Страница 39 из 71
Василид упал на кровать и, переводя дух, лихорадочно соображал, куда спрятать конверт с письмом.
Келья его была малюсенькой: в ней умещались лишь кровать да столик с табуреткой. Еще в углу стоял аналой[53] с Библией на тканой абхазской скатерке, над ним киот[54] из пяти-шести икон. Взгляд Василида привычно остановился на лике Спасителя. Он встал на табуретку и засунул конверт за икону: уж кто, как не Христос, поможет ему в благом деле.
Однако беспокойство не оставляло мальчика. Он вспомнил, что в углу под кроватью одна из каменных плит пола расшаталась. Сдвинув кровать, он поднял плиту. О таком тайнике можно было только мечтать. Василид достал конверт из-за иконы и положил под плиту. Щели между плитами тщательно засыпал мусором. Вслед за тем он вдруг почувствовал ужасную слабость.
За окном стемнело. Василид лег и отдался горестным мыслям. Только сейчас он понял, как тихо и безмятежно протекала его жизнь в обители. Особенно благополучными были два последних года, когда его пригрел вниманием игумен и взял к себе в келейники. Из-за своей привязанности к мальчику отец Георгий прощал ему мелкие слабости, погрешности в учебе и послушании. Его не обременяли тяжелой работой; монастырские трапезы были вкусны и обильны. Даже сейчас, когда кругом было так голодно, братия не испытывала нужды в еде.
А что ждет его теперь? Казначей не оставит его в покое. Куда деваться, если жизнь в обители станет невыносимой? Одно утешение — рисование, но ведь его занятие перестанет быть тайной, и тогда не миновать беды. Василид вспомнил Федю и Аджина, и у него потеплело на душе. Хорошие друзья. Но и они не в силах изменить что-нибудь в его судьбе. Со смертью отца Георгия он останется один-одинешенек на всем белом свете.
Мало кто спал этой ночью в обители. Часть братии была занята на келейном правиле[55]; в два часа ночи редкие удары колокола призвали другую часть иноков на всенощную. Многие скорбели в преддверии печального события, но были и такие, что радовались и строили новые планы.
Глубокой ночью Василид забылся, наконец, в беспокойном сне. Пробуждение было горестным. Редкие удары большого монастырского колокола, одинокие и протяжные, возвестили о том, что душа настоятеля отошла в иной мир.
Вся братия уже поднялась на ноги, и вскоре огромная монастырская площадь заполнилась скорбной черной толпой.
Печальное событие скоро облетело епархию, и в тот же день для прощания с усопшим в обитель начало съезжаться высшее духовенство. В четырех монастырских церквах и храме начались поминальные службы, в кельях — моления.
Тело усопшего положили на стол, покрытый черным бархатом, в приемной настоятельских покоев. К, тому времени, когда Василид пришел туда, возле тела собрались все члены духовного совета и приезжее духовенство. Ждали прибытия архиерея.
Василид проник в приемную с трудом: дежуривший в келейной монах пропустил его лишь после долгих уговоров и слез. Как скоро мальчик почувствовал перемену в своем положении!
Отец Георгий лежал со сложенными на груди руками, в изголовье горели свечи; от их колеблющегося света по лицу умершего двигались тени. Василид сдерживал рыдания, и слезы беззвучно катились по его лицу. Евлогий, склонившись к приезжему священнику, фарисействовал так, чтобы слышали все:
— Лишились мы своего владыки, доброго пастыря, положившего душу свою за овцы своя. Как-то переживем мы это горе, каково-то пастве без него будет. Упокой душу его, господи!
Теперь, когда опальный владыка не был опасен, ему устроили торжественные похороны. Они состоялись на следующий день. Тело отца Георгия положили в гроб и перенесли в собор. Здесь были отслужены обедня и панихида. В соборе ярко раззолоченный иконостас переливался в свете паникадил и сотен свечей; снаружи доносилось неустанное гудение колоколов, внутри воздух дрожал от раскатов монастырского хора. Василид едва выстоял службы: от всех переживаний и духоты болела голова.
После погребения он еще долго с безутешным видом стоял у часовни. Теперь он остался один.
К Василиду подошел брат Платон и, взяв за руку, почти силой увел от часовни.
— Крепись, сыне, — говорил он. — Настал для владыки час, которого никто не минует. С мертвыми не умирают, говорят. Утешься, о себе подумай.
Расставшись с добрым монахом, Василид отправился к тайнику, чтобы там погоревать в одиночестве. Однако стоило ему оглянуться, как за спиной он опять увидел брата Агавву. Господи, в такой день его не оставляют в покое!
Лишний раз рисковать не стоило. Поэтому Василид погулял по парку и пошел в келью.
На площади, на галереях монастырских корпусов толпились группами монахи. Братья обсуждали печальное событие, гадали о том, кто будет преемником умершего владыки.
Василид пропустил обеденную трапезу и вплоть до вечерней службы не покидал кельи. Мысли его сосредоточились на том, как переправить в ревком завещанное игуменом письмо. Надо было проявить немалую изобретательность, чтобы ускользнуть от казначейского соглядатая и вернуться назад незамеченным. Какой же момент для этого выбрать?
Василиду вдруг захотелось убедиться, что письмо на месте. Он выглянул за дверь — никого. Он отодвинул кровать и поднял плиту. Конверта под ней не было.
Глава XV, рассказывающая о том, какой выход можно найти из безвыходного положения
Василиду хотелось выть и биться головой о стену, но он лишь метался по тесной келье, проклиная себя за неосмотрительность. К переживаниям мальчика прибавился еще и страх: можно было не сомневаться, что его участие в деле, направленном против интересов казначея, не пройдет ему безнаказанно. Василид бросился на кровать и уткнулся головой в подушку.
Прошло немало времени, прежде чем он обрел способность думать. Может быть, все не так ужасно? У него есть выход — пойти в ревком и рассказать о письме председателю. Но это не так-то просто: одно дело — отдать письмо и уйти, другое — беседовать с незнакомыми людьми в месте, проклинаемом обителью. А что ждет его по возвращении? От казначея пощады не жди: Василид слышал, с какой ненавистью говорил Евлогий о новой власти. И вообще, что дальше? Во всяком случае, надо быть начеку: слежку за ним не ослабят. В конце концов, он решил не предпринимать ничего до тех пор, пока не увидит Федю. Ведь ему можно будет поручить пойти в ревком — у него и отец там работает. Эта мысль немного успокоила Василида. Свидание с другом у него было условлено на послезавтра.
На следующий день, отстояв заутреню, он, движимый тоской, оказался в уголке парка, где они с отцом Георгием провели столько тихих, блаженных часов. Голые растрепанные розовые кусты, за которыми так любил ухаживать старец, вид скамьи, на которой он недавно сидел, так подействовали на Василида, что он снова, в который уже раз стал плакать.
Посидев немного в беседке, он успокоился, достал припрятанный под скамейкой сухой корм и покормил рыбок. Потом отправился в келью.
За ним продолжали следить все тем же недреманным оком. К брату Агавве присоединился еще один инок. Стоило мальчику покинуть келью, как кто-нибудь из них уже маячил невдалеке. С ума сойти: можно подумать, у них дел других нет. Василид старался не смотреть в их сторону, пусть думают, что он не замечает слежку, — в нужный момент легче будет улизнуть.
Как-то, задумавшись, он проходил под аркой, служившей выходом из сада, и вдруг нос к носу столкнулся с отцом казначеем. Все сжалось у него внутри. Он отвесил Евлогию поясной поклон и хотел было пройти мимо, но тот остановил его:
— Стой, отрок! Отвечай, почему заутреню пропустил?
— Я был на службе, уже после заутрени в сад пошел.
Евлогий смотрел мимо него тусклым взглядом и, словно не слыша, спросил:
— Отец Рафаил, был ли сей послушник в храме во время заутрени?
53
Аналой — подставка для церковных книг.
54
Киот — навесной застекленный шкафчик для икон.
55
Ночные моления, проходящие в кельях.