Четверка

Вокруг одного из столов сидели трое учителей и повариха. На столе стоял глиняный кувшин, из которого Феоктист разливал что-то прозрачное в небольшие деревянные стопочки. Витек прислушался. Звонкий голос тетя Глаши было слышно издалека:

- Не уйду я никуда из приюта, детишек не брошу.

- Да пойми, не можем мы теперь тебе жалование платить, - возражал Горимир.

- Без оплаты работать буду, - настаивала повариха. - Небось, Антипка мой заработает семье на хлеб. Да и сама при котле прокормлюсь.

- Да кашу и мы сготовим. Не пропадем - крупы до зимы хватит. Да и охотники мясом подсобят, четверо их теперь у нас. А вот одежу на осень детишкам справить не на что, ведь растут! Вовремя подгадал Никодимка, сбежал и все жалованье с собой увез. Пусть ему Ярила воздаст за его лукавство.

Ярила ему уже воздал, - при страшном воспоминании Витьку слегка передернуло. Не пошли ворюге впрок чужие деньги. Мальчишка вдруг вспомнил о подобранных монетах. Он их даже не разглядел, но приютским они наверняка пригодятся больше. Слова Горемира вдруг вызвали ничем не объяснимые угрызения совести.

Придержав одну монетку для себя на всякий случай, Ходок вытащил из кармана остальные четыре и уже в открытую подошел к столику. Заметив его, Феоктист торопливо прикрыл рукою стопку. Оттуда сильно потянуло самогонкой, но Витька сделал вид, что ничего не заметил. Повод пить горькую у милсов был самым подходящим.

- Здоровы будьте. Я тут проходил случайно, разговор услышал, - смущенно сказал мальчишка. - И это, хотел монетки отдать вот эти, для приюта. - Он протянул деньги Горемиру.

Учитель сжал монеты в ладони, поднес к глазам, и у него от удивления вытянулось лицо.

- Золотые? Четыре золотых? - неверяще сказал учитель, рассматривая монеты в неярком свете ночного жучка. - Да на эти деньги весь приют может месяц прожить. И одежку детям хватит снарядить, коли брать недорого. Сам князь нам на приют по три золотых жаловал. В казне столько не было. Ты где их взял-то? Не украл ли? - голос его внезапно стал строгим, учительским.

Ходок даже не обиделся. По сути, деньги он и вправду украл - у Никодима или у бандитов. И никаких угрызений совести по этому поводу не испытывал - деньги эти, никодимовские или княжеские, принадлежали приютским. А вот отмазку надо было придумать заранее.

- Не украл я, - замялся Витька, потом всколыхнулся, припомнив болтовню братишки. - Я это... на площади подобрал, бросали на свадьбе.

- А там и золотые бросали? Раньше была все больше медь, - историк удивился, но суровости в его голосе больше не было. Напротив, в нем появилось облегчение и надежда. - Вот удача! И что, отдашь их на приют просто так, не пожалеешь? - он испытующе уставился на Витьку.

- Чего жалеть? Как пришло, так и ушло, - пожал плечами мальчишка. Он не стал говорить об оставленной на всякий случай монетке, но учителя и так смотрели на него с искренней благодарностью.

- Славный ты отрок, почитай, спас нас сегодня, - прослезилась размякшая от самогона тетя Глаша. - Но теперь спать ступай, не дело детям по ночам шастать.

И в кои-то веки Витек был с ней совершенно согласен. Он вежливо попрощался и отступил к деревьям, стараясь не поворачиваться к учителям спиной, - порванная рубаха была приютская, выданная еще в первый день МарьИванной, - потом на автопилоте побрел к приюту. Как он дошел до спальни и упал на топчан, он потом даже не мог вспомнить.

Мана восстановилась только через двое суток. Большую часть этого времени Витька проспал. Он не стал вдаваться в подробности, рубаху припрятал в рюкзак, но о смерти Никодима друзьям все же пришлось рассказать. И о твердой, пусть и ничем не обоснованной уверенности в том, что МарьИванны с ним не было, тоже. Потому что иначе ее можно было бы уже не искать.

Через два дня, когда мана дошла до капа, и Ходок нашел Сашку в туннеле, у него уже хватило силы для того, чтобы вытащить друга в приют. Как и в прошлый раз, после обнуления полоска маны заметно возросла.

Смотреть на друга было просто больно: тощего, похудевшего на несколько килограмм, моргавшего покрасневшими глазами, как разбуженная днем сова. Причем сова, разбуженная взрывом и упавшая с дерева, повредив крыло, - парень едва держался на ногах.

Им не хватило времени даже снять с него кандалы. Сашка едва успел поесть жидкой каши, оставшейся с обеда, и немного восстановить потраченные силы, когда в спальню в панике ворвался Гусь: по приюту шастали княжеские слуги. Разыскивали они, якобы, пропавшего княжича и МарьИванну, но спрашивали и про Ходока. Обшаривали они все, от чердака до погребов.

Спрячься мальчишки на время неподалеку от приюта, никто из приютских одаренных выдавать бы не стал - хотя Видян особых симпатий не вызывал, но Игорька многие успели полюбить. Но провидец уверенно сказа - бежать!

В лесок далеко за пределы города Витек перенес друзей в два приема всего за несколько минут - сначала Видяна, как самого самостоятельного, потом Гуся и Сашку, оставшегося в кандалах. Ориентир без споров - на них не было времени - выбрали методом тыка по грубой географической карте, выданной Игорехе на уроке Горемиром. По воле жребия, цель находилась возле небольшого городка Перунь у границы с Пятиозерьем.

Когда Ферапонт со стражей, наконец, пришли в комнату мальчишек, там уже никого не было.

Глава седьмая

ПОИСКИ И ПРОИСКИ

Ксения не злилась, нет. Она была в бешенстве. Мало того, что болван напарник не сумел найти нормального исполнителя для убийства Агафона, так еще из храмовых келий вылез неожиданно выздоровевший Борислав. Неснимаемая порча, которой так гордился темнолесский колдун, исчезла бесследно - старый князь был здоровее прежнего, и даже казался помолодевшим.

Старший наследник отделался легким испугом, и даже не слишком усердствовал в поисках заговорщиков. Обрадованный выздоровлением отца, он с удовольствием сбросил бремя ответственности и охотно вернулся к дворцовым развлечениям.

Запершись в выделенных князем покоях, Волчица оставила метаморфов сторожить вход, но на всякий случай еще и врубила глушилку. Менандра, который не замедлил переметнуться на службу к Бориславу, она на порог не пустила. Ей нужно было остаться наедине с Владом.

Теперь она отыгрывалась на напарнике, который молчал и угрюмо кивал в ответ на все упреки. Чего отнекиваться, виноват. Это еще больше выводило из себя, лишая удовольствия полаяться всласть.

- Ты хоть понимаешь, что натворил? Я что, одна должна за всех работать? - накричавшись, наконец, угомонилась Ксения. - И эти темнолесские болваны тоже напортачили! А ведь как хвалились - неснимаемая порча, скоро помрет!

Ксения проверила слухи об иномирском лекаре, якобы исцелившем князя, отправив запрос в Институт истории. Слухи оказались полной чушью - ни ГСП, ни ГСС врачей на Буян не отправляли. Целителю просто неоткуда было взяться. А значит, ошибку допустили ведьмы.

И предъявить претензии было некому - колдунов из свиты пришлось отпустить домой еще до свадьбы - уж больно подозрительно поглядывали на них волхвы. Особенно усердствовал старый Лучезар, которого девушка мысленно называла ярилиным выкормышем. А ведь она, по совету Менандра, оставила на алтарях не какие-то там шубы и кафтаны, а драгоценные каменья и артефакты. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы утихомирить жреца. Хорошо еще, что не отменил свадьбу. Впрочем, хорошо ли?

Очередная новость чуть не заставила Ксению окончательно сорваться. Посреди пышной свадьбы, когда она глуповато улыбалась и принимала поздравления, оглядываясь в поисках куда-то подевавшегося жениха, внезапно живее забегали слуги и челядины. Они то и дело подбегали к старому князю и что-то нашептывали ему на ушко.