Страница 7 из 12
Как видно, все эти аргументы косвенные и необязательные. Ни один источник прямо не говорит о принятии Владимиром царского/ императорского титула. И это главное. Последний из вышеуказанных аргументов следует сразу отбросить. «Каган», титул степного императора – из «другой оперы». Занимательное само по себе титулование Иларионом Владимира прямого отношения к теме не имеет.
Выпуск монет действительно является важным видом манифестации власти, но о претензии на императорский титул он еще не свидетельствует. Подражание византийским монетам вполне ожидаемо. Именно с ромейской символикой власти (одной из наиболее разработанных в тогдашнем мире) Русь встречалась ближе и чаще всего. В кратком сообщении летописи о смерти Анны в 1011 году, строго говоря, пишется о том, что княгиня: а) жена Владимира и б) царица (естественно, ведь она из византийской императорской семьи). Указания на то, что Владимир – царь, здесь нет. Конечно, можно подозревать у Владимира «головокружение от успеха», крупного, но довольно случайного. Не каждому удавалось взять в жены порфирородную царевну. Но личные ощущения варварского правителя – это одно, а «официальное» принятие титула (реальное уравнивание с императором!) – совсем другое.
В сущности, в действиях Владимира ничего странного и особенного не было. Перед нами нормальная для варварских новообращенных государств «имитация империи». Если посмотреть шире, то облачение германских вождей V–VI веков в пурпур и золото совершенно не означало принятия императорского титула. Это скорее реакция грубого солдафона на блеск и величие цивилизованного государства. Кроме того, для варварских правителей сложные имперские идеи, церемониалы, смыслы были еще непонятны. Гипотетическое принятие царского титула немыслимо с точки зрения Византии. Там никакого «василевса Руси» никогда не признали бы; собственно, император может быть только один – и только ромейский. Не менее странно это и со стороны Руси. Для Рюриковичей того времени, как известно, титулатура не имела значения. Они, как и другие новоявленные элиты Восточной, Центральной и Северной Европы, ценили внешнюю атрибутику. Им хотелось иметь каменные дворцы, престижные украшения и одежды, монеты с собственными изображениями, сидеть на престоле как император, держать скипетр. Одним словом, им хотелось быть похожими (по крайней мере, в своих глазах) на блистательных и уважаемых соседей.
Вопреки встречающемуся в литературе клише, Владимир олицетворял не расцвет давно существовавшего государства, а его создание. Возникновение политических структур практически всегда происходило не в вакууме, а под влиянием соседних, уже устоявшихся, образований. Скажем, для молодой державы Пястов (будущей Польши) примером для подражания была Священная Римская империя. Для рождающейся Руси влиятельным соседом была Византия, а потому неудивительно, что именно ромейская властная атрибутика служила образцом для Владимира и его окружения. Но, повторим, глубину заимствований преувеличивать нельзя. Тем более что никаких институциональных последствий наивная «имитация империи» для Руси не имела.
Вадим Аристов. Игорь Данилевский. Андрей Боголюбский. «Первый великоросс»
«В лице князя Андрея великоросс впервые выступает на историческую сцену…» – написал когда-то об Андрее Боголюбском великий русский историк Василий Осипович Ключевский. И речь здесь шла вовсе не об этнической принадлежности знаменитого владимирского князя. Ключевский в данном случае писал о «самых ранних и глубоких основах государственного порядка, который предстает пред нами в следующем периоде». Когда государственный центр Северо-Восточной Руси закрепится в Москве, «в лице московского князя получит полное выражение новый владетельный тип, созданный усилиями многочисленных удельных князей северной Руси: это князь-вотчинник, наследственный оседлый землевладелец, сменивший своего южного предка, князя-родича, подвижного очередного соправителя Русской земли». Однако уже на начальном этапе формирования «великоросской» системы отношений впервые великий князь начинает относиться ко всем своим родичам как к «подручникам», как к своим подданным – наряду с прочими жителями подвластных ему земель. Тем самым, по словам Ключевского, деятельность Андрея Дюгеревича (как его именуют летописи) «была попыткой произвести переворот в политическом строе Русской земли». Причем «глубокий перелом в жизни самой земли уже чувствовался больно, разрыв народности обозначился кровавой полосой, отчуждение между северными переселенцами и покинутой ими южной родиной было уже готовым фактом… тотчас по смерти Юрия Долгорукого, в Киевской земле избивали приведенных им туда суздальцев по городам и по селам».
Собственно, эти характеристики и определили современное восприятие некоторыми историками Андрея Боголюбского как родоначальника деспотических порядков на Руси. Порядков, которые получили благодатную почву для укоренения и развития после ордынского вторжения и вхождения русских земель в состав Улуса Джучи.
Действительно, вся жизнь этого князя представляется бесконечным конфликтом между Северо-Восточной Русью и прочими русскими землями, которые то вынуждены подчиняться «самовластцу», то пытаются сбросить с себя слишком плотную опеку владимирского князя. В то же время вся его жизнь, как ее представляют наши современники, почти целиком состоит из легенд и мифов. В них-то мы и попытаемся разобраться.
Многие не слишком внимательные читатели курса лекций В. О. Ключевского, видимо, до сих пор полагают, что Андрей Юрьевич – «первый великоросс» в этническом смысле. Каково же было реальное этническое происхождение Андрея Юрьевича?
Он родился около 1112 года в семье ростовского князя Юрия Владимировича, прозванного позже Долгоруким. Матерью Андрея была дочь половецкого хана Аепы. Скорее всего, именно эта «половецкая составляющая» стала причиной того, что во внешнем облике Андрея антропологи, обследовавшие в 1934 году останки князя, разглядели яркие монголоидные черты (поскольку тогда ошибочно считалось, что половцы были монголоидами). «Общее впечатление от черепа, что он европеоиден… но лицевой скелет, особенно в верхней части (орбиты, нос, скуловые кости), имеет несомненные элементы монголоидности… Этот монголоидный характер лица подчеркивается некоторым нависанием верхнего века, связанным со слабым надбровьем и наличием небольшого эпикантуса», – писал, в частности М. М. Герасимов. Все это хорошо заметно в его скульптурной реконструкции внешнего облика Андрея Боголюбского, хорошо известной по многочисленным публикациям.
Это наблюдение, однако, было опровергнуто судебным экспертом, профессором Российского центра судебно-медицинской экспертизы Министерства здравоохранения России В. Н. Звягиным, который в 2007–2008 годах провел повторную экспертизу костей Андрея с использованием современных программ, принятых при идентификации личности и орудий травм, включая детальную рентгено- и фотофиксацию останков и костных повреждений. Исследователь пришел к однозначному выводу: «предположение о том, что князь Андрей мог иметь монголоидные особенности, подобные тем, которые зафиксированы у коренного европеоидного населения Поволжья (татары, чуваши, башкиры) и Средней Азии (узбеки, таджики, туркмены), полностью исключается». Видимо, после этого нам навсегда придется расстаться с привычным образом «первого великоросса»…
Что касается заключения В. В. Гинзбурга и М. М. Герасимова относительно близости расового типа Андрея к «славянскому», «тяготеющего к северо-славянским формам», то и здесь мы сталкиваемся с плодом очевидного заблуждения. Оно основывалось на том, что Андрей – «наш» князь. И в этом заключении, скорее всего, объективные наблюдения были «скорректированы» общими представлениями о том, что Андрей Юрьевич, безусловно, восточный славянин. Более корректным выглядит заключение В. Н. Звягина, который установил, что лицо князя носило черты среднеевропейского варианта большой европеоидной расы, к которой, помимо восточных славян, относятся немцы, чехи, словаки, поляки и другие народы Центральной Европы.