Страница 7 из 16
Тамара. Тени пришли к ней от Виктории Озеровой. Две девушки стояли рядом, и одна из них смотрела на своих соседей, проглоченных бурлящей рекой обнаженных тел, а другая искала взглядом Сергея Воронина, который оставил ее, чтобы найти Полину Добронравову. Она волновала, искушала, притягивала его. Виктория и Тамара обменялись парой фраз, затем назвали друг другу свои имена. Пожилая женщина, проходя мимо, взяла их за руки, увлекая за собой. Разгоряченные тела разделили их. Виктория отыскала Тамару чуть позже. Взяла за руку и уже не отпускала, как ни старалось безумное сплетение человеческих тел разорвать хватку.
Полина Добронравова. К ней приходило слишком много теней, чтобы все они смогли найти себе пищу в ее историях. Поэтому они отправлялись дальше. Глеб Гуров, Ульяна Флегонова, Назар Савин, Инна Васильева. Здесь тоже была пища для ночных стервятников.
Антон Ламзин. Полина иногда заходила к нему, так же, как заходила Ульяна, но эти встречи становились все реже и реже. Разве мог он понять их? Разве мог разделить с ними их радости и их печали? У него была своя жизнь, совершенно другая. Полина поняла это, показывая ему свою татуировку. Теперь этот рисунок был ее частью, клочком ее жизни. Она улыбалась, позволяя Антону рассмотреть работу Бориса Дроздова целиком, каждый уголок своего тела. Она надеялась увидеть восторг в его глазах. Вожделение. Взгляд, который она привыкла видеть в глазах людей там, где не существует рамок. Но Антон смотрел иначе. Ее нагота смущала его. Он не пытался прикоснуться к ее коже, вдохнуть ее запах, попробовать вкус – он просто попросил ее одеться, а потом долго молчал, смущенный произошедшим. Он все еще думал об Ульяне. Думал о другой. Полина видела это. Последнее время она стала слишком хорошо замечать подобные вещи.
Ульяна Флегонова. Антон был рад ее визитам. Они лежали в постели, и их близость помогала ему забыть рисунок на обнаженном теле Полины. Он что-то говорил, но Ульяна не слушала его. Она молча одевалась и уходила, снисходительно улыбнувшись ему на прощание. Он был не таким, как Инна или Назар, даже не таким, как те, кого она находила на улицах и в душных барах.
Назар Савин. Его страхи звали его. Они дышали ему в затылок. Они говорили ему, что он сильнее их. И он знал это. Знал, но снова и снова хотел доказать себе, что это так. Они встречались с Инной и Ульяной вечером и шли по улицам, надеясь отыскать тех, кто поможет им утолить их жажду.
Родион Хирьяков – еще один безликий персонаж на сцене театра теней. Инна Васильева встретила его случайной – того, кто ценил ее красоту, наслаждался ее видом. Иногда они целые ночи проводили рядом друг с другом, не позволяя своим телам соприкоснуться. Родион просто смотрел на нее, слушал, упивался ее великолепием. Он что-то скрывал в себе, так же, как когда-то скрывала Инна. Но теперь у нее больше не было тайн. Теперь она знала, что такое любовь. И знала, что Родион готов слушать. Слушать о Назаре, об Ульяне, о доме Мольбрантов. Иногда она сбивалась на мелочи, стараясь не упустить ничего, но у них была целая ночь, поэтому Инна могла себе позволить тонуть в этих подробностях.
Родион Хирьяков. Он думал, что Инна права. Любовь – это всего лишь слово. Запах тухлого вяленого мяса и ничего больше. Красота не нужна этому миру. Он создан из дерьма, крови и спермы. Такое же здесь и счастье…
Амалия Мовсисян. Родион помнил ее до сих пор. Это и была его история. Его тайна, которой он не хотел делиться ни с кем до сегодняшнего дня. Инна слушала его рассказ молча. Родион слишком часто думал об этом, чтобы прерываться, заходя в тупик. Он говорил о том, как познакомился с Амалией, как она стала приходить к нему. Он не был первым. Теперь Родион знал это. Визиты Амалии были нечастыми, но каждый раз она приносила с ними что-то новое: истории, фотографии, фильмы. Едва Родион успевал привыкнуть к одному, как появлялось что-то новое, еще более извращенное в своей сути. Она словно хотела стереть грани, лишить его берегов, а затем показать что-то большее. Зачем? Родион понял это чуть позже. Понял, добровольно спускаясь в яму, которую рыла для него Амалия. «Яму, у которой нет дна», – так она говорила. Но дно определенно было.
Родион вступил на его шаткую почву в тот момент, когда Амалия познакомила его с Габриэлой и он увидел изнанку своих чувств. Боль – вот что было на дне этой ямы. Это были уже не пороки людей. Это были их болезни. Их сумасшествие. Родион не мог принять этого. Амалия. Она сказала ему, что люди – это просто плоть. Такая же, как он, такая же, как она. Кожа, которая жаждет показать свои секреты, обнажить правду свежего кровянистого мяса. Воск, который заливает рассеченную кнутом спину. Огонь, который дарит запах горелой плоти. Твоей собственной плоти. Игла, которой можно проколоть свою руку. Нить, которой можно сшить груди женщины воедино… Это и была та яма, в которую Амалия хотела упасть. Упасть вместе с тем, кто крепко держит ее за руку, и только там, на дне, которого нет, она раскроет ему свои тайны. Теперь Родион видел – бездонность в глазах Амалии и была той самой ямой.
Она лежала перед ним обнаженная, с капельками крови, сочившимися из ее проколотых сосков. Еще одна игла – и еще одна струйка крови. Габриэла. Родион следил за ее руками. Боль. Габриэла не знала, что такое жалость. Острие иглы натягивало кожу, разрывало, проникая в плоть, а затем снова появлялось, протыкая кожу изнутри. Наслаждение. Родион слышал, как Габриэла что-то говорит об этом. Боль, которая может быть желанной. Амалия желала ее. Об этом шептали ее губы. Родион слышал, как она просит его подойти ближе, просит прикоснуться к ней. Ее тело. Оно дрожало. Плоть. Всего лишь плоть, которая не знает границ в своем сумасшествии. Родион чувствовал, как дно под его ногами становится непрочным. Еще один шаг – и он провалится в эту бездну безумия вслед за девушкой, руку которой он готов был держать так долго, как она сама пожелает этого.
Его чувства. Он видел их так же, как обнаженное тело Амалии. Их плоть была проткнута крюками, закрепленными где-то под потолком. Их ноги едва касались пола. Одно неверное движение – и холодная сталь разорвет тело, причинит боль, а затем позволит упасть в лужу их собственной крови, оставив шрамы, которые всегда будут напоминать о том, что было, звоном цепей и тупым желанием повторить все это, избежав ошибок. Яма дерьма, крови и спермы, в которой нет дна. В которой каждый сам определяет, насколько глубоко он позволит этой яме поглотить себя. Родион нашел свой предел. Теперь он мог лишь вспоминать об этом.
Инна Васильева. История Родиона взволновала ее. Она хотела слышать подробности. Хотела знать имена. Она умоляла Родиона показать ей это место, познакомить с Амалией Мовсисян. Она не верила, что он может отказать. Отказать ей, Назару Савину, Ульяне Флегоновой. Отказать после того, как они отведут его в дом Мольбрантов.
Родион. Он снова смотрел на Амалию. Она была так близко, что он мог чувствовать запах ее духов. Сколько таких, как он, было у нее после него? А сколько до? Сколько грязи и разврата впитало в себя это тело? Раньше Родион думал об этом. Думал, пока не оказался в особняке Мольбрантов, в комнате их приемного сына. Там он понял, что все это не имеет значения. Все это не более чем плоть. Плоть, которая тянется к такой же плоти. Плоть, которая не знает, что такое чувства. Плоть, которую со временем даже не вспоминаешь, потому что в памяти остаются только чувства. Но иногда с них срывают одежды и подвешивают крюками к потолку. Родион хотел встретиться с Амалией Мовсисян, чтобы сорвать свои чувства с этих крюков, бросить их на пол и растоптать.
Амалия. Она смотрела на Родиона Хирьякова как на что-то давно забытое. Рядом с ней был другой мужчина – Матвей Кормильцев. Рядом с Хирьяковым – Инна Васильева и Ульяна Флегонова. Амалия молчала. Молчал и Родион. Он просто стоял и смотрел на нее, а она не торопила его с уходом. Если он хотел, то мог смотреть на нее сколько угодно, возможно, вспоминать, огорчаться и радоваться, думать о чем-то своем. Он заслужил это право. Он – один из немногих, в ком Амалия ошиблась. Она дошла с ним почти до дна, но он ушел. Ушел в тот самый момент, добравшись до которого другие уже не могли уйти. И сегодня он тоже уйдет. Об этом думала Амалия, глядя в глаза Родиона. Об этом думал Родион, глядя в ее глаза.