же понимаешь? Никому не открывай. Никому-никому. У меня свой ключ. Телефон можешь вовсе отключить, если боишься. И никуда не ходи — дома все есть. Если хочешь, можешь позвать друзей. Меня рано не жди. Приду очень поздно. Очень. Ну, хорошего тебе дня, солнышко!

— Хорошей охоты, — привычно пробормотал он.

— Ха-ха! Вот-вот! Хорошей охоты нам всем!

Дверь щелкнула. Он лежал в постели и думал, что все-таки умны были предки, когда ввели всего один такой день в году — женский. А вот если бы такое было каждый месяц? Или, страшно подумать — каждую неделю?

Но пора вставать. Умываться, убираться, мыть посуду.

Сегодня такой день.

Восьмое марта.

Десять лет

— Пустишь?

Мы с ним давно не встречались. Как-то завертелось все. Все время некогда. У него семья. Дети пошли. Работает, впахивает, как раб на галерах. А по выходным — с женой, с детьми.

— А пуркуа бы и не па? — смеюсь я.

Он сейчас один стоит на пороге, и это хорошо. Его жена ничего не говорила, но так смотрела и так двигалась, и вообще такая атмосфера в доме была, что мы, старые друзья-товарищи, постепенно перестали приходить к нему в гости.

Я даже выглядываю — точно, один.

— Заходи!

Хотел было спросить, когда это я его не пускал, да побоялся зацепиться языками за неудобную тему. Ну, вышло так у нас, старых друзей, что практически перестали к нему ходить. Разве только на день рождения — раз в год — я звонил, быстро поздравлял, предлагал встретиться, выслушивал уже привычно, что надо бы, да вот, брат, дела… А теперь вот сам пришел. Один.

На кухне он достает из пакетика водку, банку шпрот, полбуханки черного, две луковицы. Я в это время вылавливаю из банки в холодильнике пару крепких соленых огурцов. Рублю крупно тонкую полукопченую колбасу, выкладываю все это по тарелкам-блюдцам. Осматриваю стол — хорошо. Вот еще стопки. Настоящие водочные стопки на толстом тяжелом дне. Такие, даже если уронить — никогда не разобьются.

— Ну? Что за повод? — я вообще-то не думал сегодня пить, но, похоже, придется.

— Да так просто… Без повода.

— За встречу?

— После первой и второй…

— Наливай.

Хрустит лук, и хрустят огурцы. Вкусно пахнет колбасой. Водка хороша. Она заморожена — похоже, он долго шел по улице в такой-то мороз. Выливается медленно из горлышка, и стопка тут же покрывается ледяной испариной.

— А жена где? — невзначай спрашиваю я.

— А хрен ее знает…

…

— Да ты не удивляйся, не удивляйся. Накопилось просто.

Я молчу. Я не делаю удивленного лица, хотя удивлен, конечно. Все считали их примерной парой. Везде вместе, везде вдвоем. Дети вот. Двое подряд. Все у них есть, вроде, что нужно для жизни. И он всегда такой веселый был, когда встретишься с ним где невзначай. И вдруг…

— Тебе хорошо… Ты один. А вот посмотри на меня. И что ты видишь? Нет, ты смотри, смотри в глаза и говори в глаза, как настоящий друг!

Похоже, он выпил еще до меня. И крепко выпил. А потом гулял по улице, мерз, трезвел, забежал в магазин — и ко мне. А в тепле кухни, в тишине и тепле, его сразу начинает вести. Он оседает тяжело на старой табуретке, крашеной темно синей масляной краской еще в тот год, когда я въезжал в эту квартиру. Расплывается, как в мультфильме. Еще немного, и стечет тяжелыми каплями на пол.

— Помнишь, как я женился?

Еще бы не помнить. Он тогда «зажал свадебку». Умудрился как-то быстро зарегистрироваться, без гостей, без свидетелей, чуть ли не в сельсовете каком. А потом сразу уехал в круиз по Волге.

— Так она теперь мне в укор все время, что не было у нее белого платья и свадьбы не было, представляешь7 А ведь вместе обсуждали. Вместе все это организовывали. И в турбюро вместе ходили, чтобы купить путевку как раз на тот день, когда сочетание брака… Брак, так его…