Страница 5 из 25
— А она?
— Она все поняла правильно и говорит: «Деньги — вперед». У Димы не было денег. Была старая финская металлическая монетка в одну марку. Поэтому он разорался: «Деньги — в зад! Что ли ты мне не доверяешь? Я уплачу по результатам, а чтобы у тебя не возникало сомнений, я дам тебе одномарковую монетку».
— А она?
— Она посомневалась, но недолго. На улице было холодно, а тут обещают заплатить. Короче, пошла с ним.
— А он?
— Я к тому и рассказываю. Дима оказался жлоб. Он, когда все кончилось, не только не заплатил, он даже ударил девушку в глаз кулаком и отнял у нее металлическую монетку в одну финскую марку. Представляешь?
— Како-ой жло-об... Уж мы-то с тобой монетку оставили бы. Правда?
Тут подошла очередь тинейджеров, а сразу после них — моя очередь. Окошко паспортистки было зарешечено и располагалось очень неудобно.
Я засунул внутрь свой испорченный паспорт. Он немного напоминал старинную рукопись. Паспортистка его полистала. Она была похожа на Шампольона... вернее, на жену Шампольона, решившую прибраться на столе у мужа.
— Я не понимаю: ваш адрес?
— Моховая 27/29. Там написано.
— Вы считаете, можно разобрать, что здесь написано?
Девушка зацокала клавиатурой. Я всегда удивлялся: как девушки вроде этой умудряются и на клавиатуре что-то выщелкивать, и ногти не сломать?
— Еще раз: какой адрес?
— Моховая 27/29.
— Такого дома нет. По Моховой есть дом 27. И есть 29.
— А дробного нет?
— Нет.
— Понимаете, двадцать семь — это на углу с Пестеля. Дальше идет двадцать девятый. А между ними — мой, дробный, 27/29. Посмотрите хорошенько.
Девушка хорошенько посмотрела на меня, потом посмотрела на монитор и сказала:
— Молодой человек, такого дома в паспортной базе нет. Вспоминайте четче: какой номер?
— Его еще называют «Дом Шлимана». На нем мраморная табличка.
— И что я должна ввести в компьютер? Мраморную табличку?
— Что же мне делать?
— Сходить и как следует рассмотреть номер дома, в котором вы живете.
Я вышел на улицу и поклялся себе, что больше никогда в жизни не поддамся на уговоры жены.
€€€
Утро было тихое, осеннее, прозрачное. Я закурил, постоял и зашагал в сторону Моховой.
Как я и обещал паспортистке, двадцать седьмой дом стоял на углу с Пестеля. Рядом с ним стоял сгнивший ларек «Спортлото» и рос тополь. Дальше по улице имелся и двадцать девятый дом. Красивый, выложенный плиткой, с несколькими балкончиками.
Между ними, как беглый каторжник между конвоирами, втиснулся дом 27/29. Я закурил еще одну сигарету и начал разыскивать табличку с адресом.
Дом, в котором я живу, расположен немного в глубине, а перед ним разбит небольшой садик. Это единственный садик на всей улице Моховой, и поэтому он до уровня ушей забит собачьим дерьмом и пластиковыми стаканчиками.
Цементная горка-слоник. Хобот слоника от времени развалился на несколько серых кусков. Пара деревянных скамеек. Никто и никогда не сидел на сиденьях этих скамеек, все садились исключительно на спинки, а на сиденья ставили грязные ноги.
Вот в таком месте я и живу.
Я обшарил все стены, все закутки. Ничего, кроме старой мраморной таблички, я не нашел. На табличке не было адреса. Там было написано: «Домъ Генриха Шлимана, коммерсанта. Заложенъ 27 марта 1871 года, освященъ 14 февраля 1879 года».
Ниже мраморной имелась покореженная металлическая табличка. Об ее угол местные пьяницы открывали пиво. На ней было написано:
Amos bene?
Para malum!
Homer, Iliada. Cantina XIX.
Может быть, действительно дома с дробью нет, я что-то напутал... но тогда что за номер у дома, в котором я живу? С одной стороны 27, с другой 29. А этот... с садиком?.. блин!
Я плюнул и поехал на работу.
€€€
С работы я решил позвонить отцу.
— Как дела?
— Все хорошо. Спасибо.
— Вообще все? Что, например, у тебя хорошо?
— У знакомого болел зуб, а теперь его вырвали. Больше не болит. Это хорошо.
— Да. Это, пожалуй, хорошо. А еще?
— Еще по каналу «Культура» смотрел передачу про Оскара Уайльда. Тоже хорошо.
— Да?
— А вечером буду смотреть передачу про актера Казакова. Очень интересная передача.
— Да?
— Ты будешь смотреть?
— Ты же знаешь, у меня нет телевизора.
— Знаю. Поэтому ты пропускаешь все самое интересное в жизни.
— Ты не помнишь номер дома, в котором я живу?
— Нет, конечно. Это же ты там живешь.
— Раньше ты тоже здесь жил.
— Это было давно. Мы его никогда не называли кроме как Дом Шлимана.
— Понимаю.
— Зачем тебе?
— Пытаюсь получить в паспортном столе «форму девять». Когда ты въезжал в этот дом, были же у тебя какие-то документы... ордер... что там положено?
— Какие-то были.
— Куда ты их дел?
— Помню, когда я впервые шел смотреть нашу будущую квартиру, агент по недвижимости сказала: вы его сразу узнаете. Над этим домом всегда висит туча. Даже в самый солнечный день.
Я прижал трубку к уху, дотянулся до стола, взял сигареты, прикурил и вернулся в кресло.
— Кто он вообще такой, этот Шлиман?
— Ты не знаешь, кто такой Шлиман?
— А ты знаешь?
— Каждый приличный человек знает, кто такой Шлиман!
— Может, я не очень приличный? И, может, в этом твоя вина? Как думаешь?
— Подумать только! Мой сын не знает, кто такой Шлиман! Ты просто дикий! А еще дружишь с профессорами!
— На самом деле нет. Я не дикий, я домашний. Как кинотеатр. А с профессорами я не дружу уже целую неделю. Ты же знаешь, что произошло...
— Какие у тебя планы на эти выходные?
— На эти — никаких. Я хотел с женой в Финляндию поехать. Но на этих выходных не выйдет. Вообще не знаю, когда выйдет. Паспорт не могу поменять.
— Вот и отлично. Помоги мне в субботу передвинуть шкаф. Поможешь?
Мы договорились, во сколько я подъеду в субботу, и я положил трубку.
За окном лежал все тот же мир, что я видел с утра. Сейчас он казался более приемлемым.
€€€
Вечером я встречал жену у метро. Это вроде нашей семейной традиции. Уже восемь лет подряд я почти каждый вечер встречаю жену у метро.
Если вы не в курсе, то Моховая — это такая улица, с которой можно за десять-пятнадцать минут дошагать до четырех... или даже до пяти станций метро. Очень удобно. Наверное, если в Петербурге есть геометрический центр, то именно в нем я и живу.
Я родился здесь, в центре, здесь нашел себе друзей детства, прожил на Моховой всю жизнь. Друзья повзрослели, разъехались по более благоустроенным городским окраинам, обзавелись автомобилями, стервозными женами, многокомнатными квартирами, а я все еще живу здесь.
Впрочем, не все разъехались и обзавелись. Из четырех моих ближайших приятелей машины сегодня есть только у двоих. Причем одному из них она больше никогда и ни за чем не понадобится.
Со своей тихой улицы я пешком дошагал до «Гостиного Двора». Обычно мы с женой встречались возле выхода из метро на канал Грибоедова и сворачивали к подсвеченному Спасу-на-Крови.
Сегодня какое-то время шли молча. Вообще-то, осень стояла теплая. Но не вечерами. Ветер дул такой сильный, что сигареты выворачивало вместе с зубами. Из-за замерзших облаков торчала рыжая рожа месяца-самца. Жена натянула на пальцы перчатки.
— Возьми меня под руку. Мне холодно. Я взял ее под руку.
— Чем занимался сегодня на работе?
— Придумал скороговорку. Хочешь скажу? «У ежика изжога». Повтори.
— Отстань!
— А-а! Не можешь повторить!
— Жена замерзает, а ты... Я говорила, что ты абсолютно невоспитанный тип?
— Да? А мне казалось, я неплохой парень. Вполне приличный.
— Ты? Приличный?
— Ага. Я. Только я не знаю, кто такой Шлиман. А ты знаешь?
— Шлиман это такой дореволюционный жулик. Натырил где-то древнего золота и выдал его за золото Трои.
— Отличный, кстати, способ отмывать бабки! Откуда у вас столько золота? А я нашел Трою!