Король и Дева

Жанна прижалась спиной к толстому стволу дерева без названия в неизвестной стране и непонятном времени, где никто не ведет отсчет от Рождества Христова и даже не знает о нем, зато идет какая-то непонятная Третья эпохиа. Голова у Жанны готова была взорваться, но она не могла вымолвить ни слова, не понимая, о чем теперь спрашивать. Она разберется, но не сейчас. У нее были времена в жизни куда страшнее и хуже. Надо переждать.

Когда сумерки сгустились, а тёмное небо заволокло тучами, гномы вновь помчались к озеру, чтобы успеть окунуться до того, как начнётся дождь. Жанне показалось, она лишь на миг сомкнула глаза, как рука Фили осторожно потрясла ее плечо, а в глаза ударил свет нового дня и капли воды.

Лишь к утру седьмого дня дождь стих, а ветер усилился, расчищая ночное небо от серой завесы туч.

Жанне, лежавшей на краю лагеря, опять не спалось. За эти дни она много размышляла о том, что это может быть за место, пытаясь найти лазейку, которая позволит ей вырваться отсюда словно из бреда горячечного больного.

Но время шло, ничего не менялось.

Пришлось принять как данность, что она находится во времени и месте, к её родине никакого отношения не имеющем.

Думалось тоже на новом языке, старый забылся начисто. Она много молилась — просила Деву Марию вернуть ее, пусть даже на костер! Но становилось лишь хуже — слова молитв превращались в пустой набор звуков, осыпались шорохом бессмысленных фраз, понемногу стираясь из памяти. Но за столь короткое время этого просто не могло случиться, а на память девушка никогда не жаловалась.

Жанна решила принять горькую правду — она умерла. А всё, что вокруг неё — чистилище. Поэтому молиться не получается, да и незачем. И голоса, всегда направляющие ее, больше не помогут — мёртвые ведь не слышат голосов.

Странно лишь, насколько живой она себя чувствовала. Как никогда раньше! Она выплюнула изо рта травинку. Хорошо, что за ересь не смогут сжечь дважды. Надпись на митре оказалась пророческой.

Жанна вглядывалась в медленно поворачивающийся над головой небосвод, чувствуя, как капельки росы пропитывают рубаху. На том же небе все созвездия словно вывернуты наизнанку.

Как и она… Та же самая Жанна, тот же человек. Но что-то постоянно менялось в ней с того момента, как она рухнула под ноги королевскому пони в серую пыль глухой лесной дороги. С Жанны будто слезала старая кожа, плавились, как в тигле, старые понятия, всегда казавшиеся ей незыблемыми основами бытия.

После того, как она осознала, что жизнь перевернулась с ног на голову, забыв предупредить ее об этом, мысль об отсутствии Бога в этом мире уже не казалась такой крамольной. По вечерам она долго разговаривала с Гэндальфом. Спор затягивался глубоко за полночь, и они расставались, раздосадованные друг другом. Вернее, недовольной была Жанна — маг лишь усмехался в ответ на ее горячность. Понятие Бога и Церкви она так и не смогла донести до него. Особенно он смеялся над посредниками для передачи слова Создателя. А вот то, что говорил Гэндальф, поразило ее до глубины души…

Жанна наблюдала за бледной, тающей в светлеющем предрассветном небе луной. Звезды начинали гаснуть. Влажный ветер, касавшийся лица и ладоней, нёс с собой чудный запах луговых трав, шелестела темная листва в кронах высоких деревьев, убеждая, что спать не нужно, ведь во сне можно столько всего пропустить!

Да Жанна и не пыталась провалиться в сон. Мысли её были слишком заняты больными вопросами. Верно, Бог здесь умер, как и она… Или просто ушёл на покой, оставив за себя Валар и Майар, перестал вмешиваться в суету этого мира и лишь наблюдает за ней и за всеми? Здесь не верят, здесь знают, вот диво-то! Епископа это порадовало бы. Хотя вряд ли, здесь же нет церквей! А значит, нет и богатых подношений… Зачем, если каждый точно знает, что его слышат? Не нужны молитвы. С Валар можно «говорить». Вот захотят ли они помочь? Но это уже вопрос, к вере отношения не имеющий. Да как же зная — именно зная — можно выбирать темную сторону? Хотя то, что творилось на ее родине — зверства англичан, ставшие привычными за без малого сто лет — тоже трудно назвать Божьим промыслом. А ведь и англичане чтут Бога.

Сегодня Гэндальф окончательно добил ее, рассказав о воскрешении Глорфиндела. А еще припомнил, что где-то на окраинах этого мира имеются храмы Эру, немного утешило Жанну. Хоть что-то тут походило на ее мир!

Маг казался ей ангелом, хотя внешне и не походил на их изображения в церквях. Но теперь она могла объяснить это странное тепло, вызывающее доверие и покой, толикой имеющегося в нем света. Если бы не маг, она в первый же час потеряла бы рассудок, хотя она почти лишилась его еще в Руане. Но между «почти» и «совсем» оказалась огромная разница.

В этом странном мире оживали на глазах легенды, что шепотом рассказывали старики. В детстве она часто убегала в старую-престарую дубовую рощу в лье от ее деревни. В полулиге, тут же перевела на меру местной длины Жанна. Люди приходили туда поодиночке и семьями. Они развешивали гирлянды лент на раскидистых ветвях, водили хороводы, танцевали и пели. Временами там можно было наткнуться на плачущую девушку или простого трудягу, сидящих прямо на земле меж толстых стволов — ведь загаданные здесь желания сбывались быстрее, чем просьбы и слова молитв в Божьем храме. А еще в роще водились феи.

Жаннетте казалось иногда, что она видит их хитрые мордочки в широких трещинах, рассекающих толстую кожу деревьев, проглядывающие сквозь причудливые сплетения веток, слышит их смех в шелесте листьев, журчании ручьев и пении птиц.

Рано повзрослев, Жанна убедила себя, что это все сказки. А теперь этот чудесный мир смотрел на нее, а она отражалась в нем, как в зеркале. Девушка горько усмехнулась. Радости жизни не для нее, она никогда не обращала внимания ни на погоду, ни на мир вокруг, и казалась себе древней старухой, рано постаревшей, много повидавшей и похоронившей всех своих близких. Порой, глядя в зеркало, боялась и жаждала увидеть, что волосы её поблекли, а лицо покрылось частой сетью морщин.

Что-то ткнулось ей в щеку, оставив влажный след, остановив грустные мысли. Повернувшись, Жанна увидела ежонка. Зверушка, подняв мордочку, удивительно осмысленно глянула на неё черными бусинками глаз, понюхала вытянутым носиком, развернулась и деловито засеменила обратно в лес.

Жанна судорожно вдохнула и скривилась, тщетно силясь сдержать подступающие слёзы. Тело её содрогнулось в беззвучных рыданиях; она до крови закусила зубами руку, чтобы не перебудить гномов громкими всхлипами. Она не плакала целую вечность, и теперь этот долго сдерживаемый крик вырывался на волю. Ее колотило и скручивало, горло перехватывало сухими спазмами. Горячие слезы текли по щекам, не принося облегчения. Она готова была сорваться с места и бежать, куда глаза глядят, как вдруг все изменилось… Стало легче, и тиски, сжимающие ее горло, понемногу разжались. Она была не одинока в этом мире.

Повернув голову, Жанна увидела Торина. Опустившись на колено, король положил руку ей на плечо. Смотрел без улыбки, ни слова не говоря. Огоньки от затухающего костра плясали в потемневших глазах, и в этой глубине отражалось что-то, что можно было бы принять за сочувствие и понимание. Или ей показалось?

Ветер играл его волосами, в смешных косичках мягким серебристым светом поблескивали заколки. Жанна, всхлипнув, спрятала лицо в плаще, служившем подушкой. Но Торин продолжал сидеть рядом, не убирая руку, пока ее плечи не перестали сотрясаться. Просто сидел и молчал. Ушел, когда она успокоилась.

Сколько времени гном был рядом с ней? Жанна могла бы догадаться о его присутствии. Король всегда брал на себя самое тяжелое время стражи, когда у самых стойких дозорных начинали смыкаться веки. Но даже не будучи в дозоре, он присматривал за всеми. Не надо больше давать Торину повода приглядывать за ней. Несмотря на внешнее спокойствие и холод, душа его походила на чистое пламя, лишь иногда вспыхивавшее в его глазах. Он почти никогда не улыбался, в отличие от остальных гномов — те вечно находили повод посмеяться. Даже племянникам Торин улыбался крайне редко.