Страница 50 из 167
– Тишина в студии! – Строгий голос ассистента вырвал Виктора из тягучего потока сознания, возвращая к реальности.
Вспыхнул полный свет, ведущий – очень молоденький жур– налист, но с улыбкой, уже знакомой всему миру, – повернулся к Виктору:
– Господин Банев, мы пригласили вас не только потому, что вы живете сейчас в т ом са мо м г ор од е . На ваших книгах выросло поколение наших отцов, а в каком-то смысле и наше поколение тоже. Ваше мнение никогда не было безразлично людям. Что вы думаете сегодня о Лагере бедуинов?
– Пусть будут бедуины, – сказал Виктор. – Но пусть не будет Лагеря. Я вообще не люблю слова «лагерь». Не только концентрационный, но и скаутский лагерь представляется мне тем, что должно уйти в прошлое. Я против войны и всего воен– ного, даже игр…
Начав говорить, он страшно боялся сказать что-то лиш– нее, потом это прошло, и чем ближе к концу, тем сильнее ста– новилось другое чувство: он не успеет, не успеет сказать главного.
– Помните, Эрнест Хемингуэй мечтал когда-то просто пос– тавить к стенке всех тех, кто хочет войны, потому что таких на самом деле очень мало и от них один вред. Но гении тоже ошибаются. И я хочу сказать вам, что никого и никогда нельзя ставить к стенке. Мы это уже проходили. Не раз и не два. И мы знаем, что у расстрелянных всегда остаются жены, дети, ученики, последователи, друзья. И даже если (предположим не– возможное) не было у них ни тех, ни других, ни третьих, ни пятых – никого или всех, кто был, вывели начисто, под ноль (как научились это делать некоторые выдающиеся организации нашего века) – все равно у них появятся ученики и последова– тели. И даже дети. Просто потому, что они расстрелянные. Они
– мученики, и значит, почти герои. А за героями пойдет на– род. И все повторится: Перевороты, кровь, войны, расстрелы. Обязательно расстрелы. Око за око, зуб за зуб, расстрел за расстрел.
Кто-то должен остановиться.
Вот почему я намерен подправить старину Хэма. Я мечтаю о том, чтобы все, кто хочет войны, просто ушли. Давайте сде– лаем так, чтобы они ушли, чтобы им стало неинтересно воевать и даже готовиться к войне.
Было бы слишком тривиально утверждать, что мы стоим се– годня на пороге новой войны. Мы стоим на этом пороге столь– ко, сколько себя помним. Просто сейчас настало время отойти от порога. Потому что это уже не порог – это пропасть. Она, конечно, манит, затягивает, но закройте глаза на мгновение и подумайте, как это естественно и просто – отойти от края пропасти.
Я обращаюсь к тем, кто никогда не воевал и воевать не умеет. Не совершайте рокового шага, не берите в руки оружие. Вам не на что рассчитывать, против вас будут профессионалы. Их много. И вас ждет впереди только смерть.
Я обращаюсь к профессионалам, к вам, испытавшим огонь и ужас Последней войны. Неужели вы для того прошли через нее и остались живыми, чтобы начать теперь следующую, неужели она была последней лишь в том смысле, в каком бывают последними новости в газетах? Да, может быть, вам снова повезет, и крепкой рукою по локоть в крови вы поднимете очередной бокал за очередную победу в очередной Последней войне. А может быть… Подумайте.
Я обращаюсь ко всем сепаратистам, националистам, фунда– менталистам, ко всем непримиримым, «ястребам» и «тиграм», если, конечно, они слушают меня. Неужели, наивные братья мои по планете, вы всерьез считаете, что оружие приносит что-то еще, кроме смерти. Вы же так любите ссылаться на историчес– кие корни и исторические традиции! Так загляните в историю, загляните. На это понадобится совсем немного времени. Самое главное вы успеете прочесть прямо сидя в блиндаже между дву– мя артобстрелами. И может быть, вам все-таки расхочется от– давать очередной приказ о бессмысленных убийствах?
Я обращаюсь к вам, женщины: матери, жены, сестры, дев– чонки-ветераны Последней войны! Неужели стрельба из снай– перской винтовки и рукопашный бой, кромсание плоти в полевом госпитале и закапывание друзей в братские могилы, письма на фронт и ожидание похоронок – неужели это то, ради чего вы родились на свет и ради чего собираетесь рожать новых детей? Или вы уже не собираетесь?
Мы действительно стоим у края пропасти. Опомнитесь, друзья мои и братья! Давайте сделаем шаг назад и вытрем со лба испарину, как утром, когда очнешься от кошмара и вдруг поймешь, что мир вокруг все-таки еще не безнадежен.
Давайте сделаем этот шаг и улыбнемся друг другу.
Вот, наверно, и все, что я хотел сказать вам сегодня.
Прошло уже не меньше минуты, как у Виктора возникло не– объяснимое, но сильное ощущение на каком-то сверхчувственном уровне: его не слушают, его перестали слушать. Несколько че– ловек в студни: охранники, операторы, звукооператоры, режис– серы, ведущий были по-прежнему внимательны, но это была их работа, и не к ним же, в конце концов, обращался Виктор. А вот где-то там далекие и близкие миллионы зрителей перед те– леэкранами перестали слушать, исчезла обратная связь, только что ощущавшаяся с удивительной вдохновляющей силой.
Неужели прервали трансляцию? Или что-то случилось та– кое, что люди отошли от телевизоров и кинулись к окнам? Или…
– Спасибо, господин Банев, – сказал ведущий и, повер– нувшись к камерам, завершил: – А мы прощаемся с вами. До встречи в следующую пятницу!
В эфир пошла заставка программы, все поднялись, рассла– бились и зашумели. Подошел режиссер, дружески приобнял за плечо, пожал руку:
– Все очень здорово получилось, вы молодец, Банев.
Какая-то девчонка в наушниках смотрела на него востор– женными глазами, слева и справа двое охранников в сафари тревожно переговаривались с кем-то, прижимая к щекам плоские трубочки и совсем неслышно шевеля губами. Только теперь он понял, что это его персональная охрана.
– Где Селена? – спросил Виктор.
Спросил то ли у этих мальчиков, то ли у ведущего, а мо– жет быть, у режиссера. Ему было не важно, кто ответит. Но ответить не успел никто.
Дверь в студию распахнулась, и Селена влетела собствен– ной персоной. Успевшая переодеться в сафари, полностью эки– пированная к бою, она была возбуждена, изящно растрепана (да, да, именно так – изящно растрепана!) и стволом вниз держала легкий десантный автомат со вторым магазином, прик– рученным изолентой к первому по старой военной привычке.