Король и Дева

И тут же странное шуршание послышалось отовсюду, будто кто-то быстро перелистывал старую запретную книгу, которую ни в коем случае нельзя было открывать. Шорох приближался в абсолютном мраке, становясь все громче и громче. Он превратился в хлопанье множества крыльев, и на двух гномов и Жанну ринулись черные бабочки. Жанна почувствовала болезненный укус на кисти, где сидела первая из них, выползшая на свет. Девушка, взмахнув рукой, пыталась согнать ее, но та не отпускала руку. Вне себя от страха и отвращения, Жанна яростно прихлопнула бабочку. Красная кровь потекла из-под черных крыльев. Но бабочек было много, очень много.

Целый легион порхающих хищниц набросился на них с высоты. Жанна отбивалась с остервенением, но на место убитых спускались все новые и новые. Каждый норовил откусить небольшой кусочек. Она мельком увидела раскрытый в ужасе рот Кили — его лицо было все в крови, облепленное черными гарпиями, добравшимися до живой плоти. Фили катался по земле, пытаясь сбить с себя мерзких бабочек. Жанне казалось, что она сдирает их с лица вместе с кожей, с головы вместе с волосами. Девушка готова была упасть в костер, лишь бы избавиться от жадных упырей, решивших съесть их живьем. Потеряв равновесие и запнувшись обо что-то, она упала на землю.

И подумала: «А ведь никто из нас так и не закричал…»

Бабочки густым шевелящимся ковром накрыли их всех…

========== Часть 17. Лихолесье, или Что у дерева на завтрак ==========

— Двалин, займись ими! — нарастающий звон в ушах разлетелся, как стекло, от звуков низкого голоса, в котором явственно были слышны и жесткий металл приказа, и искры тревоги вперемешку со злостью. Тяжелый топот ног, отвратительный хруст вокруг, удары, чьи-то крики и опять тихий шорох от трепетания множества крыльев. Зловещее шуршание и причмокивание хищных хоботков не прекращалось ни на минуту.

С Жанны яростно, в несколько движений, сорвали всех облепивших существ, под которыми она задыхалась, не в силах издать ни звука, и быстро накинули одеяло. Одеяло было тяжелым и душным, она всхлипывала, барахталась, пытаясь выбраться из-под него, но покров казался бесконечным и край все никак не находился. Вокруг потрескивали мертвые и еще копошащиеся бабочки, Жанна скользила по мягкой пыли их крыльев, тщетно пытаясь отползти подальше. Ей казалось, что Торин едва успел вытащить ее из темной и тесной могилы. Ни гоблины, ни орки и вполовину не напугали ее так, как эти маленькие кровопийцы.

Жанне послышалось приглушенное ругательство на кхуздуле.

— Погаси костер, эти твари летят на свет! — низкий рык остановил новую волну шороха и шуршания.

Послышалось шипение и треск: похоже, кто-то, не жалея себя, затаптывал головешки ногами. Понемногу все стихло, бабочки улетели прочь, лишившись ориентира и потеряв своих жертв в непроглядном мраке. Жанна сбросила одеяло с лица и открыла глаза, но ничего не изменилось. Все та же абсолютная тьма окружала ее.

— Ты жива?

Жанна лишь молча кивнула. Гном вслепую провел рукой по ее лицу. Не разобрав, лоб и щеки были в крови, хрипло сказал:

— Здесь темно! Ответь мне! Цела?

— Да, — прошептала она, дрожа, и сама не узнала свой голос.

— Как они? — Торин, похоже, обращался к Двалину.

— Жить будут, — с усмешкой в голосе ответил старый вояка, — может, ума добавится у обоих!

Торин обхватил девушку, укутав в одеяло, прижал к себе, словно не доверяя этому месту. Жанна не сопротивлялась. Не видя ничего вокруг, будто ослепнув, она живо ощущала его присутствие, чувствовала его дыхание, пахнувшее горькими цветами, слышала биение его сердца. И знала, что гном, наконец, спокойно закрыл глаза. Девушка выпростала руки из-под одеяла и тоже обняла его. Во мраке и тишине, упавших на них темной завесой, это больше не было для нее запретным. Головная боль стала потихоньку стихать, словно уплывая куда-то, и никакие твари больше не являлись из черного леса…

Утром печальная серая муть вытеснила ночной мрак, и скоро там, снаружи, взойдет солнце.

Двалин, клюя носом возле остывших разбросанных головешек, прижимал к себе обеими руками завернутых в одеяла непутевых племянников короля, бледных и искусанных. Балин, нахмурившись, дремал около брата - очевидно, он тоже помогал отбиваться от нечисти. Остальные гномы, просыпаясь, позевывали в отдалении. Кили пострадал больше всех - он раньше упал и хуже защищался. Лицо у Жанны было почти не повреждено - она старалась, как могла, закрывать его руками, защищая глаза. Зато прочие открытые места у всех троих были покрыты крошечными красными точками, из которых продолжала сочиться кровь.

Торин, поднявшись, опустил Жанну на землю рядом с ними. Посмотрел в глаза, провел рукой по волосам.

Кили похрапывал справа. Фили, проснувшись, посмотрел на дядю виновато. У Торина от злости аж ноздри раздулись, он ожег племянника взглядом и молча повернулся к Двалину. Тот сразу проснулся. Они тихо поговорили о чем-то. Жанна села, оглядываясь. Произошедшее показалось бы ей далеким и нереальным, если бы не мертвые бабочки под ногами да саднящие укусы.

«А ведь Торин прав. Напали на нас троих, сидевших у огня, на освещенном месте, — она принялась на холодную голову прокручивать в голове события прошедшей ночи, — остальные гномы не пострадали, только Торин, Двалин и Балин, выручавшие нас, получили по паре укусов. Мы сами виноваты!»

Глаза, появившиеся из ночной тьмы, тоже пугали изрядно, - о повадках и виде их обладателей можно было только догадываться, - но не имели желания или возможности охотиться на путников. Дорога пока защищала их.

— Уж лучше бы изругал, — пожаловался девушке Фили; он тщетно пытался расчесать волосы пальцами. Кусочки крыльев, похожие на диковинные украшения, запутались в них, пыльца осыпалась, придавая светлой шевелюре легкий серебристый оттенок.

Оин немедленно обработал раны всех троих, и, осмотрев их внимательно в белесом свете наступающего дня, покачал головой. Больше всего ему не понравилось, что укусы до сих пор кровоточили, хотя прошло уже немало времени. Очевидно, какой-то яд, оставленный в ранках крылатыми хищниками, не давал им затягиваться, а крови свернуться. Лекарь переговорил с Торином, и тот приказал разбить лагерь прямо здесь, хотя это задерживало продвижение отряда.

Гномы быстро смели в кучу остатки бабочек, некоторые все еще трепетали. Оказалось, на ночь путники остановились на небольшой поляне. А может, это было просто расширение дороги. Бофур развел огонь, застучал котелками и посудой. Вскоре к почти родному запаху дыма прибавился и чудесный аромат готовящегося завтрака. Повар грозно стоял над Жанной, пока она не закончила есть, хотя сейчас заставлять ее было не нужно. У нее проснулся аппетит, и девушка с благодарностью протянула ему обратно пустую тарелку.

Торин теперь уже с Балином стояли на окраине поляны и о чем-то негромко разговаривали. Оин вновь подошел к своим подопечным, разлил всем по порции особо горькой настойки, не слушая возражений, смазал ранки еще раз и остался доволен. А Фили он сказал, что, если принц не перестанет дергаться и вертеться, то он попросит Двалина как следует придержать его! Представив себе эту картину, Фили судорожно вздохнул, притих, и больше не сопротивлялся. Кили все процедуры воспринимал без особенного волнения, не упуская, впрочем, случая подколоть брата:

— Не знал, что мечники боятся таких маленьких ножичков!

После краткой передышки, устроенной Торином, гномы собрались за считаные минуты. Решено было разводить огонь только ненадолго перед ночевкой, чтобы не привлекать внимания местных обитателей, и отряд двинулся в путь.

Так и повелось. Гномы каким-то шестым чувством определяли время, оставляя на привал не больше пары часов перед заходом солнца, и всегда вовремя гасили костер. Балин тщательно следил за этим. По ночам огонь разводить никто не пытался; караульные сидели парами в полной тишине, наблюдая за появляющимися ближе к утру фосфоресцирующими глазами, к которым стали понемногу привыкать. Даже хоббит следил за незваными гостями с явным любопытством. Ранки у Фили, Кили и Жанны затянулись, и больше ничего не напоминало о странных бабочках.