Время учеников 1

– В городе говорят. И вообще, я сам сегодня видел этих, в сафари…

– В городе, – назидательно проговорил Голем, – говорят очень много всего интересного. Например, мой приятель Вер– нон, медик, между прочим, по образованию, знаете что мне по– ведал? Что скоро мы все мочиться перестанем, потому что жид– кость будет уходить исключительно через поры кожи. А вы го– ворите, дети… Те, кого вы видели в сафари, – это члены Со– вета ветеранов Последней войны, СВПВ. Только они и имеют доступ на территорию Лагеря. Они ведут мирные переговоры с бедуинами.

– О, как это по-нашему! – воскликнул Виктор, хохоча. – Мирные переговоры под дулами танков за колючей проволокой между детьми и бородатыми моджахедами, причем и те и другие поголовно вооружены до зубов, и ни слова в прессе о том, что там происходит! Как это современно и демократично!

– Переговоры, между прочим, проходят весьма серьез– ные… ненависть – это вам не фунт изюму… Хотите, расска– жу?.. Религиозные предрассудки… пресловутый фундамента– лизм… новейшая военная доктрина… прагматичный подход к массовым психозам… новый виток все той же спирали, но уже совсем в другом измерении… – Голем бубнил все это тихо, монотонно и как-то невнятно, отрывочно. Голос его все больше и больше заглушался ревом могучего двигателя, и Виктор вдруг обнаружил, что видный психиатр сидит верхом на стволе танко– вого орудия, у самого его основания, и большими кусками ло– пает сочный арбуз; холодный розовый сок стекает у него по подбородку, а косточками Голем плюется, как мальчишка, во все стороны. Одна из косточек попадает Виктору в щеку, и он возмущенно спрашивает:

– Что вы делаете, Голем?!

– На вам муха, – отвечает Голем.

– Не на вам, а на вас, – поправляет Виктор.

– Нет, на вам, – упорно повторяет Голем, – на мне нету.

А потом вдруг становится совсем темно. И тихо. И только слышно в этой тишине, как с кончика ствола падают в раска– ленный песок тяжелые липкие капли арбузного сока.

9

Ирма открыла ему дверь и вяло предложила:

– Проходи, па.

И он тут же забыл, зачем пришел. Голова была тяжелая, хотелось спать, а еще хотелось искупаться. Бредовая, конеч– но, идея, и вообще для этого пришлось бы ехать к Селене на дачу, а это было сейчас никак невозможно.

Идя к дочери, он специально не стал пить с утра – толь– ко самую каплю – большой стакан лимонного сока и в него ма– ленькую-маленькую рюмочку коньяку, просто, как писал Веничка Ерофеев, чтобы не так тошнило. А потом полложки соды в виде порошка и запить водой. И тогда сразу проходит изжога. Вот только голова… голова оставалась тяжелой.

Он прошел в комнату, сел на старый протертый диван и посмотрел на Ирму. Ирма стояла, опершись на спинку кресла, и в своем скромном, но изящном домашнем платьице была очень даже хороша. Она становилась все больше похожа на Лолу, но была, безусловно, красивее ее.

– Господи, что у тебя с глазом?

– В аварию попал. Ерунда. Пройдет.

– Ну а как ты вообще, папка?

– Да ничего, вот получил крупный гонорар за сценарий сериала на телевидении, приехал сюда отдохнуть, поболтать со старыми друзьями. А здесь видишь что делается: танки ка– кие-то, бедуины, стрельба на улицах. И такая жара!.. Знал бы, не поехал. Слушай, ты же всегда дождь любила. И Бол-Ку– нац – тоже. Зачем вы сюда-то переехали?

– Мы никуда не переезжали, папа.

– То есть как? Не понимаю. Это же совсем другой город. Город, в котором я служил. А то был город, где я родился.

– Правильно, – согласилась Ирма. – Это совсем другой город. А того города просто уже нет. Не существует он боль– ше. Но мы никуда не переезжали.

– Понятно… – пробормотал Виктор.

Ничего ему было не понятно, и тяжесть в голове посте– пенно превратилась в боль. Очевидно, это как-то отразилось на его лице. Ирма спросила:

– Па, кофе хочешь?

– Не уверен, – ответил он.

Вошел Бол-Кунац. Жутко сутулый, совершенно седой, с по– желтевшей кожей и трубкой в углу рта. Виктор едва узнал его.

– Здравствуйте, господин Банев!

Вот голос почти не изменился. Удивительно.

– Ты называл меня так, когда был мальчишкой.

– Точно. Я как раз и вспомнил те времена. Хотите пива?

– С удовольствием, если можно. А ты тоже будешь?

– Ну разумеется.

Бол-Кунац сел в кресло и запалил свою трубку. Ирма при– несла шесть баночек пива из холодильника и ушла варить себе кофе.

– У вас с деньгами нормально? – спросил Виктор.

– Нормально, – сказал Бол-Кунац. – Правда, нормально. Спасибо, господин Банев.

– А вам не кажется, что отсюда надо уезжать?

– Одно время казалось, но сейчас уже поздно.

– В каком смысле?

– Да во всех смыслах, – сказал Бол-Кунац. – Возраст, дети – они никуда не поедут – и… мы просто не успеем уе– хать. Опять же – куда?

– Да куда угодно! Разве сейчас с этим есть проблемы? – спросил Виктор. – И что значит – не успеете уехать?

– Нет, юридических проблем, конечно, нет никаких, и да– же денег я нашел бы хоть на Америку. Но я же говорю – дети. Август – член Совета ветеранов ПВ, Чика – студентка универ– ситета, будущий социопсихолог. Они же будут участниками со– бытий. А события предстоят жаркие, и очень скоро, неужели вы еще не поняли? События будут такие, что не только уехать – уйти пешком будет трудновато в эти дни.

– Вот об этом как раз я и хотел с тобой поговорить. Без Ирмы. Может быть, вам куда-то уехать хотя бы на время: в столицу, или, наоборот, – куда-нибудь в глушь, у меня же есть дом в деревне.

– Спасибо, господин Банев, мы останемся здесь.

Бол-Кунац открыл вторую баночку пива и погрузился в си– неватые клубы дыма.

– Послушай, Бол, – сказал Виктор, он снова перестал по– нимать, зачем пришел сюда, – но ты-то хоть можешь объяснить, почему мир так круто переменился?

– Наверно, потому, что мы проиграли. Тогда. Нам дали шанс. У нас была огромная сила в руках. А мы превратили ее в красоту. В божественную красоту. Вот только наши розы – луч– шие в мире розы – вырастали всегда без шипов. Помните Экзю– пери? Розы должны быть с шипами. Красоте необходима служба безопасности. Мы не подумали об этом. Мы решили, что в мире есть только пары противоположностей: красота и уродство, добро и зло, ум и глупость, а все остальное умещается в неп– рерывный спектр между каждыми двумя полюсами. Нет, мы не уп– рощали мир, мы просто исказили его так, как нам было удобно, так, как нам подсказали, и искаженный мир понравился нам, страшно понравился. Но за его пределами жил мир реальный, в котором признавали десять разных видов красоты и столько же