Закат

Первая фраза коронации грохнула зарождающейся осыпью. Размылась картина перед глазами, весь мир заслонило призрачное багровое знамя с трепещущими на ветру зубцами.

— Я — тот, кто пришел покорить вас. Я — тот, кто пришел покарать вас.

Закат воздел корону к небу, мысленно прощаясь — с деревней, с этой жизнью. С самим собой.

— Отныне и вовек, я…

— Закат!

На плечо легла широкая ладонь, прерывая ритуал. Кто-то вытащил корону из враз ослабевших пальцев. Заглянула в лицо невесть как оказавшаяся рядом Горляна, не то испуганная, не то сердитая.

— Они сдались. Ты не обязан продолжать. Вот же глупый, а! Как будто мы бы сами…

— Не справились.

Это сказал не Закат. Это озвучила его мысли тощая девчонка со скрученными за спиной руками, стоящая между Листом и Медведем. Атаманша. При свете дня она выглядела иначе, и Закат смотрел, разбирая на отдельные черты лицо той, из-за которой едва снова не стал Темным властелином.

Нет, не девчонка. Маленькая, да, но не ребенок, даже не девица, скорее молодая женщина, хоть и с телом подростка. Бледная кожа была покрыта веснушками, нос в пятнах неровного загара, кое-как обрезанные волосы цвета зимней беличьей шкурки падали на лицо, пряча выдающие возраст глаза.

— Зачем ты привела свою банду?

— Я сказала. За едой, конечно.

Хмыкнул Щука, покачал головой Медведь. Закат не мог понять — они не увидели его корону? Или не поняли, что она значит? Или им в самом деле было настолько все равно, что рядом с ними стоит пусть не коронованный, но все же Темный властелин? Закат оглянулся, ища Светозара. Даже если остальные не узнали или решили забыть об увиденном, рыцарь так поступить не мог.

Он стоял в стороне от высыпавших из ворот людей. В ответ на внимательный взгляд только передернул плечами, отводя глаза. Сел на лавку, вкопанную у крайнего дома, достал из сапога нож и деревянный брусок, взялся что-то вырезать. Закат отвернулся. Хотя он не стал Темным властелином, ясно было — уходить придется. По крайней мере за деревню можно было не беспокоиться, Светозар не не из того теста сделан, чтобы указывать на них, как на укрывателей.

Даже жаль…

Мысль оборвалась на середине, Закат не мог толком понять, о чем же сожалеет — что этот рыцарь не такой как другие или что другие не такие как он. Или что Светозар — не Герой.

— Что с вами делать-то, герои-разбойнички? Свету сдавать жалко, перевешают всех, как пить дать…

Голос Медведя вернул его к насущным делам. Пока Закат размышлял, они вернулись в деревню, разбойников связали и поставили одной толпой в центре улицы, словно сжатую пшеницу. Их оказалось даже меньше, чем он ожидал — всего чуть больше дюжины человек, включая атаманшу. Тощие и оборванные, лишившиеся на удивление недурного оружия, они напоминали зверей — загнанных в угол, голодных. Таких убивают, но Закат еще надеялся на иной исход. В конце концов, когда-то он сумел договориться с диким конем со скверным характером, и сомневался, что хоть один разбойник сможет поспорить с Дьяволом в упрямстве.

— Медведь, мы можем их накормить?

Староста крякнул, но все же посчитал что-то на пальцах, решительно мотнул головой.

— Урожай хороший был, но такую ораву — никак. К концу зимы останется только всей деревней в разбойники податься.

— Я не имею в виду прокормить до следующего урожая, — уточнил Закат. — Я говорю про накормить сейчас.

— Да можно, конечно… Горляна! Собери этим… гостям дорогим что-нибудь поесть.

Старостиха удивляться не стала, наоборот, разве что не подмигнула Закату, довольная. Собрала женщин, и едва солнце доползло до середины неба, как в центре деревни был накрыт стол. Все равно ведь окончание сбора урожая собирались отмечать, у многих со вчерашнего дня кушанья были заготовлены.

Закат сам распутал веревки на атаманше, хозяйственно не став резать их ножом. Та смотрела недоверчиво, не двинувшись с места даже когда ей предложили сесть за стол. Остальная ватага, хоть и глотала слюни, тоже вперед не лезла.

— А дальше что, властелин? — голос у женщины будто еще сильнее охрип, но не срывался. — Накормите вы нас, и что? Согласен, чтобы мы не вашу, а другие деревни грабили?

— Не согласен, — отрицательно покачал головой Закат. — И всех вас ни одна деревня не прокормит. Но — эй, Щука, у тебя правда есть кузен в Зорьках?

Щука, уже догадавшись, к чему ведет Закат, кивнул довольно.

— А то! Вот как раз от него весточка приходила, пшеница уродилась на славу. Они там вдобавок затеяли овец разводить, пастухи так нужны, ну просто мочи нет!

Атаманша зыркнула на одного из своих людей, кивнула медленно.

— Понятно. И на каких же правах будут мои люди? Рабов? Сироток, что благодарны за каждую краюшку?

Набычились девочки-приемыши, выпущенные из дома поглазеть на разбойников. Горляна, походя погладив их по головам, возмутилась:

— Ты по себе-то не мерь! Мне сироты что дети родные. Свои выросли, вот маленькие появились, — улыбнулась вдруг мягко, так же, как в первый день улыбалась Закату. — Всегда мечтала о взрослой дочке. Которая не выскочит сразу замуж, в город не уедет, едва научившись на лошадь забираться. Чтобы поговорить было с кем, хозяйство на кого оставить…

Атаманша недоверчиво фыркнула, отвернулась. Оглядела своих людей, будто по глазам читала, чего они хотят. Вздохнула. Указала рукой:

— Барчек, Василек и Ость пастухи. Шило и Конь кузнецы. Зорька знахарь. Речка рыбак. Костря, Хвост и Черный охотники. Жито, Дубок, Тыква, Волк и Пчела — крестьяне. А со мной что хотите делайте.

— Есть мы хотим, и твои разбойнички тоже, — проворчал Медведь, сам усаживаясь во главе стола.

Закат, убедившись, что люди уже обсуждают, кого из разбойников к каким родичам отправить и к какому делу пристроить, тихо вернулся к ограде, к той самой скамейке, на которой все еще дожидался его Светозар. Сел рядом, глянул мельком, что вырезал рыцарь, и окаменел.

Тот вертел в руках фигурку человека с воздетыми к небу руками. Только фигурка эта имела два лица, и в руках она держала с одной стороны корону, а с другой шлем.

— Вот корона моя, да? — Светозар ничего не выражающим голосом повторил первые слова коронации. Вдруг размахнувшись, запустил фигуркой в кусты. Выплюнул, как кусок кислого яблока: — Я — тот, кто пришел, чтобы к свету вас привести. Отныне и вовек, я — рыцарь света. Преклоните колена!

Побелевший кулак вонзился в доски лавки, Светозар мгновение смотрел на разбитые в кровь костяшки, потом спрятал лицо в ладонях.

— Знаешь, я бы смирился с тем, что человек, с которым я прожил две луны, с которым косил пшеницу и чьи байки слушал с открытым ртом, оказался Темным властелином. Но это… Свет мой ясный, с этим-то как жить?! Мы все… Магистр!..

Закат некоторое время переваривал откровение. Посвящение в рыцари света, едва ли не слово в слово повторяющее клятву Темного властелина. От этого было страшно, жутко даже, как бывает темной ночью в лесу, когда вдруг понимаешь, что за деревом прячется не тень, а голодный волк.

Но этого не могло быть!

— Он никогда не слышал, как я коронуюсь. Значит, придумал ваше посвящение сам. Просто так совпало.

— Ты в это веришь?!

Закат отвернулся. Не то чтобы он не верил в возможность такого совпадения, но оно ему очень не нравилось. Светозар резко потер ладонями лицо, так что щеки заалели. Усмехнулся с горечью:

— Никто меня не предупреждал, что дикими яблоками можно отравиться. Что выпавшая честь попасть в отряд, который победит Темного властелина, может закончиться тем, что Темный властелин окажется отличным человеком и…

— Закат.

Мужчины обернулись на тоненький голос. Около лавки стояла Щепка, уставившись на рыцаря. Уверенно повторила:

— Он — Закат. Ты что, забыл?

Мгновение оба моргали, пытаясь понять эту детскую мудрость. Светозар улыбнулся первым, встал, взъерошил девочке волосы.

— Ты права, — встретился глазами с тем, кого любой рыцарь света мечтал убить. — Он Закат. Кузен Щуки. Хороший воин… Хороший друг, готовый отдать свою жизнь за деревню, — склонил голову на миг, нахмурился, прикусив губу. Но решился, снова поднял взгляд. — Когда Орден спросит, я буду помнить только это.