Писатели, пишите!

Но пока он сочинял совсем новый чудесный мир.

В этом мире был космос и была бесконечность. А в космосе носились мириады звезд и мириады мириадов планет. И на одной из планет жили люди.

— Нет, — остановил он себя. — Про людей еще слишком рано.

И он тогда стал сочинять, что сначала были вот такие маленькие существа, потом они стали расти все больше, вылезать из воды, размножаться по всей планете, вырастать еще больше, еще больше, еще… Он хмыкнул: сочинилось же такое! Покатал пальцем ручку по столу и вернул ее на место.

— Нет, так не пойдет. Как же могли тогда появиться люди, раз тут такие огромные заполонили все?

И он сочинил тогда внезапную смерть всех огромных, и развитие людей, и деревни сочинил и подробно сочинил, чем и как кормились люди, и потом он сочинил великое переселение народов, и создание государств, и засухи и заморозки, и войны…

— Но это же не начало? — подумал он, почти уже взявшись за перо. — Нет. Значит, надо сочинять с самого начала.

Он вспомнил, с чего началось это сочинение. С космоса, со звезд и планет. И начал сочинять, как появилось Солнце, маленькая желтая звездочка на самом краю вселенной, и планеты вокруг него, и атмосфера на планетах, и самые первые мелкие существа.

Сочинять было легко и приятно.

Он улыбался, представляя себе первобытных лягушек, выползших впервые на сушу. Но потом они должны были изменяться, расти, становиться все больше и больше, заполнить всю Землю и все воды, стать больше всех и страшнее всех. А потом — раз, и не стало их. И стали потихоньку люди. И люди стали объединяться, и стали у них деревни и поселки. И города стали. И были засухи и были морозы. И было великое переселение народов. И войны были. И настал день, когда люди вышли в космос.

— Да, — улыбнулся он молча. — Сюжет складывается все лучше и лучше.

И подробности были такие яркие, такие интересные…

Осталось начать писать.

Сочинитель склонил голову к листу. Осмотрел его, поправил на столе. Взял в руки ручку. Посмотрел внимательно на перо: не зацепился ли волосок какой или пылинка? Было бы очень жалко испортить такой великолепный замысел грязным пятном в самом начале. Перо блестело.

Так…

Значит, космос. С него начинается и им завершается сочинение.

Космос требовал подробностей и объяснений.

Сочинитель подумал и сочинил тьму. Тьма была огромная, и не черная даже, потому что черный цвет появляется только на свету, а была она… Была она… Сочинитель почесал концом ручки переносицу — была она безвидна! Тьма — безвидна! А потом появился свет. И он тоже был не белый еще, потому что некому было назвать его белым. И все цвета потом появились из смеси тьмы и света.

И стало хорошо.

И стал космос.

Так. Да, так.

Сочинитель кивнул сам себе, медленным аккуратным движением окунул стальное перо в чернильницу. Ровно наполовину пера окунул. А, доставая, слегка стукнул по краю чернильницы, чтобы лишние чернила остались в ней и не расплылись на гладкой бумаге безобразным темным пятном.

Значит, свет и тьма. Безвидность и светоносность. И смесь их…

Рука с пером медленно и осторожно нацелилась на бумагу.

Сочинитель еще раз обдумал сложившийся сюжет. Еще раз подумал о подробностях и мелочах, без которых мир никогда не покажется читателю живым. Наклонил голову к плечу, прижал перо к бумаге и написал в аккуратным почерком с легким наклоном вправо:

«Вначале было слово».

— Времени бы только хватило, — прошептал он себе под нос, рассматривая с удовольствием первую строчку на совсем еще пустом листе.

Кошмар

Сегодня в восемь тридцать вечера Олег Анатольевич заканчивал свой новый роман. Вернее, он должен был его закончить сегодня и именно в восемь тридцать. После принятия закона о писателях он поторопился зарегистрироваться, получил свой бонус — теперь с работы его отпускали на час раньше при той же заработной плате, еще и комнатушку выбить успел… Говорят, по комнатке тогда, сразу после регистрации, выделили всем, кто официально назвался писателем. Обычно это были какие-то бывшие кладовки или другие подсобные помещения, которые быстро отделывали, обшивали дешевыми панелями или оклеивали обоями, протягивали провода и ставили стол с компьютером. Все бесплатно, как и доступ в Интернет. Писателям создавали условия.

И вот уже скоро год Олег Анатольевич Дроздов, официально зарегистрированный и получивший свои льготы писатель, и расписавшийся за них, кстати, каждый день, без выходных и отпуска, садился к компьютеру и то медленно, то часто нажимал клавиши, стараясь попасть в утвержденный график написания романа.

В самом начале казалось, что все очень просто и легко: надо было придумать название, набросать коротенький синопсис, объявить объем и указать срок написания. Государственная комиссия разбиралась в течение недели, смотрела сроки и объемы, рассматривала необходимость такого романа в сети, искала соответствие или наоборот, резкое неприятие читателей, и через неделю на экране компьютера писателя появлялся утвержденный график. Ну, или предлагалось подумать о других темах и направлениях. Олег Анатольевич объявил тогда, год назад, что будет писать альтернативную историю, указал развилки в историческом процессе, на которых могло повернуть страну в ту или иную сторону, дал название будущему роману. Ему ответили не через неделю даже, а раньше. Дня три, что ли…

И вот теперь утвержденный комиссией график истекал, а роман еще не был закончен.

Писатель помнил все пункты короткого и ясного закона. Его отпускают на час раньше. Или просто дают дополнительный выходной раз в неделю. Ему полностью оплачивают этот недоработанный час. Коммерческой фирме, в которой он работал, эти затраты возмещаются государством, и он, Олег, становится уже должником государства. И комнатка эта, поначалу пахнувшая сырой штукатуркой и мокрой бумагой, а теперь устойчиво пропитавшаяся запахом кофе, который он пил не с утра перед работой, а только здесь, за написанием романа — она вроде аванса от государства. И компьютер тоже.

Он ожесточенно стучал по клавишам, останавливался иногда, прогонял несколько страниц назад, перечитывал, морщился, но не стирал, как это было в самые первые дни. Тогда он еще старался, тогда он вычитывал каждую фразу, то добавляя лишний эпитет, то удаляя его. Но сегодня… Сегодня осталось всего полчаса.

Он глянул на время внизу экрана. Тридцать пять минут — и роман должен быть вывешен в сети! Обязан! Иначе…

Вот эта глава закона была гораздо подробнее выписана. Если объявивший себя писателем и получивший все положенные льготы не выполнял утвержденный график написания заявленного произведения, и народ не получал новый роман или повесть или даже рассказ, который был заранее анонсирован на государственной странице поддержки писательства, то…

Ох…

* * *

Олег Анатольевич вздрогнул и проснулся. Подушка под затылком была противно влажной от пота. Летняя духота звенела за окном, занавешенным плотной марлей, кузнечиками и сверчками. Где-то вдали медленно и уныло перелаивались собаки. Небо было темным и беззвездным.

Он промокнул простыней мокрый лоб, подождал, пока успокоится сердце. Это же надо — какой яркий сон! Какой кошмар!

Олег Анатольевич был членом Союза писателей, и на этом основании получал на лето дачу в писательском поселке. Первый и последний свой роман он написал еще в восемнадцатилетнем возрасте. Был тогда же замечен, привлечен, поощрен. И вот уже двадцать лет все знали, что он пишет какую-то глыбу, какой-то шедевр, а между делом, просто для души, пописывает рассказики в разные издания, вплоть до детских.

Союз платил ему писательскую зарплату, которая не отнималась, если есть публикации. Вот он и публиковался. Иногда его приглашали в высокие кабинеты и предлагали творческую командировку. Он всегда соглашался. После поездки в совхозы или на какой-нибудь новый большой завод, всегда давали месяц-другой отдохнуть в пансионате, где можно было не торопясь описать свои впечатления от увиденного, поправить несколько раз, а потом отвезти в какой-нибудь толстый журнал.