Разделенные

Акайо знал — он не умеет понимать людей. Тем более, когда у них половина лица скрыта маской.

Но рисковать не хотел.

Взять клещи перебинтованными руками было сложно, еще сложнее — сжать их под скользкой от крови шляпкой гвоздя, вогнанного глубоко в ладонь. Акайо старался делать все точно и резко, не расшатывая гвоздь, не надавливая на рану. Но когда он выдернул последний гвоздь из ступней, то почувствовал, как вытянулось струной тело над ним, а после обмякло, бессильно повиснув на ремне.

Таари молча наблюдала, хмурясь, как он, сам весь в повязках, расстегивает пряжку ремня и, едва не падая под тяжестью, осторожно кладет потерявшего сознание Джиро на пол. Раздраженно махнула рукой:

— Хватит. Нииша отнесет его к нему в комнату.

Акайо послушно встал, отпустив безвольно раскинувшееся у его ног тело. Бросил быстрый взгляд на Таари, опустил глаза.

Что-то исправилось, стало на место. Он еще не мог понять, что именно, но сейчас все было правильней, чем несколько минут назад, когда она лежала лядом с ним и гладила по голове.

А еще ему нужно было понять, что изменилось, если Джиро теперь его раб. Как это вообще возможно — раб, принадлежащий рабу.

Он старался не думать, имеет ли право владеть кем-то в принципе. Это все равно было бы бессмысленной риторикой, слабо относящейся к конкретной ситуации.

Сначала ему показалось, что ничего не изменилось. Нииша все так же нагружала работой всех поровну, хотя Акайо и замечал, как его она щадит, а вот Джиро, несмотря на раны, гоняет сильнее, чем раньше. Зачастую эта работа была даже не очень разумна — они все уже умели пользоваться пылесосом, но Нииша настояла, что пол хотя бы иногда надо мыть водой и что именно Джиро должен это сделать. Акайо наткнулся на него в одной из комнат и понял сразу многое. Во-первых, пол его заставили мыть не водой, а чем-то едким, так как вода в ведре пенилась, а мальчишка прижимал руки к груди, тихо скуля. Во-вторых, Акайо не собирался это терпеть.

Злости хватило на то, чтобы схватить Джиро за запястье и притащить на кухню. Злости хватило, чтобы ткнуть под нос Ниише покрасневшую от едкого средства ладонь Джиро с размякшими повязками. Злости хватило, чтобы совершенно неожиданно для себя прошипеть:

— Не портите моего раба!

И только тогда его отпустило. Нииша бурчала, что совсем они распоясались, почему-то одновременно довольно улыбаясь, Джиро стоял за спиной, не сопротивляясь и тихо шмыгая носом, а Акайо вдруг понял, чего от него ждали. Обернулся и сообщил на официальном эндаалорском:

— Имамото Джиро, ты был подарен мне. Отныне любую работу назначаю тебе я, если я не передам это право кому-то другому. Ты имеешь право не выполнять работу, которую назначает тебе Нииша. — А на кайнском пояснил: — ты не обязан слушаться ее приказов. Таари не твоя хозяйка, а значит, и приказы Нииши для тебя — только просьбы. Понял?

Джиро отвел глаза, но руку выдернуть так и не попытался. Кивнул. Ответил на эндаалорском, с трудом выговорив непривычные звуки:

— Да.

— Хорошо, — Акайо наконец отпустил его. На белой коже остались отпечатки пальцев. — Тогда иди в библиотеку и попробуй найти все книги на нашем языке.

Джиро ушел, а Акайо опустился на кухонный стул, странно опустошенный. Фыркнула Нииша:

— Ну-ну, хозяин нашелся. Да не переживай ты так, отлично получается! Молодец, что догадался.

Акайо сердито глянул на нее исподлобья. Если это было ловушка, которая должна была заставить его принять опеку над Джиро, а не искренняя месть двух женщин… Впрочем, что он мог сделать? Только встать и уйти, отправившись догонять Джиро. Своего раба. Нужно было научить его все-таки эндаалорскому языку и здешней культуре, объяснить особенности странной системы, которую Акайо мысленно называл “раб моего раба — не мой раб”. Это правило сложно было понять — крестьянин ведь не может отказать императору? Правитель равно приказывает министрам, генералам и простолюдинам. Но здесь правила были иными, и их оставалось только запомнить. К тому же, несмотря на кажущуюся свободу каждой ступеньки здешней иерархической лестницы, она оставалась лестницей — Акайо быстро догадался спросить у Нииши, может ли он освободить Джиро. Ответом ему было недовольное фырканье и объяснение, что подарки выбрасывать невежливо, даритель тогда имеет право забрать дар назад. Акайо запомнил, но все равно не мог придумать, что можно поручить рабу. Да и зачем?.. Впрочем, для начала нужно было научить Джиро хотя бы просто здесь жить.

Впервые Акайо почти с сочувствием подумал об их хозяйке. Девять человек, часть из которых даже не говорили на понятном ей языке, — это, должно быть, было сложно.

За следующую неделю Акайо убедился, что даже один раб это не просто сложно, а невероятно сложно, и проклял себя, Джиро, Ниишу и саму концепцию рабства не один десяток раз. С противоположной стороны поводка все оказалось еще запутанней. Нужно было следить, чтобы Джиро был занят делом и не создавал проблем. Нужно было постоянно оказываться рядом с ним, объяснять элементарные вещи, угадывая вопросы по мельком брошенным взглядам. Когда Акайо догадался рассказать мальчишке, как их поймали и почему, стало чуть легче. По крайней мере, больше не приходилось выдерживать обжигающие ненавистью взгляды в спину, но надо было еще тщательней следить, не замышляет ли Джиро нового побега.

А хотелось учить грамоте увеличившуюся до семи человек группу, где Иола уже наизусть выучил Робинзона и принялся за Синдбада, где Тетсуи и Юки глотали один за одним и декламировали странные эндаалорские стихи, а только недавно присоединившийся к урокам Рюу доблестно продирался через тернии будущего времени.

Хотелось заваривать чай для Таари в саду — она приходила не каждый день, но достаточно часто, чтобы он не бросал попыток. Обычно они пили чай молча, лишь изредка она что-то спрашивала, а он отвечал, не поднимая глаз.

Хотелось чего-то необъяснимого. Он не раз и не два просыпался с гулко колотящимся сердцем, взмокший, отчаянно желающий… Чего-то. Непонятного. Пугающего. Если бы генерал Ясной империи Сугавара Акайо столкнулся с такими желаниями раньше, он бы убил себя задолго до злополучной битвы за никому не нужную крепость. Если бы ему сказали о самом существовании подобных желаний — он бы не поверил и вызвал человека, оскорбившего его этим рассказом, на поединок. Если бы не убил на месте.

Нынешний Акайо, просыпающийся по три раза за ночь, не так уж далеко ушел от того генерала. Он уже не приходил в священный ужас от этих мыслей, не пытался наказать себя — от подобных идей пугающий его жар разгорался лишь сильнее. Он просто раз за разом твердо говорил себе, что это не важно. Может быть, он даже смог бы однажды в это поверить, если бы не Таари. Акайо совершенно перестал поднимать на нее взгляд, но от этого становилось едва ли не хуже. Ее голос, звук ее шагов, шлейф аромата, который всегда сопровождал ее — сначала легкий и цветочный, а затем пряный, терпкий. Будто в складках тысячи шелковых одежд вдруг мелькала узкая полоска ничем не прикрытой кожи. От этого запаха Акайо совершенно терялся, пытаясь сосредоточится на деле, а не на мелькающих в голове видениях из снов. Ее образ, тот самый, в саду среди книг, оказался навеки зарисован на свитке в его голове, такой же яркий, как в первый миг, и так же смущающий его разум.

Она не могла не заметить этого.

Акайо переливал в чахай третью заварку, когда наблюдавшая за ним хозяйка спросила:

— Ты хотел бы повторить?

Чай пролился на доску, закапал между тонкими планками в поддон. Акайо насколько мог аккуратно поставил чайник на место. Сложил руки на коленях в позе спокойствия. Он знал, что Таари сейчас улыбается.

— Какой эффектный ответ.

Он склонил голову еще ниже. Ему хотелось бы сказать: “Я не понимаю вас, госпожа”, — но сама мысль о лжи перекрывала горло, и он молчал. С той стороны доски раздался шорох ткани, мелькнули в поле зрения белые ступни.