Ангелы

– Пока! – полебезил я, пропищав тонким голоском прощальное слово и ломанулся к Розе.

      Тут мне словно кол в задницу вогнали: невооруженным глазом было видно, что на лице моей девушки носилась разъяренная ненависть! Как же я обрадовался! Меня ревновали!

– Как сдала? – спросил я и уставился на нее.

Я был похож на бешеного пса с торчащим языком и капающими слюнями. Я был просто в дичайшем восторге из-за увиденной ревности.

– Пять! – ухмыльнувшись, ответила она. – Чего Мелиша хотела от тебя?

– Спросила, как проходит экзамен, пытает ли Трокосто студентов раскаленными щипцами! – быстро ответил я и взял ее за руку.

Ее холодные пальцы казались мне безжизненными в моей ладони. Роза не сжимала мою руку! Вот так мерзопакость-то! Она обиделась!

– В чем дело? – спросил я, упорно делая вид, что все ж нормально и, вообще, я ни черта не понимаю, что происходит.

– Не в чем. Пошли! – сухо ответила она и двинулась вперед.

Я дернул ее за руку и подтащил к себе. Роза подняла глаза, огромные океаны и посмотрела на меня, захлопав ресницами. Господи, я поражался, с какой скоростью менялись эмоции на ее лице: злость, ревность, ненависть, злость, любовь, ненависть… Я крепко держал ее за руку, на всякий случай, вдруг мадам взбредет в голову залепить мне пощечину прямо перед всем университетом.

– В чем дело, Роза? – спросил я еще раз, превосходно скрывая свои эмоции.

Роза хлопала пушистыми ресницами и пыхтела, как паровоз из детской железной дороги. Я был безумно рад, что поймал ее на ревности, мне даже было нестрашно, что, возможно, я буду должен извиниться.

– Мне не нравится, когда Мелиша разговаривает с тобой! – Роза не стала ходить вокруг да около: она точно испытывала приступ ревности.

– Она просто спрашивала…

– Эта тупая девочка положила глаз на твоего брата. Одной совместной ночи ей показалось маловато, она хочет больше. Но так как ей глубоко наплевать кто из вас Люцифер, а кто Гавриил, она может и к тебе домогаться!

Пока я слушал ее, у меня чуть ли судороги не начались оттого, что я слышал, от счастья!

– Роза, ты не можешь обидеться на меня только потому, что Мелиша спросила меня об экзамене!

– А я и не обижаюсь, я просто злюсь! – на меня уставились пылающие огнем глаза.

– Успокойся, ладно? Я только лицом похож с братом, поведение у нас совершенно разное, как ты уже могла в этом убедиться! Я не собираюсь приставать к Мелише – этой девушки для меня не существует… – Ну вот, я уже начал оправдываться в том, чего не делал, чего не было даже в мыслях.

За все время общения с Розой я все больше и больше убеждался, что она манипулирует мной, а я не всегда хотел сопротивляться этим манипуляциям. Девушки все время пытаются заставить мужчин сделать три самых желанных вещи: они хотят услышать слова любви, слова сожаления, неважно кто был виноват на самом деле (типа виноваты всегда двое, но извиняются только ребята) и слова «ты всегда права, дорогая». Да, в тот момент я оправдывался во избежание ссоры. Но я не хотел говорить ни одну из тех фраз, которую Роза явно ожидала услышать.

– Просто пойдем, прогуляемся? – предложил я.

Она смотрела на меня так, словно я предложил ей заняться групповым сексом прилюдно. Я дотронулся до ее лба и погладил милую морщинку, которая придавала ей суровый вид. Я хотел, чтобы эта морщина разгладилась, но вместо этого там появилась еще одна – только удивленная. Какое же я все-таки сентиментальное ничтожество!

– Хорошо. – Процедила Роза сквозь зубы.

Было видно, как все безумные чувства боролись в ней. Своей чудной, белоснежной головкой Роза понимала, что несет херню. Но она уже начала ее нести, а остановиться – это слишком до хрена сил нужно. Роза была слаба, настолько эмоционально слаба, что мне ее просто было жалко. Милая девушка обожала нести собачью чушь, и каждый раз, когда она это понимала, ее лицо менялось. В щенячьих глазах читалось «блин, какая чушь!», но рот продолжал выплевывать незаслуженные проклятия.

– А ты брата не хочешь подождать? – спросила она внезапно.

Вот я снова удивился. Почему ее опять интересует это отродье?

– Нет. Зачем? – сделал я удивленное лицо, вместо разгневанного.

Может, как только Роза оказывалась в затруднительном, неловком положении передо мной, она тут же приплетала Люца, специально, чтобы побесить меня?

– Не знаю…

– Ты с ним хочешь погулять? – я спросил прямо.

– Нет! – с легкой агрессией ответила она и пошла вперед.

Мои предательские глаза поползли по ее круглой попе, а руки вспомнили то чувство, когда они дотрагиваются до ее тела! Я, как озабоченный маньяк, шел сзади нее и пускал слюни. Я хотел схватить ее, затащить за угол и насладиться шипастым цветком.

Мы пошли в парк, умудрились купить пива и сигарет. Хоть и на улице все-таки шел снег, было невообразимо тепло и приятный холодок пощипывал щеки. Мы шли в обнимку и глотали ледяное пиво. Роза уже успокоилась и вроде бы даже забыла о существовании Мелиши и Люцифера.

Пусть я буду выглядеть полной развалюхой, слабаком, но я был счастлив в тот момент. Невозможно описать счастье в такие идиотские минуты. Не существует таких слов, ни матерных, ни высокопарных, никаких, чтобы сказать то, что говорит внутри. Сраное счастье, передача чувств и опыта не поддаются описанию. Поглядеть на это ближе? Что тут счастливого? Зима, таскаешься по улице с пивом, где в бутылке плавает лед, рядом идет девушка с жутко накрашенными бровями, которая полчаса назад пыталась сравнять меня с калом, выудить из меня идиотские слова, которые повторяют в бестолковых сериалах. А в это время, ты идешь и понимаешь, что ты, черт возьми, счастлив, и даже не можешь описать своего грандиозного счастья. Хочется назвать такого человека ремарковским «последним романтиком»? Нет, последней, бессловесной тварью.

Настроение у Розы поднималось, как ртуть в градуснике у лихорадочного больного. Я счастливо и отрешено думал, какого ж хера мне делать дальше? Тринадцатое января, а девятнадцатого – у Розы день рождения, а двадцатого января в расписании экзаменов стоял зловещий предмет Лафортаньяны. Но мне было наплевать на эту психованную истеричку, я переживал, что у меня было всего пять дней, чтобы девятнадцатого января Роза была счастливой. Сраное счастье, которое я должен был ей подарить. Ненавистные люди всю свою жизнь становятся консерваторами, либералистами, идеалистами, херистами, но беда в том, что неважно какую философию человек избирает – счастье он получает не от своих идиотских мыслей или иной херни, а от материализма. Люди мгновенно становятся материалистами, как только речь заходит о счастье, при этом у нас хватает наглости говорит всем подряд, что я – идеалист, я питаюсь никчемной духовной пищей. Ха-ха! Сколько бы мы не сожрали своей духовной пищи, все равно без материальной пищи – сдохнем. А женщина сдохнет без материального подарка. Это же элементарно, стоит просто представить лицо девушки, когда ты даришь ей билет в консерваторию на затраханный до мозга костей концерт Вивальди, который лбом, наверное, пробил уже крышку гроба, от исполнения его произведений нелепыми и бездарными музыкантами. А представить лицо девушки, когда перед ней открывается что-то дорогое, блестящее или конверт, испускающий запах денег и тому подобная херня.

Мне не было жалко для любимой девушки никакой херни, я не против материализма, но где мне было взять основное материальное говно – деньги, на фигню, желаемую девушкой?

– Ты меня любишь? – вот от этого вопроса я чуть не выронил бутылку, не споткнулся об собственную ногу и не выругался матом.

Я остановился и уставился на запорошенные снегом деревья. Это был охренительный провал. Если я хотя бы смотрел на нее, а не на гадкие снежные ветки, может я бы быстро ответил на этот наглый вопрос.

– В чем дело? – спросила она, пытаясь отвлечь меня от злосчастного дерева.

– Ни в чем… – прошептал я.

Мне было не по себе от таких вопросов. Я впал в ступор, а Роза, судя по ее лицу, впала в приступ бешенства. Девушки думают, что парням нечего стесняться, что мы не имеем права бояться, смущаться… В общем, мужик – это сраный робот, которого природа сотворила для воспроизведения потомства, больше от нас толку никакого. Роза не понимала, что я смущался говорить такие слова, то есть она считала меня мудлом, который боится сказать о том, что чувствует. И мне было плевать на это!