Писатели, пишите!

«Член Союза писателей» — это была марка. Под эту марку у него брали тексты любого размера и содержания, и практически не правили их. Так, иногда только, очень осторожно предлагали что-то изменить, а что-то добавить, чтобы ярче выделить то, что необходимо выделить, и оттенить то, что требует темных красок.

Олег Анатольевич и правда писал роман. Не все двадцать лет, конечно, а только недавно, в прошлом году, поймав тему буквально за хвост, когда разговорился в поезде со случайным попутчиком. Тему эту он развил, сделал коротенький сюжетный план, написал, чем все закончится и отнес получившиеся пять страниц текста в государственное издательство. Через день с ним был подписан договор, и издательство честно, до копейки, согласно его рангу и авторитету, выплатило ему аванс.

Завтра был срок сдачи рукописи.

Олегу Анатольевичу несколько раз в течение последнего месяца звонили из издательства, осторожно напоминали о сроках. Он отнекивался, говорил, что еще не все готово, указывал на ту дату, которая стояла в договоре. И вот дата эта — на носу. А где роман?

Его подбросило на постели: где роман? Почему он спит? Ведь завтра, если он не сдаст его в печать, придется возвращать аванс, а денег нет. Значит, придется договариваться, упрашивать, лебезить, «терять лицо», о нем станут говорить, как об исписавшемся, никто и никогда больше не заключит выгодный договор…

* * *

Олег вздрогнул и проснулся.

Ну и духота!

Он осторожно перевернулся со спины на живот, поднялся на руках, оберегая сорванную вчера на волейбольной площадке спину. А все-таки здорово они вчера у девчонок в пляжный волейбол выиграли! Есть еще порох в пороховницах!

Ага, и еще песок в песочницах…

Олег сходил в туалет, потом, отдуваясь и постанывая, прошлепал босиком на маленькую кухню. Пол был теплый, как были теплыми и прогревшиеся за день стены. Открыл холодильник, свернул крышку пластиковой бутылке с минералкой, сделал несколько гулких глотков. С трудом оторвался от горлышка бутылки — не хватало еще заболеть! Постоял у открытой форточки, пытаясь поймать хоть какой-нибудь, хоть самый слабенький сквознячок. Воздух был неподвижен. В темноте неба, в тучах, где-то далеко сверкали зарницы. Но дождем даже и не пахло.

«Завтра снова будет жара», — подумал Олег. — «Жара — это лучше, чем холод. Но как работать?»

«Пробив» свой первый роман и получив небольшой гонорар, он решил полностью посвятить себя писательству. Он с детства хотел быть именно писателем.

Замыслов было много. Вон, на полках разложены аккуратно выписки и материалы как минимум для трех разных романов. А если все это украсить финтифлюшками, то выйдет три сериала. И знакомства ведь в издательстве есть. Вот только времени нет. И денег всегда не хватает.

Работать писателем оказалось совершенно безденежным и безнадежным с коммерческой точки зрения делом. Олег перехватывал какие-то небольшие заказы, распихивал по журналам маленькие рассказы, которые писались сами собой, просто под новостную ленту, иногда пытался написать какой-то обзор…

Но пока он занимался этими мелочами, уходил куда-то вдаль новый роман. И приходилось сначала перечитывать уже написанное, чтобы пропитаться духом, чтобы получить разгон, потом плотно садиться за стол и быстро-быстро, пока не пропал азарт и вдохновение, писать. Пять страниц. Или даже десять. Или — двадцать. Над которыми потом сидеть в злобе на другой день, и бить себя кулаком в лоб, и мрачно пить холодное пиво, повторяя раз за разом:

— Бездарь, эм-тэ-а, графоман!

Питался он в основном дешевыми серыми пельменями, которые продавали вразвес на соседнем рынке, густо поливая их у же в тарелке майонезом. Иногда замачивал привычный со студенческой скамьи доширак и жадно поедал его. Жадно — потому что голодно. Писательство совершенно не давало денег.

Олег завидовал писателям прошлого. Они могли позволить себе сосредоточиться на книге. Они не думали о житейских мелочах. Он же вел постоянную борьбу за существование.

И в будущем, думал Олег, все будет совсем не так. Ведь писатели, инженеры душ человеческих — они же нужны государству! Нужны стране, народу, всем людям мира!

Но где оно, это будущее?

Вчера звонил старый друг и с покровительственными нотками в голосе предложил ему работу. Редактором в издательстве. С девяти до шести. Твердый оклад.

Вот и не спится Олегу после такого. Завтра…

Завтра?

Уже сегодня он пойдет, побрившись гладко и умывшись чисто, показывать себя. И надо будет улыбаться, поддакивать, казаться культурным и образованным, показывать свой диплом, говорить о своих публикациях…

* * *

Олег вздрогнул и проснулся…

Муза

— М-м-м… Ты кто?

Петр смотрел непонимающе на маленькую девочку в своей комнате… Бр-р-р, помотал он головой, отчего опять захотелось прилечь и закрыть глаза. Нет, не девочку — женщину. Все при всем, смотреть, как говорится, приятно. Только вот роста очень маленького. Она стояла над ним, уперев маленькие руки в маленькие бока, и яростно раздувала маленькие ноздри маленького носа.

— Э-э-э…, — помахал он поднятым вверх указательным пальцем. — Белочка-а-а… а нам и не страшно!

— Ты текст свой двумя руками набиваешь? — вполне связно спросило нежданное алкогольное явление.

— Оно говорящее! — восхитился Петр.

Р-раз-два-три! Маленькая ладонь врезала по левой, правой, снова левой щеке… От души врезала, что аж потолок снова закачался в Петиных глазах.

— О-ой… Больно же!

— Ты. Текст, — она показала рукой, как будто пишет. — Пишешь или печатаешь?

— Ик, — прикрыл он рот ладонью.

— Фу-у-у, — помахала она рукой перед собой. — Последний раз спрашиваю…, — и тут вдруг заорала тонко и звонко, до зуда в ушах. — Ты пишешь, гад, или печатаешь?

— П-печатаю…

— Жаль, — вздохнуло видение. И добавило мечтательно. — А то можно было тебе палец сломать… Или два. На левой.

— За что? — глупо спросил Петр и сам рассмеялся такой глупости — кто же разговаривает с видениями.

— И вот это все — мне? — спросило куда-то в воздух, вверх, в потолок, видение. — Мне — вот это? Ну, ладно, ладно…

Она плавно поднялась в воздух — Петр удовлетворенно прикрыл глаза, потому что все подтверждалось. Ну, разве люди летают? Летают черти, ведьмы всякие, некоторым, если не врут, даже ангелы являлись — но это надо было, наверное, очень долго пить. А печень все же не железная.

И тут же скрючился от удара в печень. А в ушах зазвенело от крика:

— Встать! Быстро! Кому сказала! Что? Молчать! Встать! Встать, твою мать! Вста-а-ать!

— Ой, ой, ой, ой, — только поворачивался он на диване, неуклюже сползая на пол.

— Встать!

— Стою уже…

— Молчать! Молчать, пока не спрашиваю! — крик прямо в ухо чуть не выбил барабанную перепонку. — Стоять смирно! Молчать! Ждать команды! Что? Лечь! Встать! Лечь! Встать! Лечь! Встать! Молча-а-ать!

Петр «на автомате» выполнял команды. Ложился со вздохом. Тут же вскакивал. Молчал. Стоял смирно. Но мозги потихоньку просыпались, и начинали свое шевеление различные мысли: что не похоже это на сон, что почему никто не слышит этого крика, что когда пинают — это очень больно, что вообще — кто такая, откуда?

— Шаг вперед! Еще шаг! Что? Молчать! Лечь, встать! Лечь, встать! Шаг вперед! Два шага вперед! Пол-оборота нале-во! Налево! Убью, скотина!

Она так громко кричала, что в старинной люстре, которая досталась Петру в подарок от бабушки, звенели потемневшие от времени хрустальные подвески.

— Ты! Ты, скотина, кто такой? Быстро отвечай! Короче! Короче и яснее! Ты кто такой?

— П-петр, — заикнулся он.

— Молчать! Лечь, встать! Лечь, встать! Мне глубоко наплевать на твое имя! Лечь, встать! Я тебя научу волю любить! Лечь, встать! Кто ты такой — быстро и ясно!