Закат

Наконец, в коридоре забренчали ключами. Вошел магистр, едва скользнул взглядом по пленнику. Приказал кому-то в коридоре:

— Заносите.

Смутно знакомый юноша показался в проеме, пятясь по-рачьи. Споткнулся о кувшин, который магистр переступил, не заметив, ойкнув, уронил что-то. Оглянулся, налетел на испепеляющий взгляд магистра. Сбивчиво извиняясь, помчался за укатившимся в угол кувшином, подобрал хлеб. Замер, не знаю, куда их девать. Закат кивнул на тюфяк рядом с собой, юноша, испуганно косясь поровну на пленника и магистра, пристроил все в уголок. Поспешил к двери, вместе с другом, державшим с той стороны, втащил в камеру огромную решетку. Снова выскочили в коридор, едва не сшибшись в дверях, приволокли жаровню. Закат поджал ноги, чтобы на них не наступили и получил еще порцию беспокойных переглядываний.

Оставалось только надеяться, что пытать его будут не эти дети.

Магистр щурился, явно в бешенстве. Едва все было сделано, махнул рукой:

— Благодарю. Свободны.

Оруженосцы вымелись из камеры быстрее ветра. Магистр сердито выдохнул, покачал было головой, но одного взгляда на пленника хватило, чтобы повеселеть.

— Знаешь, я понял, почему ты всегда пытал меня лично, — он тронул рукоять, торчащую из жаровни, улыбнулся Закату. — Люди, даже самые лучшие, слабы. Они все пострадали от сил тьмы, но не могут быть твердыми, совершая справедливую месть.

Магистр поманил Заката пальцем, а когда тот не двинулся с места, подошел сам, вздернул за воротник. Прижал спиной к решетке, распустил пояс, стащил рубашку.

Закат отстраненно думал, что может попробовать оттолкнуть его. Вот так — и магистр споткнется, ударится виском о край жаровни, упадет. Сверху посыплются угли… Даже чуть шевельнулся, преодолевая боль, но понял, еще не успев попытаться — не выйдет. Он думал так, как будто все еще полон сил, а на самом деле даже стоял только благодаря тому, что его держали.

— Я мечтал поквитаться с тобой долгие годы, — горло Заката перехватил ремень, не позволяя сползать вниз по решетке. Магистр быстро и удивительно ловко привязал пленника, накрепко, не пошевелиться. — Ради своих рыцарей я готов был разделить с ними сладость победы, но они не справились со своей светлой миссией. Один ходит и молится, двое сбежали. Даже Добронрава, с ее стальным стержнем, усомнилась!

Магистр отошел, любуясь своей работой. Закат молчал. Реальность слишком плотно смешивалась с недавним сном, чтобы можно было поверить, что все это происходит на самом деле.

— Глупо ставить на тебя метку света, — магистр снова в притворной задумчивости коснулся рукояти разогревающегося клейма. — Даже наш огонь не очистит источник зла. Пусть лучше каждый видит, кто ты.

Закат смотрел, как из углей поднимается добела раскаленная зубчатая корона, как приближается к его коже так близко, что обжигает, даже не касаясь. Сморгнул. Поднял взгляд на магистра — слишком удивленный, чтобы в самом деле испугаться.

— Ты хочешь клеймить меня… Так же? Таким же клеймом? Ты не видел моей короны сотню лет, как ты смог повторить ее так точно?..

Улыбка магистра дрогнула, меняясь, перетекла в кривую ухмылку.

Мир вспыхнул, занявшись в груди, вмиг сожженный дотла, до мерцающей искрами тьмы перед глазами. Закат услышал пронзительный крик и только потом понял, что кричит он сам.

Больно уже не было. Клеймо оторвалось от кожи, замершее сердце трепыхнулось в клетке ребер, зашлось частыми тяжелыми ударами, подступая к горлу. Закат вдохнул, треснула черная корка ожога, пролилась кровью, будто слезами.

Невольно шевельнулась рука… Упала бессильно. Хотелось дотянуться, отодвинуть полу золотой и белой одежды, обнажить грудь. Взглянуть, проверить — спустя почти две сотни лет и много жизней ожог, конечно, сошел, но все равно… Как человек, носивший когда-то клеймо на груди, мог поставить его на другого?

Магистр ухмылялся пугающе удовлетворенно.

— Теперь ты никого не обманешь, Темный. Ты зло, и злом остаешься!

Закат неловко склонил голову к плечу, насколько позволил ремень. Зрение подводило, тело начала колотить дрожь. Фигура магистра размывалась, становилась сквозной дырой в темных стенах подземелья. Сухое горло не позволяло протолкнуть сквозь него приходящие слова.

«В самом деле? Ты в самом деле так считаешь? Ты, палач, принуждающий других мучить пленника, а теперь мучающий его сам?

Кто же тогда ты?»

***

Закат не помнил, кто срезал веревки. Мир вокруг словно сгорел вместе с кожей на груди, припорошился пеплом. Лишь изредка вспышками проявлялись ощущения, звуки, картины: кто-то поил его, придерживая голову, кто-то, кажется, трогал клеймо. Его куда-то вели, и резал глаза яркий свет, отражавшийся от белого мраморного пола. Кто-то, смеясь, толкнул в грудь, кто-то подхватил сзади, не дав упасть. Кричал на кого-то магистр, огрызалась Светана. Первым четким образом после клейма стал оникс, качающийся перед лицом. Дрогнула рука, пытаясь коснуться, но даже не оторвалась от тюфяка. Оникс исчез. Впервые за долгое время отчетливо прозвучали слова:

— Через два дня он снова будет прикован у трона. Сделайте так, чтобы он от этого не сдох.

На незнакомых лицах даже сквозь туманящую зрение пелену читалось неодобрение пополам со страхом. Закат слабо улыбнулся — Темный властелин тоже не раз ставил невыполнимые задачи своим лекарям. Рука магистра коснулась его щеки, соскользнула на горло.

— Не надейся сбежать от меня, Темный. Я еще не расплатился с тобой по всем счетам.

Закат едва заметно качнул головой, зная — даже если магистр не увидит движения, то почувствует его ладонью. Выдохнул чуть слышно:

— Я пришел не чтобы бежать.

И улыбнулся шире, когда рука, уже надавившая так сильно, что едва не ломала гортань, одернулась, словно ожегшись.

Он знал, что прав. И магистр, пусть и не верил пока, знал это тоже.

***

В следующий раз Закат очнулся ночью, на тюфяке в своей камере. Что-то заслонило свет, по полу застучали мелкие камушки. Луна посеребрила лысую макушку человека, легшего на землю перед окном его темницы.

— Привет, Темный. А я говорил, зря ты сходишь с тропы.

Закат медленно, неведомо как находя в себе силы, поднялся на четвереньки. Подполз к стене, встал, держась за нее, просунул руки сквозь решетку. Вцепился в ворот улыбающегося Левши.

— Ты…

— Ну я, — откровенно издевался тот. — И что? Что ты мне сделаешь? Тебя ведь уже не Темным, тебя Светлым впору называть.

Легонько щелкнул по дрожащим рукам, заставляя Заката разжать кулаки. Тот уткнулся лбом в камни, потративший на рывок к окну все силы, что подарили ему лекари. Левша пошевелился, голову Заката вдруг обхватили сильные руки, сжали виски.

— Посмотри мне в глаза, — жестко потребовал торговец судьбами. Закат равнодушно посмотрел. Глаза у того, вопреки ожиданию, оказались совсем обычные. Черные, как у него самого.

— У тебя они теперь карие, — сообщил, будто выругался, Левша. — Ладно, мальчик. Я согласен на ваш обмен. Иначе это станет слишком скучной игрой.

Закат сполз на пол, едва его отпустили. Ноги не держали, голова отчаянно кружилась, последние слова Левши были непонятны, но важным казалось не это. Он вдруг подумал, что это может быть последний шанс спросить. Завозился, поднимая лицо к посветлевшему окну. Торговец, снова продавший неизвестно что и неизвестно за какую цену, уже собирался уходить.

— Постой… Как меня звали? — вопрос вышел не громче шепота, Закат был почти уверен, что его не услышат. Но его захотели услышать. Засмеялся Левша.

— Закатом и звали. А ты думаешь, случайное имя позволило бы тебе сбежать от подаренной мной судьбы? Повезло тебе, Светлый. Еще как повезло.

Левша исчез, растворился в темном дворе, а Закат сидел, не в силах оторвать остановившийся взгляд от окна. Мелькали вспышками образы, старые, такие, которые не мог помнить даже оникс — потому что тогда еще не висел на его груди. Мать, протягивающая руки, странно большой дом. Мастерски вырезанные из дерева игрушки. Улыбка на худом, усталом лице, палец, указывающий на солнце, опускающееся за лес.