Дис

— Сейчас, молодой человек, — вновь успокаивающе проговорил еврей, — Натан Шаломович вам сейчас все расскажет, не переживайте так.

После чего установил прибор на стойке и стал изучать предмет. А Антон уже почему-то совсем и не переживал. То ли этот еврей действительно его как-то успокоил, то ли сам он просто так уж быстро освоился на месте. Он, конечно, еще некоторое время по-озирался по сторонам, после чего стал неспешно прохаживаться вдоль шкафов-витрин, изучая их содержимое, словно бы в музее. Его собственная вещь, которую хозяин ломбарда сейчас с интересом разглядывал, его отчего-то уже совсем не интересовала. Обойдя все витрины и не найдя на них ничего примечательного, Антон вновь подошел к тому кольцу, на которое еще в самом начале обратил внимание. Да, действительно, кольцо было необычным. А камень, как ему тогда показалось, весьма дорогой и изящный, ну просто-таки приковывал к себе его внимание. Он даже обошел витрину сбоку, чтобы получше все рассмотреть.

— Скажите, — обратился он к хозяину ломбарда, — а это правда алмаз?

Однако старый еврей ничего ему на это не ответил, видимо, слишком уж увлекшись изучением предмета, который лежал сейчас перед ним. Антон повторил вопрос. Потом еще, посмотрев при этом на хозяина ломбарда уже пристально и несколько недоуменно. Но тот лишь пробормотал что-то неразборчивое и, как и прежде, ничего не сказал. Наконец, по прошествии нескольких минут, он все же поднял свои, чуть замутненные теперь глаза и тихо переспросил.

— Простите, молодой человек, я плохо расслышал. Вы, кажется, что-то спросили?

— Да, — ответил Антон тоже рассеянно, поскольку уже отошел от витрины с кольцом и рассматривал другую с портсигарами. — Я хотел узнать вот про это, — он указал пальцем на старинное кольцо, — это алмаз?

— Да, алмаз, — ответил ему старый еврей, — и у вас, между прочим, тоже.

Антон и Натан Шаломович одновременно уставились друг на друга. Они оба совершенно не представляли, что им сейчас делать и о чем говорить, поскольку очень остро почувствовали, что случилось нечто невероятное. Один никак не мог понять, как это он, дурак, до сих пор еще не потерял этот камень и не выкинул его. А другой, который тоже вдруг осознал, что чего-то в этом мире все же не понимает, пытался сообразить откуда у этого простофили такой камень. Ведь камень-то действительно был потрясающим. И по весу, и по чистоте. О цене такого камня Натан Шаломович в тот момент забыл даже и подумать. И это уже одно многого стоило.

Немая сцена продолжалась несколько секунд, после чего Антон все же нашел в себе силы подойти к прилавку и посмотреть на камень. Он действительно показался ему теперь каким-то очень красивым. Старый еврей, видимо, обтер его тряпочкой, чтобы получше рассмотреть. Да и Люн, еще утром у него дома, наверное, тоже не зря обратила на него внимание. «Вот уж точно, женский глаз, — подумал Антон про себя, — видит красоту даже сквозь пепел». Наконец он оторвал взгляд от камня и посмотрел на еврея. Еврей тоже посмотрел на него.

— Так… и что же теперь делать? — как-то риторически спросил Антон.

— Продайте, — коротко и четко ответил еврей, после чего очень внимательно посмотрел на своего собеседника.

— А за сколько? — Антон все еще пребывал в неком ступоре, отчего и задал этот, теперь уже совсем неправильный вопрос.

Ведь любой торговец, да и вообще более или менее опытный в хозяйственных делах человек, услышав такое, невольно схватился бы за голову: «Ну кто же так торгуется?!» — возопил бы он. Однако старый еврей был, похоже, поражен не меньше самого Антона, отчего также совершил непростительнейшую ошибку, сразу назвав цену.

— Сто тысяч, — после чего как-то неловко кашлянул, но тут же собрался и добавил, — долларов. Сразу.

— Сто пятьдесят, — почти мгновенно, хотя и с некоторым трудом парировал Антон. Он и сам не мог бы сейчас сказать, как это ему хватило наглости, ничего не понимая ни в камнях, ни в торговле, вступить в этот, совершенно безнадежный торг с этим, явно более опытным чем он соперником.

Впрочем, последняя фраза, несколько необдуманно произнесенная им, весьма благотворно подействовала и на него, и на старого еврея, поскольку разом отрезвила их обоих.

— До свиданья, молодой человек, — произнес Натан Шаломович. — Рад, что зашли, прощайте.

После чего нарочито равнодушно оперся о свою стойку и с какой-то невыразимой тоской посмотрел на входную дверь. Все это было проделано так искусно и естественно, что любой другой посетитель этого денежно-вещевого заведения, непременно клюнул бы на эту удочку, решив, что, пожалуй, явно погорячился. Отчего тут же и согласился с условиями хозяина. Однако Антон был все же не вполне обыкновенным человеком, отчего и разглядел в выражении лица еврея… он даже и не смог бы точно определить, что именно. Но словно некую двуличность, раздвоенность. Ему в один момент показалось даже, что перед ним было сразу два лица: одно — обыкновенное, из плоти и крови, которое он прекрасно видел, а другое, словно бы эфемерное, состоящее из некой полупрозрачной субстанции. И это лицо было совсем другим. Это было лицо хитрого, умного и очень внимательного человека. И все же, выражение этого, второго лица, явно, ну просто едва ли не вслух говорило о том, что еврей притворялся. Что ему очень нужен был этот камень, и что даже та цена, едва ли не наугад названная Антоном, вполне его устроила бы. Видя все это, Антон не стал более спорить, поскольку понял все. Торг был за ним. А весь этот блеф, который хозяин ломбарда сейчас разыгрывал перед ним, призван был лишь одурачить его. Поэтому он спокойно взял со стойки свой камень, небрежно сунул его в карман брюк и собирался было уже уходить, как вдруг услышал позади себя, причем не то чтобы писк или скрип, а словно бы некое блеяние:

— Сто пятьдесят, — произнес Натан Шаломович уже и вовсе не своим голосом. И тут же, но уже нормальным тоном с укоризной добавил, — ах, молодой человек, молодой человек, вот не цените вы честность. Я же мог вас сейчас легко обмануть, сказав, что это хрусталь или стекло, выкупив все за бесценок. А вы мне, с позволения сказать, руки выкручиваете.

— Ничего я вам не выкручиваю, — ответил на это Антон спокойно. Он теперь видел этого человека насквозь и мог совершенно свободно общаться с ним. — У вас на лице все было написано, ну, что камень стоит дороже. И даже больше ста пятидесяти тысяч. Но да бог с вами, берите так, я не стану торговаться. Тем более, что и сам, признаться, еще с час назад чуть было его не выкинул. Так что надо и честь знать. Если уж повезло, так повезло.

Несчастный еврей аж побледнел, когда услыхал, что камень чуть было не выкинули. «Как, ну как же тогда он попал к этому недотепе», — все еще продолжал он размышлять. Однако, некое чувство, сродни, пожалуй, даже профессиональной щепетильности, все же не позволило ему задать этот, вполне естественный и очень уместный в данной ситуации вопрос. Вместо этого он, немного поводив рукой у себя под стойкой, нажал некую потайную кнопку, после чего, слегка нагнувшись, проговорил: «Да, да, сто пятьдесят тысяч… вы все видели. Камень настоящий. Прекрасной…» Но тут он глянул на своего посетителя и осекся.

— Вот вам, молодой человек, лист бумаги, — обратился он через несколько секунд теперь к Антону, после того как прервал этот странный разговор неизвестно с кем, — извольте расписочку написать.

— Расписочку? — повторил за ним Антон, — это за что же. Денег-то я от вас пока еще не получил.

— Нет, ну что вы, — едва ли не ласково проговорил еврей, — расписочку, что вы никому не расскажете об этой нашей с вами сделке. Она, конечно, не будет иметь официальной силы. Но в некоторых кругах и такая бумага может быть принята к сведению.

— Ну хорошо, — Антон взял ручку и бумагу, — что писать?

— Пишите, — начал диктовать еврей, — что я, такой-то такой-то, обязуюсь хранить условия совершенной тогда-то, то есть здесь и сейчас сделки в тайне от третьих лиц. В случае же нарушения данного условия, обязуюсь вернуть все полученные средства Натану Шаломовичу Эринсону, то есть мне — еврей улыбнулся, — со всеми причитающимися пенями и штрафом в размере…