Король и Дева

Лесной эльф, отложив чтение не так давно полученной из Ривенделла баллады, легко спрыгнул с высокого подоконника, где сидел на ветерке, и высунулся из караульной, глядя вслед гвардейцам, тащившим на нижние ярусы злого гнома с гривой черных волос и худенькую девушку в кольчуге знакомого ему сложного плетения. Очень странная пара… хотя и гармоничная.

Раз ему не докладывали, значит, ничего серьезного. Но почему сразу в подземелье? Очевидно, чем-то они сильно разозлили лихолесского короля. Что в глубине души радовало военачальника, несмотря на данную им присягу. Вот только знать об этом кому-либо было не обязательно. В задумчивости он вернулся обратно в караулку.

***

Жанна, закусив губу, терпела пинки и удары. Она жалела о своих необдуманных словах. Может быть, не окажись она в темнице, им обоим сбежать было бы проще!

Слова про «легкое вмешательство» отдавались в ушах с каждым ударом сердца.

С них сорвали весь доспех. Жанна, как и Торин, считала ниже своего достоинства сопротивляться. Но подарок Элронда было жаль до слез. Девушка поежилась, оставшись в одной легкой кожаной рубашке и холщовых штанах. Эльфы эльфами, но мало ли… Торина поволокли еще дальше вниз и направо, но он улучил момент обернуться. И успел улыбнуться ей одним уголком рта. Грустная эта улыбка резанула по сердцу, напомнив Жана.

Пленницу быстро затолкнули в низкую камеру с охапкой соломы и узким сливом в углу. Похоже, узников, кроме них двоих, в подземелье не было. А может, и во всем дворце: стража тащила Жанну и Торина по обитаемым коридорам с неплотно закрытыми дверями по обе стороны, но немногие встречные эльфы удивленно отшатывались от них.

Потянулось унылое время заточения. Жанна отсчитывала его по принесенной еде. Судя по посещениям стражника с котелком похлебки, прошло два дня — и две зарубки красовались на стене, старательно выцарапанные ногтями. Девушка знала, как важно дать сознанию зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы оно не померкло, не спуталось во мраке и бессмысленной праздности темницы. Она стояла, взявшись за толстые прутья и уперевшись лбом в холодный металл. Вслушивалась в глухую тишину, прерываемую только редкими шагами охраны и мерным звуком падающих где-то капель. Ее камера была сухой и чистой, но она знала, что здесь есть и другие, гораздо более мрачные и темные.

Как все глупо получилось с их поимкой! Бомбур тогда просто обезумел от голода и, почуяв вкусный запах дымка и жареного мяса, напрочь забыл о предупреждении Торина и без оглядки понесся к кострам. Гномы видели их и раньше — огни появлялись и исчезали глубоко в лесу, но путники не решались приближаться к ним. А теперь Торин бросился за толстым гномом, оказавшимся невероятно проворным, а Жанна — за Торином. Внезапно перед ними возникла призрачная мерцающая завеса, и любителя покушать с силой отбросило назад. Жанна ожидала того же для них, когда Оркрист в руке гнома рассек переливчатую поверхность, по которой проскакивали холодные синие молнии, и будто затянул короля за собой. Быстроногая Жанна, без колебаний ринувшись за Торином в образовавшуюся прореху, вдруг очутилась в тронном зале вместо дремучей чащи.

Их тут же схватили, несмотря на яростное сопротивление, отняли оружие и без всяких церемоний выкрутили руки за спину. Тонкой, но очень прочной веревкой связали их у локтей, до боли выворачивая плечи. А развязали куда позже. Руки совсем онемели и потом долго отходили — их словно кололо тысячей иголок. Это вам не Ривенделл!

И вот Торин в этих застенках. Как и Жанна. Она осталась без кинжала, на который так надеялась, без малейших надежд раздобыть хоть какое-нибудь оружие — у нее отобрали даже эльфийскую фибулу, которой она закалывала плащ. Где-то в недрах пещер лежит теперь и диадема, если, конечно, мешки гномов еще не распотрошили.

В первый день девушка отказалась от еды — тарелкой запустила в охранников и только жадно, захлебываясь, осушила кружку воды. После многих дней жажды вода показалось ей такой сладкой, но ее было так мало!

Эльфы не особо тревожили пленницу: они быстро научились обходить ее камеру стороной — после того, как Жанна, одержимая яростью и злостью, улучив момент, выбросила сквозь решетку руку и, схватив проходящего мимо стражника за одежду, больно стукнула его головой об решетку своей клетки. Они, наверное, привыкли к тихим, смирным пленникам; а эта безумная чуть не вытащила ключи!

Нельзя сказать, чтобы все пленники были покладистыми; однако подобных Жанне держали в цепях на самых нижних ярусах. И охранники на тех ярусах тоже были совсем другими: мало кто из них покидал свою вотчину — глубокое подземелье — и никого из них не видели при солнечном свете. Сторожа глубоких темниц будто сами находились в вечном плену или под гнетом проклятия, так что даже и слухи о них передавали друг другу шепотом, озираясь по сторонам.

На второй день, немного поостыв и решив, что смертью от голода ничего не исправишь, Жанна съела все до крошки. Еду выставили в маленькое окошко посреди двери, откинувшееся внутрь наподобие столика, и после долгих дней впроголодь пища показалась ей безумно вкусной. Хотя она, наверное, съела бы и помои, не думая о вкусе.

Жанна беспокоилась о Торине. И переживала за друзей. В Черном Лесу только и жди новых бед, а у них — ни еды, ни воды! В день их поимки она едва держалась на ногах, язык с трудом ворочался в сухом как пустыня рту, пояс давно перекочевал с талии на бедра. И ведь теперь с гномами остался лишь маленький пугливый хоббит, пусть и с волшебным колечком в кармане…

Балин и Двалин, подсказало сознание - “воля и разум” отряда. Они должны вывести, несмотря ни на что.

И с этими мыслями Жанна уснула.

========== Часть 21. Когда закрывается дверь ==========

Лесной эльф в богато расшитой одежде всматривался в дорогу и темную даль между стволами.

Гномов не было — ни в ближайших окрестностях пещеры, ни в отдалении. В хмурой чаще — ни ветерка, ни просвета. А он помнил это место как Зеленолесье, прекрасное и светлое, не знавшее никаких злобных тварей. Дыхание Дол-Гулдура осквернило его… Жизнь осталась лишь на самом верху, и круглые жилища свои лесные эльфы переносили все выше и выше, пусть даже никто, кроме хозяев, не мог в них проникнуть. Даже веревочные лестницы часто убирали, о чем раньше и помыслить было невозможно!

Разводя костры или отмечая праздник урожая, теперь обязательно приходилось выставлять защиту — и от тех, кто летает, и от тех, кто передвигается на восьми мохнатых конечностях. И даже от тех, кто может нападать, не имея ни крыльев, ни ног.

«Это нехорошо, — думал эльф, — это скверно. Гномы не могли уйти далеко».

Король гномов молчал, но Трандуил и его военачальник прекрасно понимали, что их невольного гостя не могла сопровождать одна только девушка; должен быть отряд, пусть и малочисленный. А если никого нет, значит…

Воспользовавшись отсутствием как прямого приказа, так и королевского запрета, лесной эльф сам организовал поиски, правда, пока совершенно безрезультатные. Если гномы попали к паукам в волосатые объятия, их ничто не спасет… Эльфы найдут лишь иссушенные скелеты в липких веревках, обтянутые серой кожей без единой капли влаги, рассыпающейся в прах от малейшего прикосновения, печально смотрящие вдаль пустыми глазницами, выпавшими треугольниками носов, и скалящие белые зубы, будто в насмешку над живыми. Военачальник много раз заставал такую картину. Если эльфы были под защитой, то прочие путники, пересекающие Лихолесье, легко могли остаться здесь навсегда. Пропадали даже злобные орки, что-то зачастившие в последнее время к Дол-Гулдуру и обратно.

Меры по борьбе с нечистью, которые он так давно предлагал владыке, не требовали больших усилий, но так и не получили его одобрения. Военачальник доказывал и доказывал Трандуилу необходимость вычистить Черный Лес, а не устраивать из его родины глухую и страшную берлогу. Притащил кости сородича, на свою беду уснувшего на незащищенной поляне, и бросил у трона. Это вопиющее происшествие должно было взбодрить Трандуила! Но нет…