Страница 54 из 110
Светоносные птицы взлетели, громко захлопав крыльями, и память Мидира услужливо развернула картину прошлого.
***
Утреннее солнце резвится на боевой броне, буйство зимнего ветра треплет иссиня-черные волосы Мэрвина, развевает длинный плащ, сыплет на плечи искристые звезды. Снежинки в ярких косых лучах вспыхивают, как адаманты, слепят Мидира, мешают попрощаться с братом, не дают подобрать нужные слова. Он и так редко видит старшего. Чем ближе Мэрвин к отцу, тем дальше от Мидира. Что уж говорить о Мэллине?!
— Возьми меня с собой! — звучит почти умоляюще.
— Даже не думай, средний принц Мидир, — речь брата ровна и холодна одновременно. Он откидывает голову столь величественно, что Мидир не сдерживается:
— Не думай?
— Тебе напомнить правила нашего дома? Не заставляй меня краснеть за твою забывчивость.
— Я… — Мидир втягивает воздух сквозь зубы, делает шаг назад. — Прошу прощения, первый принц Мэрвин.
— Еще одно нарушение. В чем оно?
— Две особы королевской крови не могут участвовать в одной войне, — произносит Мидир, злясь на себя вдвойне. Отец бы наказал каленым железом, старший брат будет напоминать не меньше месяца, а то и молчать презрительно. И неизвестно, что хуже. Но отец, погруженный в колдовство, теперь почти не выходит из своей башни.
— …тем более, наследные особы, — заканчивает брат.
Окидывает взглядом ждущий его отряд королевских волков.
Мидир лишь вздыхает, радуясь, что ему не нужно думать о троне. Наследник, краса и гордость Джаретта — его первенец, Мэрвин. Ему, второму принцу, нужно будет лишь помогать править…
И о надежде хоть что-то понять можно забыть. Мэрвин едет не разбираться — он едет казнить.
Старший, переведя взгляд ледяных глаз на Мидира, бросает отцовским голосом:
— Среди упомянутых нарушений не это главное. Ты принц. Ты не должен, не имеешь права просить прощения. Все, что сделано тобой, уже правильно и уже закон. Запомни это. Ты слишком много возишься с Мэллином, это опасно, не уподобляйся ему. Береги в себе волка!
То ли вздох, то ли шорох подсказывают Мидиру, что младший тоже провожал Мэрвина, но не выходил на свет. И теперь уже точно не выйдет.
*
Северный ветер с первыми снежинками, северные волки во главе с Ллвидом — все это напоминало о давней, но не притупившейся боли. Волчий король вынырнул из воспоминаний, вгляделся в свое настоящее — Этайн. Увлек ее подальше от замогильных завываний холодного ветра и продолжил уже в королевских покоях:
— Белые волки и не думали оправдываться! Это был древний и уважаемый род. Мэрвин уничтожил его. Брат пожалел лишь жену Крифанга, которая со дня на день должна была стать матерью. Умирая в родах, она открыла брату глаза на непричастность своего мужа к подметному письму. Перед смертью не лгут. Мэрвин… он, как я сейчас думаю, пришел в ужас от содеянного. Вершитель справедливого возмездия и страж равновесия, он оказался бессердечным палачом. Родившегося Ллвида он назвал братом и дал ему защиту, чтобы хоть как-то искупить свою вину.
Этайн побледнела, а волчий король прижал к губам ее пальцы.
— Брат понимал: Джаретт Великолепный не поверит словам женщины из рода белых волков и никогда не примет их отпрыска. Мэрвин отдал Ллвида северным волкам. Сам тоже отбыл к ним.
Мидир помолчал, всматриваясь в произошедшее издалека, будто пробуя крепость звеньев в цепи прошлого.
— Отец приехал к нему, просил вернуться, но… Брат отказался от семьи, отказался от всех нас. Особенно от Джаретта, и навсегда ушел в Верхний, — Мидир, выдохнув сквозь зубы, продолжил: — Ну что же, на этом все. Ллвид, выросший в краях севера, стал старейшиной, потом — главным над старейшинами. Мэрвин ушел не потому, что ему нравился Верхний, Этайн. А потому, что в Нижнем он жить больше не мог. Тебе кажется это странным?
— Он считал себя равным богам, а внезапно стал преступником, обычным убийцей, — прошептала Этайн, и Мидира передернуло от ее слов. — Нет, не кажется. Кажется, что вы склонны к крайностям во всем. И, столь сильно обжегшись, — запустила она пальцы в волосы Мидира, — Мэрвин перестал принимать насилие в любом виде?
— Ты проницательна, Этайн. Он, — грудь заполыхала давней болью, волчий король не удержался от последнего признания: — он даже не стал защищать свою семью!
Этайн покачала головой, смахнула набежавшую слезу.
— Тогда, после ссоры с отцом, он поселился в Верхнем. Долгие две тысячи лет он слал мне письма, иногда навещал Ллвида, словно забыв об отце и младшем брате. Потом взял в жены, по семейной традиции, — усмехнулся Мидир, потрепав медные пряди Этайн, — земную женщину, галатку Вэйсиль. Она не могла удержать его дома, даже когда подошло время разрешиться от бремени. Мэрвин всегда был упрямым.
Волчий король внимательно посмотрел на Этайн.
— Чем больше я узнаю о твоей семье, мое сердце, тем лучше понимаю тебя, — жена улыбалась, — думаю, упрямство — ваша родовая черта!
Против воли Мидир усмехнулся.
— Тогда Вэйсиль захотела преподнести мужу двойной подарок. Родив сына, она назвала его в честь свекра.
Этайн прикрыла рот ладонями, отчетливо представляя последствия.
— Однако это вызвало только гнев супруга. Вэйсиль лишила Мэрвина возможности дать обещанное искупительное имя, так как материнское менять нельзя. Мало того, она еще исказила имя Джаретта, так как слышала его лишь однажды: Мэрвин не распространялся об отце, которого знать не хотел. Так Джаред стал Джаредом, нелюбимым сыном Мэрвина.
— Как такое возможно? Ведь волки привязаны к своим близким?
— Родившись совершенно белым, Джаред одним своим видом напоминал Мэрвину о его роковой ошибке, а именем — об отрекшемся от него отце.
*
— Отец? — недоуменно поворачивает голову Мидир на стук в дверь.
Мотает головой, стряхивая дрему. Отец в башне, Мэллин «ушел погулять» в Верхнем, Мэрвин должен был вернуться, но все не едет и не едет. Кто же стучит?
Кромешная тьма. Лампы Мидир не любит, свечи погасли, но хватает запаха — король. Один. Ночью. Зачем?
Принц тревожится: настроение Джаретта определить не удается. Совсем. Словно тот опустил все магические щиты на свете.
— Что с Мэрвином?
— Сынок, пришло время, — голос отца ровен и глух сверх обычного. Спросонья Мидиру кажется, что говорит механес, переодетый в короля.
— Я не понимаю…
— Я передам тебе власть. Готовься к коронации. Красного дракона тебе зачтут за необходимый подвиг. Хоть для чего-то сгодится смерть Киринна и твоя глупая отвага.
— Что? Подожди, а Мэрвин?.. Что с ним?! Почему он не приехал с тобой? Он. погиб?
— Лучше бы он погиб. Не смей никогда больше произносить его имя, — монотонно выговаривает отец. — Теперь у меня двое сыновей. Вернее, один.
— Да что же произошло? — Мидир поспешно хватается за одежду.
Ослушаться нельзя. Спорить невозможно.
— Поторопись.
Мидир собирает снег с подоконника, протирает лицо. В свете мертвой луны, прикрытой облаками, словно саваном, снег больше походит на серую грязь Долгих озер…
Отец ушел беззвучно. Появился лишь на коронации, а затем закрылся в башне. Тогда в первый раз волчий король ощутил настоящий ужас — ужас одиночества, неизбывного и беспощадного.
И когда Мэллин объявился спустя двадцать лет, Мидир первым делом запер брата в его же покоях.
*
— Я не могу так, — вздыхает Мэллин через запертую дверь. — Выпусти меня уже! Я как в тюрьме!
— Не можешь «так»? А как ты можешь?! — срывается Мидир. — Ты, принц Дома Волка — мой брат! — пропал в своем Верхнем на двадцать лет!
— Я предупреди-и-ил! — подвывает младший.
— Предупредил он! «Расписываюсь в своем несовершенстве, пойду погулять, Мэллин»? Несомненно, мне полегчало! На меня тут свалилась корона. Ко-ро-на! Мэрвин ушел, отец…
— Ну Мидир, я честно!.. Я понятия не имел, что тут у вас произошло!
— «У вас», да?! «У вас»! Вы там веселитесь с братом, а я…
— Мидир, я не видел его! Я даже не знал, что он ушел!