Разделенные

Его спины коснулся развернувшийся кнут, Таари, спрыгнув со стола, встала над ним. Наклонилась к самому уху:

— Врешь. Плохой мальчик.

Она вцепилась в воротник его рубашки, так что ткань впилась в горло… И вдруг отпустила. Отошла неверными шагами.

— Глупый, глупый мой Акайо. Так на самом деле нельзя. Ты ничего не знаешь о том, на что соглашаешься…

Он приподнял голову, решившись взглянуть на нее. Сказал так уверенно, как мог:

— Я знаю, чего я хочу.

Сказал — и, сглотнув, снова уткнулся в пол, дрожа от предчувствия удара.

Кнут обжег спину через рубашку, прокатившись волной чуть правей позвоночника. Таари, подойдя, вздернула его вверх.

— Хочешь? Этого? Или того наркотика, который вколол тебе Джиро?

В ее глазах полыхало два безумных зеленых костра, в которых сгорало его благоразумие. Он выдохнул в такие близкие и желанные губы:

— Быть вашим.

Она оттолкнула его от себя, рванула собственный ворот, будто задыхаясь. Ожгла Акайо взглядом, и он понял вдруг, как отчаянно она старается погасить этот огонь в себе. Пытается защитить своего раба от того, чего боится сама. Но…

Говорят, люди боятся неизвестности.

Говорят, нужно знать, чего боишься.

Акайо снова опустился на колени. Он не знал, что может сказать ей. Как может доказать, что говорит правду.

Человек в лодке крутился в водовороте и не решался взять весло.

Он посмотрел на Таари, впитывая глазами образ, запечатлевая — пусть даже ничего не получится, но этот портрет навеки останется в его мыслях.

— Я люблю тебя.

Она издала странный клокочущий звук, шагнула к нему, прижимая его голову к своему животу. Подняла за подбородок.

— Ты хочешь быть моим рабом?

Он смотрел в ее глаза, где костры, сжигающие все на своем пути, превращались в звезды.

— Да.

Она улыбнулась. И толкнула его к своим ногам.

Акайо лежал в кровати. Тело ныло, опустошенное и вымотанное, но зато сознание его покачивалось на волнах совершенной гармонии.

На нем устроилась Таари, играя с длинной иглой. У Акайо уже не было сил вздрагивать, когда холодная сталь касалась кожи.

— Извини за то, что было в магазине одежды. Это было неправильно. — Акайо сонно шевельнулся, обнял ее. Таари вздохнула, отложив иглу, щекой прильнула к его груди. — Бедный, ты даже не понял, что было не так. Я же тогда попыталась тебя сломать.

— Но не сломала же, — пробормотал он. Магазин вспоминался с трудом. Ну рубашка. Ну зеркало…Таари тихонько засмеялась.

— Вот и хорошо. А то на слабых сложно не нападать.

Он дернул уголком губ, постепенно просыпаясь. Значит, вот каким она его увидела. Слабым.

Она поняла. Приподнялась над ним, посмотрела в лицо сердито.

— Не глупи. Я не о том, — отвела взгляд, снова собираясь с мыслями. — Слабые будто сами просят — пни меня. Подчини. Ударь. Сделай больно и любуйся страхом в моих глазах. Слабых легко заставить носить тапки в зубах, ходить на четвереньках и получать удовольствие от чего угодно. — Она снова легла ему на грудь, в задумчивости пропустила прядь своих волос между пальцами. Вздохнула. — Но ты каждую секунду знаешь, что слабый врет. Он ничего такого не хотел. Это просто ты оказалась редкостной сукой.

Акайо понял, что знает, о чем она говорит. Вспомнилась невольно увиденная сцена в переулке — Тетсуи на коленях, в самом глубоком из поклонов распластался по земле, а Таари смотрит на него сверху, раскрасневшаяся, с горящими глазами. Как медленно поднималась точеная нога — вот-вот опустится на спину склонившегося раба. И как эта опасная искра вдруг потухла. Как побледнела Таари, наклонилась резко, чуть грубее чем надо подняла Тетсуи на ноги. И ее слова…

“Никогда не подчиняйся, если ты этого не хочешь. Никогда.”

Акайо вернулся из воспоминания и подавил желание вжаться в матрас. Таари вдруг оказалась прямо над ним, хитро заглядывая в глаза.

— А я догадалась, что ты тогда подглядывал!

Он покраснел и слегка кивнул, коснувшись лбом ее лба. Таари быстро потянулась к нему, поцеловала в губы — сначала с намерением тут же отстраниться, потом увлекшись. Засмеялась тихонько, почти не разрывая поцелуй.

— Ты знаешь, чего хочешь, м, Акайо?..

Он улыбнулся, прикрыв глаза, потянулся вверх, ища ее губы, позволяя ей перехватывать контроль. Подавлять его, будто само дыхание Таари было агрессивным захватчиком, и он покорялся ей так же легко и естественно, как земля покоряется плугу.

Земля хочет плодоносить. Земля дышит паром и говорит пахарю — возьми меня. Вырасти на мне рис.

Акайо хотел быть землей, глиной в длинных пальцах Таари. Хотел и дальше наблюдать за самим собой — как он становится спокойней, умнее, уверенней в ее руках. Как она лепит из него другого Акайо.

Или, может быть, как она извлекает из комка глины его настоящего.