Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 32 из 91

Теперь отряд подстерегала другая опасность — огонь начал перебираться на живые деревья. Если загорится весь лес, никто не выживет! Гномы бросились тушить ими же разведенный огонь, яростно сбивая ползущее пламя, гася искры, перекидывающиеся на толстые стволы. Жанна, вместе со всеми, сжав зубы, била плащом по занявшемуся огнем дереву. По счастью, вокруг не было травы и кустов, что не давало пожару быстро расползаться. Наконец все успокоилось, огонь потушили, а от деревьев-убийц остался лишь прах.

Донельзя уставшие, перемазанные пеплом, гномы были вне себя от радости - они остались живы!

— Чем живое дерево отличается от мертвого? Мертвое лучше горит! Добавь это в список загадок, — довольно сказал Бофур Фили, похлопав его по плечу. Тот лишь усмехнулся в ответ.

— А бабочек-то не было! — удивился Кили. Одной рукой он оперся о меч, другой вытер лоб, сразу почерневший.

— Ты слышала, он соскучился! — Фили, обращаясь к Жанне, толкнул младшего кулаком в плечо.

Оба в копоти, в ожогах, вымотанные нападением — глаза у обоих горели одинаково. Такие разные, в этот миг братья были очень похожи друг на друга.

Жанна, всхлипнув, тяжело осела на колени, спрятав лицо в ладонях. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел и ее радость, и ее слезы.

========== Часть 18. Лихолесье, или Не смотри в черную воду ==========

На следующий день меж огромных стволов посветлело, хотя радоваться было нечему. Гномы столпились на берегу, где тяжелые маслянистые волны черной реки разорвали тропу. Редкие зеркальные проблески порой придавали реке серебристо-черный цвет и навели Жанну на мысли о ртути, виденной у алхимиков. Судя по рассказам Беорна, эта вода была не менее ядовита.

Никакой лодки с веслами, которая, по словам мага, должна была перевезти их на другой берег, не было и в помине.

— Опять Гэндальф натрепался, — сложив руки на груди, выдал Двалин. И широко ухмыльнулся. — Ничего! Справимся безо всякого колдовства.

Бильбо, склонившись, пристально рассматривал свое отражение. И Жанне показались там два мистера Бэггинса.

— Не клюнь носом, - отогнал Двалин хоббита. - Нельзя касаться Черной воды!

— Не такая уж и широкая, но перепрыгнуть нельзя, - в раздумьи произнес Балин.

— Фили, а мы ведь раньше легко плоты строили и катались на них, — предложил Кили. — Не так уж это и сложно: веревки у нас есть, топоры найдутся!

— А вода на них попадала? — прищурился Балин, поглаживая бороду.

— Конечно, — удивился Кили. — Постоянно через край перекатывалась.

— С Черной рекой шутки плохи! Достаточно и одной капли, — ответил Балин. — Нам это никак не подойдет, если не хочешь позабыть обо всем на свете.

— Может, срубить дерево и устроить мост? — не мог успокоиться Кили.

— Где ты тут видишь хоть одно подходящее дерево? — проворчал Двалин. — Громадные все, будто небо держат. Да и твердые, как камень. Даже наши мечи и топоры их не возьмут.

— Нам нужно что-то реальное, а не воздушные замки, — пробурчал Балин.

Торин стоял в сторонке, внимательно поглядывая на всех, и пока молчал.

— Кстати о воздушных замках, — осторожно предложила Жанна. — Мы кое-что использовали для таких переходов, если не было лошадей…

Идея воздушной переправы гномам пришлась по душе, хотя такой способ перемещения по суше и был непривычен, но в подземных чертогах они и применяли подобное. В их необъятных запасах нашлась даже веревочная лестница.

Торин кивнул Жанне:



— Ты самая легкая. Пойдешь?

«Он еще спрашивает!» — возликовала она.

Опасаясь отказа, она не решалась заговорить первой. И молча кивнула, надеясь, что не выглядит слишком уж довольной.

Двалин закинул веревку, и та, несколько раз обвившись вокруг дерева на другой стороне реки, основательно зацепилась крюком за ветки и кору. Подергал для надежности и остался доволен.

Двалин передал ей веревку, и Жанна, цепляясь то за толстые сучья, то опираясь на неровности коры, вскарабкалась на ближайший бук — она лазила по деревьям с детства. Перекинула веревку через прочную ветвь — Двалин поймал и туго натянул ее, упершись ногами в землю.

Бомбур подошел к ним, с трудом сводя руки на животе, старательно показывал, как лучше всего зацепиться. Жанна, едва не рассмеявшись, поблагодарила гнома.

Захлестнув веревку поясным ремнем, она ухватилась за нее руками и ногами, затем поползла над рекой, точно гусеница по паутинке. Веревка легко выдержала ее вес и провисла лишь самую малость.

Примерно на середине переправы почувствовался ветер, от воды несло холодом, а потом что-то плеснуло внизу. Жанна, повернув голову, посмотрела в зеркальную гладь. И увидела пламя…

Огонь жадно пожирает все, не брезгуя ни вещами и сбережениями, ни скотом, ни тем, что еще недавно было их домом, ни телами мужчины и женщины, в страшной немой неподвижности лежащими на пороге. Им огонь уже не страшен. Сейчас не устроить лучших похорон. Старшая из сестер молча, сухими глазами смотрела на полыхающий родительский дом. Она спрятала всю боль, все отчаяние в самой глубине своего сердца. Не сейчас! Она не может себе позволить биться в рыданиях, как бы ей ни хотелось. Надо позаботиться о младшей.

Две фигурки, темные в багровых отблесках зеркальной реки, все дальше уходили от зарева, занявшего полнеба. Старшая едва успела выловить малышку у любимой рощи с феями. Она всегда знала, где искать Жаннетту. И первый раз порадовалась, что глупые деревенские россказни спасли жизнь ее маленькой сестре… И старшая поклялась своей святой, что сделает все, чтобы защитить жизнь сестренки.

— Идем, дорогая, надо скорее уходить!

Они шли к дальним родственникам, надеясь, что те проявят сострадание и разрешат пожить у себя хоть какое-то время.

— А где мама и папа?

Жаннетта цеплялась за руку сестры. Ох, если бы та могла все объяснить, все исправить! Но по-прежнему уже не будет.

— Остались только мы с тобой, — сестра сжала губы, боясь расплакаться, — и дома теперь у нас тоже нет.

О том, что случилось, старшая рассказала младшей потом.

О том, что случилось со старшей сестрой много позже, Жанна внезапно осознала только сейчас с такой силой, словно это произошло с ней самой.

Воспоминания нахлынули темным потоком, разрушая плотину, милосердно возведенную сознанием Жанны когда-то, давным-давно; они накатывали тяжелыми волнами, поднимая из зеркальной глади ее прошлое, разрывая время и душу всполохами видений, звуков, запахов и боли…

Черные тени скачут по стенам следом за солдатами — те выбивают двери, шарят по дому, хватают все, что плохо лежит, что может приглянуться… Высокая девушка с яркими глазами и каштановыми волосами, красивая, с пышной фигурой, прижалась к стене, затравленно глядя, как к ней приближаются двое со злобными, похотливыми лицами. Наивно было надеяться, что сестры хоть где-то смогут быть в безопасности! Не убежать, не спастись, и никто не придет на помощь…

Солдаты легко выбивают из ее рук нож.

«Лишь бы сестренка не наделала глупостей!»

Но младшая обещала, а данное слово в их семье всегда было нерушимо. Как бы тяжко не пришлось. Старшую трясло, но она боялась не смерти, а того, что видела в глазах схвативших ее зверей, до хруста выворачивающих руки, со смехом рвущих одежду с ее груди, жадными руками раздвигающих ей ноги на жестком полу. Она боролась до конца, изо всех сил пытаясь вырваться, отчаянно царапаясь и кусаясь, но тщетно! Гогочущих тварей это только забавляло. Боже, как ты терпишь этих чудовищ! Невыносимую боль и отвращение милосердно заволокло багровым туманом, два родных лица — женщина и мужчина — склонились к ней, обещая покой…

Глядя в водную гладь, Жанна вспоминала, и ожившие кошмары с новой яростью терзали ей сердце. Она вспомнила себя.

Сжавшись в углу шкафа, девочка с серыми глазами, дрожа, зажимает себе рот, боясь закричать от ужаса. В доме чужие, их много! Она обещала сестре сидеть тихо-тихо и ни в коем случае не выходить. Но ей нестерпимо хочется бежать: она слышит полный смертной муки крик сестры, странные утробные звуки, глухие ритмичные удары, злобный мужской хохот, и тихие, жалобные стоны. Девочка дергается, но останавливает себя. Она обещала. Через узкую щелку она видит воду, черную, тяжелую как ртуть, густой массой растекающуюся вокруг и проникающую внутрь шкафа. Жаннетта касается ее пальцем. Она багрово-красная. Время замирает, она не знает, сколько его прошло…