Дегустатор боли

Не знаю, сколько я просидел, но моя спина начала болеть. Я попытался принять более удобную позу и зашевелился на полу, но неожиданно рука Моники потянулась ко мне, и я тут же сел обратно, прикоснувшись пальцами к ее ладошке.

— Как себя чувствуешь? — я смотрел на ее измученное, уставшее лицо, поглаживая ее тонкие пальчики.

— Спасибо, Тэхен… — прохрипела она, даже не в силах открыть глаза. Я видел, как подрагивают ее ресницы, слышал ее сопение и осознавал, что попадаю под влияние сильнейших женских чар. — Что там мама?

Боже мой, даже в таком состоянии, после всего, что произошло, она вспоминает о своей матери! Об этой шалавистой, немолодой кошке! Я поразился. Женщина, которая ударила свою дочь, лишь бы та не мешала ей трахаться с кобелем… Гадко. Я поморщился, цокнув языком, но все же ответил.

— Не знаю, они не заходили к тебе. Наверное, ушли, — мое лицо, выражающее злость и отторжение, даже покраснело. Я хотел было накричать на Монику за ее чрезмерную доброту, за ее неуместное спокойствие, но смолчал. Я бы лучше ударил сам себя, чем накричал бы на этого ангела. — Ты лучше о себе думай. Может, хочешь чего? Только скажи, я все сделаю.

Мон, как всегда, продемонстрировала свою скромность и попыталась сама слезть с кровати. Я подвинулся, освобождая ей место. Девушка медленно села, свесив ноги к полу, но едва она поднялась, как ее занесло в сторону. Я успел подскочить и схватил ее в охапку.

— Дура, — зашипел я без какой-либо злости, укладывая ее обратно. — Не выпендривайся и лежи, а я пока сделаю тебе чай.

Она что-то пробормотала мне вслед, но я уже не слушал. Закрыв за собой дверь, я спустился по лестнице на первый этаж и огляделся по сторонам: ни Саманты, ни Джеймса уже не было. И правда, зачем оставаться вместе с больной дочерью? Куда лучше пойти в кафе/бар развлечься, а потом приползти на рогах ближе к ночи и завалиться в койку. Охуенная маман!

Я шарился на кухне в поисках чая, чашек, сахара и всего прочего. Для начала включил чайник, чтобы вскипятить воду, затем отрыл где-то на полках белую с красными цветами чашку и принялся хозяйничать прямо как полноправный владелец сего дома. Ну или как служанка с членом между ног.

— Ты извини, что увидел мою маму в таком состоянии, — внезапный голос Моники, раздавшийся у меня за спиной, напугал меня. Вздрогнув, я обернулся и увидел ее, закутанную в одеяло. Она была такая нежная, такая тихая, что мне до одури захотелось прижать ее к себе и поцеловать, но я лишь вздохнул. — Она не плохая, ты не думай, просто…

— Просто забивает на тебя и идет тусоваться с мужиками, — хмыкнув, я стал размешивать сахар в чае. — Не парься, все нормально. Самое главное, что она больше не посмеет тебя обидеть, потому что появился я.

— Тэхен… — Моника остановилась сзади меня, как бы намекая, чтобы я повернулся к ней, и я это сделал. Впервые она улыбнулась мне. Искренне, ласково, словно была благодарна мне. Если бы я был куском льда, то вмиг растаял бы, превратившись в лужицу, но я не стал показывать своих чувств и остался таким же серьезным. — Спасибо, что заступился за меня, что помог мне во время приступа, но, пожалуйста, не кричи на мою маму. Какой бы она ни была, она подарила мне жизнь.

— Ага, которую сама же тебе портит, — я обошел девушку с чашкой чая, чтобы поставить ее на стол. — Ты слишком добра, Мон, это только навредит тебе. Будь жестче, не позволяй ей делать из дома бордель.

Моника ничего не ответила. Она села за стол, кутаясь плотнее в одеяло, поблагодарила меня за чай и начала пить его маленькими глотками. Я же стоял возле нее и думал лишь об одном: спросить у нее про приступы или нет? Черт, как же мне было интересно… Я должен был знать, что служит причиной появления конвульсий, что вообще происходит с Моникой, но боялся напугать ее своим любопытством. Сама она вряд ли рассказала бы, поэтому я все же рискнул…

— Мон, — кашлянув, я опустился рядом с ней на корточки, положив ладони на ее колени. Девушка обратила на меня внимание и слегка смутилась — ее лицо порозовело, — ты прости, если мой вопрос окажется бестактным, но мне хотелось бы знать. Почему у тебя случаются такие приступы? Это нервы?

Моника вдруг стала не то чтобы злой, но резко изменилась в лице. Я сто раз пожалел, что задал дурацкий вопрос, и мысленно проклял себя. Она молчала, опустив глаза, пальцами сжимала горячую чашку, будто не замечая высокой температуры, и взволнованно кусала губы. Ей явно не хотелось говорить об этом, но я выжидал, не смея нарушить тишину. Пусть свыкнется с моим вопросом, подумает, отвечать или нет, а я посижу подле нее, ибо вдруг скажет.

Но она молчала. Не знаю, сколько минут прошло, но мои ноги стали затекать, а сам я уже едва балансировал, чтобы не свалиться назад. Либо Моника таким образом намекает, что не хочет отвечать, либо думает, думает, думает…

— Ладно, прости, — тяжко вздохнув, я с усердием встал на ноги, ощутив себя на все восемьдесят лет, но тут Мон схватила меня за запястье. Я бросил на нее вопросительный взгляд. — Все-таки скажешь? Не бойся, ты можешь мне доверять.

— У меня нарушена нервная система. Порой организм не может контролировать себя, когда я начинаю нервничать, поэтому случаются приступы. Никто не знает, как с этим бороться. Остается только глушить симптомы таблетками…

Я сел на стул рядом с девушкой, не прерывая между нами зрительный контакт. Я даже не смел подумать о том, чтобы издеваться над ней, смеяться или отнестись к ее болезни пренебрежительно. Мне стало жалко ее чисто по-человечески, ведь она такая молодая, красивая и терпит ужасные конвульсии. Врагу не пожелаешь. Хотя нет, Джону я бы с радостью пожелал подобную заразу. Меньше выебываться будет.

— Это из-за сломанного детства, — продолжила Мон. — Когда я была маленькой, мы жили еще в Лондоне. Отец работал адвокатом и неплохо зарабатывал. Мы жили в достатке, ни в чем не нуждались, но наступили тяжелые времена. Клиентов становилось все меньше, денег едва хватало на еду, и папа решил взять крупную сумму денег в кредит. Мама ругала его, ведь отдавать обратно было нечего, но он настаивал на своем и твердил, что все будет хорошо, клиенты снова приплывут, захватив с собой денежки. Я смутно помню все подробности, ведь я была совсем ребенком, но однажды вечером к нам пришли люди. Они были одеты в дорогие костюмы, огромные кожаные куртки и выглядели как бандиты… Папа велел нам с мамой запереться в ванной и ждать, пока они закончат разговор. Как позже я узнала, это были коллекторы. Отец не мог погасить кредит, долг рос, и банк не выдержал. Мы слышали громкую брань, крики, а потом… Потом началась драка. Мама обнимала меня, мы обе плакали, но не смели высовываться и шуметь, ведь на кону стояла наша жизнь. Потом все стихло. Поначалу мы боялись выходить, но время шло, и мама решила открыть дверь. Это была ее ошибка. Эти люди знали, что мы в доме, и ждали нас. Их было трое. Один схватил маму за волосы и бросил на пол, я кинулась к ней, захлебываясь в слезах, но другой мужчина отпихнул меня назад и не рассчитал силу. Я отлетела к ванне и сильно ударилась головой, даже потеряла сознание, а когда пришла в себя, то уже никого из коллекторов не было, но в доме находилось много других людей: врачи, полицейские, наши соседи. Надо мной кружили санитары, плачущая мама, какие-то еще женщины… Соседи услышали шум и вызвали полицию, как позже мне рассказала мама, и если бы не они, то нас бы тоже убили. Почему тоже? Потому что папу избили до смерти. Его тело нашли в страшном состоянии возле дивана. Это был переломный момент, изменивший все вокруг и внутри меня. С тех пор все покатилось в яму: жизнь в Лондоне стала недоступна для нас, и мы с мамой были вынуждены переехать в Ливерпуль. У нее нет высшего образования, поэтому ей пришлось идти работать официанткой. После смерти папы она сильно поменялась. Стала пить, встречаться с мужчинами, забросила и себя, и меня, и дом. Я понимаю, что так она пытается заглушить всю свою боль, и не виню ее. Она потеряла все, как и я, но она еще потеряла и любимого мужчину. Ей тяжелее.