Закат

Этой рубашкой имущество Заката и ограничивалось, так что он не то что заночевать — переехать к Луже мог, даже не заходя домой.

***

На следующее утро его растолкали до света.

— Вставай, женихов брат! Им с солнышком клятвы приносить, опаздывать не дело.

Быстро проснуться и собраться было не сложно — что там собираться, в конце концов, умыться да одеться. Без завтрака его, впрочем, не отпустили. Лужа, тяжело налегая на клюку, подошла к сидящему за столом, посмотрела, как он, обжигаясь, спешит выпить горячий бульон.

— Торопыга, — улыбнулась старуха. Запустила ему в волосы гребень, дернула. Закат прикусил край кружки от неожиданности. — Эгей, да ты что, вовсе никогда не расчесываешься? И на праздник так пойти собирался?

Закат пожал плечами, уже понимая, что без причесывания не уйдет. Лужа, впрочем, за волосы его больше не дергала, расчесывала по прядке, аккуратно разбирая их узловатыми пальцами, словно лыко для корзины.

— Ты только погляди, как волос вьется! Локоны, и цвет какой… Повезет твой невесте, мало того, что работящий, еще и красавец.

Закат не удержался, закашлялся. Глотнул еще бульона, снова обжегшись. Красавец. Он. Пожалуй, Лужа в самом деле стара и стала плохо видеть, раз в его тусклых черных волосах и грубом лице что-то красивое нашла.

Старуха не то по молчанию, не то по лицу угадала его мысли.

— Ой, скромник нашелся! Девкам-то разное нравится. Вот мой покойный муж как раз навроде тебя был, так пока я его на свадебный холм не затащила, все наши невесты за ним бегали. Волос длинный, вьется круто, отлив медный, ух! Сзади посмотришь — огонь-девка, хоть ты косу заплетай, а спереди лицо, будто из камня вырезали. Красиво…

Закат на миг всерьез усомнился, правда, еще не понял в чем: в своей памяти или в глазах Лужи. Нет, волосы в самом деле отросли уже намного ниже плеч, но медь тут причем? Сколько он себя помнил, даже в самых старых снах, волосы у него всегда были черные, как смоль.

Подумать над этим или проверить он, впрочем, не успел.

— Ой, заболтались! Допивай давай, остыло, и беги скорей!

Бежать, однако, не пришлось. По разным сторонам холма, где дожди еще не успели окончательно размыть угли костра праздника урожая, только выстраивались женихи с невестами. Через макушку они друг друга не видели, и туда-сюда бегали, якобы скрытно, гонцы — руководили, кого куда ставить, чтобы на гребне не пришлось местами меняться, не перед той невестой оказавшись. За спинами женихов толпились друзья и семьи, ближе всех стояли отцы или братья, которым выпала честь вести родича вверх по склону. Закат нашел Светозара, подошел ближе. За спиной у рыцаря было вовсе не так пусто, как тот, должно быть, боялся.

— Хорошего утра, — весело поприветствовал пришедшего Щука, — самое то, чтобы жениться!

Поболтать, впрочем, времени не нашлось — Закату вручили полосу темной ткани, Медведь, тоже оказавшийся в числе «родичей» рыцаря, объяснил:

— Как Мох скажет про «ищите свое счастье» — глаза ему завяжешь и за руку вверх поведешь. Там трижды посолонь прокрути за плечи и вперед пусти. Но так, с прицелом, сам понимаешь, — подмигнул хитро. — Оно-то каждый год кто-нибудь не того обнимает, а потом, уже повязки сняв, меняются, но лучше бы как-то обойтись.

Закат кивнул, запоминая. На макушку холма поднялся Мох, видимо, отвечавший за все ритуалы в деревне. Поднял руки к небу, возвестил неожиданно громким и сильным голосом:

— Ночь кончилась! И кончается одиночество пятерых парней и пяти девиц. Но глаза наши могут ошибаться, и руки наши, и друзья. Не ошибается только сердце. Так слушайте же его, ищите свое счастье на гребне, и оно подскажет вам, что сказать!

Мох заковылял вниз по склону, Закат быстро, поглядывая на соседей, завязал глаза Светозару, плотно, но не туго. Взял за руку, повел за собой, стараясь не вырываться вперед из цепи женихов с провожатыми, но и не отставать. Это оказалось не сложно — рыцарь даже не видя шел легко, только раз споткнулся о камень, который Закат, не заметив, перешагнул. И то улыбнулся:

— Отлично, должны же быть какие-то трудности!

Дичка вышла точно им навстречу, из-за ее плеча улыбалась Крошка, удивительно высокая для своего имени женщина. Остановились друг напротив друга, Закат и названная мать невесты крутанули своих подопечных раз, другой… Придержали за плечи, давая вернуть равновесие. Отпустили. Те шагнули вперед, сначала неуверенно, затем будто почувствовав друг друга. Столкнулись точно на гребне, обнялись, приникли друг к другу губами под восходящим солнцем. Закат отвернулся, смущенный. Остальные провожатые спускались вниз, и он присоединился к ним. Клятвы, что шептали сейчас на холме, были не для чужих ушей, пусть даже это были уши самых близких родственников.

***

Праздник был одновременно похож и непохож на тот, с которого началась его жизнь в Залесье. Снова богатый крестьянский стол, снова гусляр-Мох и танцы. На торце широкого стола уместились молодожены, три пары с одной стороны, две с другой. Заката, как названного родича жениха, посадили поближе. Впрочем, с учетом количества женихов и невест, родичами им приходилась почти вся деревня, кроме, разве что, новоприбывших. Один такой, однако, как-то оказался напротив Заката. Невысокий, похожий на мельника человек вызывал необъяснимое беспокойство, пока Закат не присмотрелся к его движениям, а присмотревшись, не отвел взгляд. Несмотря на не примечательную, даже отталкивающую внешность и округлое брюшко, этот разбойник был воином. Очень хорошим, талантливым, таким, которых называют «от судьбы». Не всякий рыцарь смог бы с ним потягаться, да и в себе Закат не был бы уверен, доведись ему сражаться с этим человеком.

— За молодых! — Разбойник поднял чашу, глядя на Заката. — Всех сразу и каждого в отдельности.

Пришлось отвечать. Глиняные бока кружек столкнулись, звякнули, плеснула жидковатая бражная пена. Разбойник, выпив до дна, хлопнул ладонью по столу, улыбнулся широко, блеснув ровными зубами.

— Чтобы им жилось счастливо и спокойно под любой дланью.

— Что ты имеешь в виду? — тон этого человека странным образом заставлял Заката искать подвох в его словах.

— Ну как же. Была деревня под Темным, будет под Светлым. Был рыцарь — идеал идеалов, будет крестьянин, твой вот названный брат, — разбойник налил себе еще браги, пока Закат решал, считать его слова оскорбительными, или все-таки нет. Сообщил развязно: — Ничего против тебя не имею, Темный. Только Темный ли ты, а? Выполняешь ли роль, которую тебе подарили?

Их взгляды встретились. Разбойник подмигнул, вскочил вдруг из-за стола.

— Ну-ка, танцы!

Празднующие, похоже, только этого и ждали. Тренькнул гуслями Мох, затянули песню невесты, уже жены. Утонул в поднявшемся шуме голос Заката, потерялся в толпе странный человек.

Только после праздника, помогая убирать со столов посуду, Закат спросил, кто это был.

— Левша-то? — переспросила Горляна, вытирая со лба брызги воды. Она оттирала самый большой и противный горшок, милосердно отобрав его у рвавшейся помочь Ро. — Путник он, торговец бродячий. Пришел, когда ты раненый лежал, купил немного зерна. Сегодня утром говорил, что сразу после праздника отправится в путь.

— Он не сказал, куда?

— На восток вроде, за Черный замок. А что?

— Ничего, — Закат покачал головой, задумчиво глядя меж домов туда, где темные туши холмов и гор закрывали небо. — Мы с ним говорили на празднике.

— А-а, — Горляна фыркнула, приналегая на горшок, — ну ясно. Ро тоже после того, как с ним на улице столкнулась, весь день сама не своя ходила. Такой, видать, человек, умеет сказать что-то важное.

Закат отнюдь не был уверен, что ему сказали важное, и не думал, что стоит спрашивать Ро о том, что сказал ей странный прохожий. Он бы на ее месте делиться такими откровениями не стал.

***

Он пишет письмо. Быстрый почерк, из-за неравномерной, несмотря на остро заточенное перо, линии буквы похожи на раны на бумаге. Ни одного черновика рядом. Темный властелин ухмыляется, щедро присыпая ровные строки песком. Он не ждет не только положительного, но и вообще какого-либо ответа, но ему хочется послать это письмо — издевательскую пародию на обычаи страны той девушки, которую он назначил своей невестой. И пусть благодарят судьбу все художники его земель, что он не требует написать его портрет!